Когда возле мясной лавки в Риме женщины с котелками стали упрекать торговца, почему так мало дают мяса по карточкам, лавочник оказался храбрецом не боясь высказать истину:
- А не вы ли аплодировали нашему дуче, пока он толкал свои речи с балкона "Палаццо Венеция"? Не вы ли, бабье поганое, не давали своим мужьям всунуть вам между ног, пока эти мужья не запишутся в партию фашистов? Так перестаньте вопить, клячи старые, иначе я совсем прихлопну свою лавочку!
"Эй-ялла! - горланили фашисты. - Дуче всегда прав…"
- А скоро сдохнет от рака, - говорили итальянцы…
Муссолини после возвращения из России долго изучал карту Украины и, наконец, уперся пальцем в одно место:
- Вот где я оставлю след своей львиной лапы…
Граф Чиано прочитал трудно произносимое для итальянцев название: Хацапетовка.
* * *
Лиддел Гарт, британский историк, еще в 1941 году выпустил в Лондоне книгу, в которой писал: давний опыт политиков Англии обязывает их щадить противника, который со временем обязательно станет союзником, и, напротив, надо всячески ослаблять союзника, который после войны станет противником. Это была заявка на будущее, которой Уинстон Черчилль и придерживался.
Я, автор, очень уважаю Черчилля, крупнейшего политика нашего века, но при этом замечу, что он желал тогда "стоять с ружьем, прислоненным к ноге". Иначе говоря, Англия собрала большую и хорошую, но бездействующую армию. Чтобы оправдать бездействие армии, англичанам свыше внушалось:
- Не забывайте: еще не исключена опасность вторжения, германского вторжения с моря, а Германия еще способна прогнать русских даже до самого Урала…
Официальная Англия восприняла нападение Германии на СССР как чудесный отдых от недавнего напряжения, бомбежки городов сделались реже, были уже не так эффективны, от утесов Дувра война отодвинулась в пески Ливии и в страны Ближнего Востока, где английская армия подменяла полицию в конфликтах между евреями и арабами. Черчилль бдительно охранял целостность своей колоссальной империи, мало того, эта война предоставляла Великобритании удобный случай еще большего расширения колониальных владений королевства…
Утро 11 августа 1941 года Черчилль встретил на борте дредноута "Принц Уэлльский" - подле берегов Нью-Фаундленда; сюда же с дивизионом эсминцев прибыл и президент Рузвельт. Заунывному гласу "Боже, храни короля" корабельные оркестры США отвечали бойким мотивом "Звездного знамени". Рузвельт, как богатый дядюшка на именинах бедного племянника, подарил каждому британскому матросу по апельсину, по 500 граммов сыра и по целому блоку кубинских сигарет.
Атлантическая конференция началась. Черчилль сразу же напомнил Рузвельту, что для Англии важно сохранить контроль в Азии и в Северной Африке, с Германией же можно расправиться одними стратегическими бомбардировками - лучше по ночам, чтобы не давать фрицам выспаться, а в странах Европы, оккупированных немцами, победных результатов следует добиваться вспышками народных восстаний:
- Мы совсем не собираемся сколачивать грандиозные армии пехотинцев, как это было в первую мировую войну…
Улыбчивый Рузвельт, сидя в инвалидной коляске, отвечал, что, наверное, его страна принесет союзникам больше пользы, оставаясь нейтральной: "Наш боевой потенциал еще недостаточно развит". Черчилль настаивал на том, что удар по Гитлеру выгоднее наносить со стороны Африки, вторгаясь в Европу через Сицилию или через Балканы. Конечно, в беседе премьера с президентом постоянно присутствовал и довлеющий над миром мощный актив советско-германского фронта.
- Планы немцев четко определились, - докладывали военные эксперты, - после Киева они устремятся в Донбасс и, возможно, предпримут наступление в сторону Баку и Майкопа… Как бы ни были велики запасы нефти в Плоешти, но вермахт сосет их с таким усердием, что у румын скоро ничего не останется, а предстоящие операции вермахта будут нуждаться в новых источниках нефти - на Кавказе!
Черчилля волновали ароматы Гонконга, Индии и Бирмы (Рузвельт шепнул советникам: "Уинстон удивительно закоснел").
- Он хочет, чтобы эта война закончилась для Англии так же, как кончались другие, - новым разбуханием его империи! Я не скрыл от него, что еще месяц-два буду таскать японцев за нос, а в отношении Германии поведу себя даже провокационно. Что мне это даст - не знаю! В лучшем случае этот чумовой парень из Берлина объявит Америке войну…
Историки признают, что в обмене мнениями Рузвельт, как политик, переиграл Черчилля; он оказался более тонким и проницательным, нежели высокопородистый потомок герцогов Мальборо. Сохранились кинокадры общего молебна на палубе линкора - под сенью многокалиберных пушек: "Рузвельт едва сдерживал слезы, а Черчилль украдкой вытирал глаза". Вермахт таранил советскую оборону на Днепре, устремляясь к шахтам Донбасса и нефтяным вышкам Майкопа, а Черчилль доказывал, что пора разделаться с этим "подонком" Роммелем.
В вопросе-ответе Рузвельта сквозила явная ирония;
- Вы думаете, ваш Окинлек справится с Роммелем?
- Не думаю, - честно ответил Черчилль. - Но я буквально задарил армию Окинлека пушками, танками и самолетами.
- Да, Роммель талантлив, - посочувствовал Рузвельт.
- Потому и наступление в Киренаике мы начнем с ликвидации этого таланта. Его больше не будет. Роммеля мы попросту укокошим, и эта вредная лисица навсегда забудет про наш курятник! - торжественно обещал Черчилль…
3 сентября (как бы в ответ на "Атлантическую хартию") Москва заявила о настоятельной необходимости открытия Второго фронта не где-нибудь на задворках планеты, а именно в северной Франции. При этом Сталин, исходя из богатого опыта первой мировой войны, напомнил Черчиллю, что только высадка в Нормандия способна "оттянуть с Восточного фронта 30 - 40 немецких дивизий". Этого было бы уже достаточно, чтобы Красная Армия не отступала. Через пять дней после обращения Москвы немецкие войска фельдмаршала фон Лееба замкнули удушающее кольцо блокады вокруг Ленинграда!
Наше положение с каждым днем все более ухудшалось…
* * *
Граф Галеаццо Чиано, зять Муссолини, был человек умным, а иногда даже прозорливым, к России и русскому народу относился хорошо. Поговорив с генералом Джованни Мессе, которого назначили командовать армией в России, граф в своем дневнике записал:
"Как и все, кто имел дело с немцами, он считает, что лучший способ разговаривать с ними - это пинок в живот. Мессе говорит, что русская армия сильна, а надежда на крах Советов - абсолютная утопия… Мессе еще не делает выводов, но зато он наставил передо мною множество вопросительных знаков".
6-я армия Рейхенау двигалась в авангарде группы Рундштедта, а фланги, итальянцев иногда смыкались с немцами. Разногласия у Мессе возникли с танковым генералом Клейстом. Мессе доказывал, что сроки продвижения частей КСИР нереальны:
- Наши моторы - это желудки мулов, а те грузовики, что мы имеем, развозили раньше по Риму булки и мороженое. Теперь мы возим на них свои испорченные мотоциклы.
- Я знать ничего не знаю, - твердил Клейст. - Если у меня на штабных картах возле номеров ваших дивизий нарисованы "колесики с крылышками", значит, вы - моторизованные.
- Так не я же их рисовал! - возмущался Мессе. - Это еще в Риме нарисовал Кавальеро, а транспорта у нас нету.
- Тогда топайте пешком. Только побыстрее…
Пешие итальянцы на ходу импровизировали песни:
По прекрасной Украине
Едем, как в трамвае римском:
Едешь-едешь, и конца нет.
Продаю вам свой билет!..
Их обгоняли трехосные тяжелые грузовики, на которых гитлеровцы ощущали себя "сеньорами" этой войны. Замкнув лица в суровой строгости, немцы истуканами восседали на лавках, держа на коленях шмайссеры и свысока поплевывая на союзных "пешедралов", утопавших в невыносимой пылище. Немцы снисходили до итальянцев, когда им требовались хорошие макароны.
- Эй, комарад! - окликнули они с высоты своего положения.
- Чего тебе надо, компаньо?
- Меняю отличную зажигалку на ваши спагетти.
После обмена контакт снова терялся (и не восстанавливался). Итальянцы платили союзникам издевками: "Каска у нациста - самая мягкая часть его тела, зато бей его палкой по заднице - сразу сломается!" Украинцы и русские с удивлением встречали итальянцев, носивших на пилотках пятиконечные звезды. Прав, да, звезды эти были не красные, а белые.
"Позднее, - по словам д'Фуско, - когда недоразумение рассеялось, таинственная "радиостепь" разнесла весть, что эти ребята в зеленой форме - итальянцы, люди с хорошим характером, большие бабники и запивохи и в общем-то мало способны на жестокость. Немцы считали для себя унизительным пользоваться отхожими местами в домах крестьян, примыкавших к хлеву, но итальянцев это не оскорбляло:
- А что у нас на Сицилии? Разве лучше?..
Сельским жителям было не понять - что за животные с длинными ушами и коровьими хвостами, и потому итальянских мулов они долго принимали за дойную скотину. Итальянцам же очень нравилась русская кинокомедия "Антон Иванович сердится", и они часто ее смотрели. Итальянцы быстро разобрались - что к чему и как все правильно понимать. Конечно, они не встречали колхозников, с утра пораньше играющих "Интернационал" на балалайках, не увидели и малявинских баб, до утра пляшущих под музыку партийного гимна. Зато они наблюдали наш народ в высшей степени его страдания, и в войсках КСИР стало постоянным рефреном: "Русские хорошие… они такие же бедные, как и мы!"
Каким-то чутьем, идущим от народной мудрости, русские люди быстро научились отличать итальянцев среди прочих оккупантов. Они даже жалели их, видя худую обувь берсальеров, тощенькие курточки и вечно голодный блеск в глазах. Не одна бабка тишком совала в руки неаполитанца вареную картофелину:
- Покушай, родненький! У меня тоже сынок где-то имеется…
Что там деревенские нужники, соединенные с хлевом?
Итальянцы, обычно не в меру говорливые, даже примолкли, когда увидели обширнейшую панораму промышленного Донбасса: далеко за горизонтом уходили копры шахт, всюду виднелись цехи и заводы - это было как раз то, чего не хватало на родине, и уважение к ним. У них возросло еще больше. Даже бывалые фашисты признавались:
- Давно я не разевал свой рот так широко от удивления…
Фланги Мессе стали близко соприкасаться с флангами 6-й армии Рейхенау, и здесь итальянцы увидели виселицы с повешенными, ибо Рейхенау обладал почти звериной жестокостью по отношению к русским. В селе Марьянке (подле города Сталине) он велел живьем закопать в землю супружескую пару - за то, что они сожгли портрет Гитлера. Итальянцев заставили присутствовать при этом злодействе. Они плакали и плевались в гитлеровцев. Даже чернорубашечники, уже закаленные в верности фашизму, поддерживали беспартийных солдат, а офицеры Мессе рвали с себя ордена.
Это был как раз тот момент, когда в Риме дуче с линзой в руках указывал на Хацапетовку возле шахтерской Горловки.
- Для нас, - говорил он своему Кавальеро, - очень важно придать взятию этой Хацапетовки международный резонанс. Мир должен вздрогнуть от римского могущества. Заодно штурм Хацапетовки нейтрализует успехи германского оружия. При заключении мира Италия обретет должное равновесие с Германией, которое сейчас нарушено интригами Гитлера… Хацапетовка - это первый и решительный шаг к нашему будущему величию!
Клейст уже достаточно лаялся с Джованни Мессе, а теперь он приказал по радио, чтобы итальянцы выходили к станции Дебальцево. Но тут Мессе, даже не оповестив Клейста, вдруг отважно ринулся на Хацапетовку. Клейст говорил:
- Я в эфире, наверное, проделал большую дырищу, через которую и указывал на Дебальцево, а этот макаронник…
Джованни Мессе (как он писал в своих мемуарах) заставил немецкое командование признать его "точку зрения". В чем эта "точка" заключалась - я не знаю, но, очевидно, точка была внушительной, ибо генерал Клейст сказал:
- Не пойму, ради чего итальянцы привязались к этой Хацапетовке? Но я вмешиваться не стану… пусть побеждают.
Муссолини, гордый за Хацапетовку, вызвал Кавальеро:
- Наши дела выправляются. Мы устроим парад по случаю падения твердыни Хацапетовки, неприступной даже для вермахта.
Парад в Риме открывали проверенные фашиози, успешно сдавшие экзамен по прыжкам в высоту и в забеге на стометровку, за ними ехали старые члены партии на велосипедах, а оркестры гремели. Все шло замечательно, и военные атташе разных стран, союзных и нейтральных, уже вполне прониклись глобальным значением Хацапетовки, но тут все испортил сам Уго Кавальеро, который появился на трибуне дуче с телеграммой от Мессе:
- Должен огорчить, эччеленца. Дело в том, что Мессе почему-то не взял Хацапетовку. Мало того, под нерушимыми стенами этой Хацапетовки русские колотят Мессе с таким усердием, словно это паршивый тюфяк, который впору бы выбросить.
- А куда же смотрит Клейст, смыкающий с ним свои фланги?
- Клейст злорадствует, издали наблюдает…
Впереди их ждал Сталинград, а вот самой Волги итальянцы никогда не увидят, и скоро застынет навеки -
Итальянское синее небо,
Застекленное в мертвых глазах.
24. В глубоком тылу
Сталинград…
Чуянов сорвал трубку телефона:
- Алло, слушаю вас.
- Алексей Семеныч? - женский приятный голос.
- Да, я. Что вам угодно?
- Ну, подожди, гад! Вот завтра придут немцы в Москву, тогда мы тебе кузькину мать покажем…
Гудки. Чуянов медленно опустил трубку на рычаг. Сейчас у него в кабинете сидел главный инженер СталГРЭСа - Константин Васильевич Зубанов, специалист и человек дельный.
- Чего там? - спросил инженер.
- Да так. Балуются… из будки автомата, наверное.
* * *
Летом 1941 года в газетах и по радио Сталина поминали не так уж часто, прекратились бесстыдные восхваления его "мудрости и гениальности". Во время всеобщего отступления, порой даже панического, Сталину было выгодно стушеваться, чтобы в народе слыть безгрешным, и пусть люди сами доискиваются, кто виноват. Журнал "Огонек" пестрел именами безвестных солдат и лейтенантов, вернувшихся из атак: на страницах журнала - женщины: одни делали снаряды для фронта, другие копали для мужей окопы, третьи заменяли мужей возле станка, а портретов Сталина не встречалось. Сталин притих и как бы затаился в глубокой тени, словно классический театральный злодей, который хоронится за кулисами, чтобы выступить на авансцену уже в гордой позе торжествующего победителя…
Это время нашего всеобщего горя еще хранит много тайн!
При эвакуации часто не успевали вывезти оборудование заводов, врагам оставляли сокровища музеев и клады древних архивов, в банках забывали ценности, не хватало вагонов, чтобы спасти детей, но зато никогда не забывали расстрелять в тюрьмах узников, осужденных или подследственных по злосчастной 58-й статье, - за "измену родине", и, когда приходили немцы, ворота в тюрьмах были настежь, двери камер нараспашку, а в них, где ничком, где в углах, где вповалку, валялись трупы мужчин, женщин, стариков, иногда и подростков, - их убивали поголовно, уже не задумываясь, кто там прав, кто виноват, ибо чекистам было некогда, уже пора было смываться…
Это правда, что на передовой не хватало винтовок. Но еще страшнее, что фронт постоянно нуждался в людях - опытных и знающих офицерах высшего ранга, которые понимали сложный, сложнейший характер войны, переставленной с ног на гусеницы танков. Вот таких-то людей и не хватало на фронте, ибо они, давно репрессированные, вымирали от голода и побоев за колючей проволокой концлагерей, они ожидали конца в бериевских застенках, уже ни во что не верящие…
Да, внешне Сталин вроде бы изменился, стал скромнее и вежливее, в своей знаменитой речи он возвел нас в своих "братьев и сестер"; беседуя с военными, порой даже высказывал сожаление, что нет того-то, а здесь пригодился бы тот-то. А где они? Даже костей не осталось" - всех растерли в лагерную пыль!
- Сколько хороших людей погубил этот подлец Ежов! - сорвалось однажды с его языка (думаю, пред, намеренно, чтобы самому выглядеть невинным). - Звоню как-то в наркомат, говорят, нету, уехал, дел много. Звоню домой, а он лыка не вяжет… опять пьяный.
Нет, за собою он вины не признавал. И мало кому известно, что даже в сорок первом Сталин продолжал уничтожать военные кадры. Именно тех самых людей, которых - по его же словам - сейчас не хватало, чтобы наступил в войне крутой перелом. Армия сдавала города, никто еще не ведал, где последний рубеж, могущий стать вторым Бородино, а в подвалах Берии по-прежнему истязали людей ("была настоящая мясорубка", - позже признавал сам Берия). Когда же враг стал угрожать столице, Берия спросил Сталина, что делать с теми, кто в этой "мясорубке" еще уцелел. Сталин указал выпустить К. А. Мерецкого, будущего маршала, и Б. Л. Ванникова, чтобы тот занял пост наркома вооружения. После падения Смоленска аппарат НКВД был эвакуирован из Москвы как общесоюзная ценность; вместе с палачами тайком вывезли в Куйбышев и подследственных; когда же началась осада столицы, Берия послал телеграмму - следствие прекратить, судить не надо, уничтожить всех сразу. И на окраине села Барбыш. была заранее отрыта могила. Над могилой поставили истерзанных и уже безразличных ко всему людей - лучших офицеров армии и командиров, лучших танкистов и асов авиации, а среди них и жену Рычагова - Марию Нестеренко, которая уже ни о чем не спрашивала палачей, а только тянула руки к любимому мужу:
- Паша, за что? Скажи мне, Паша, за что?
Какой уж день гремела война, погибали тысячи детей и женщин, на дорогах ревел брошенный скот, завывали сирены, тонули корабли, самолеты врезались в землю, а Сталин природным и звериным инстинктом ненависти, тишком, почти воровски, где-то на окраинах провинции, чтобы никто не знал, чтобы никто не слышал, истреблял лучших людей страны, воинов и патриотов, в которых так нуждалась страна
Все лето киевляне копали гигантские рвы, надеясь, что они остановят панцер-дивизии Клейста, уже громыхающие по ночам на подступах к городу. Но падение было неизбежно. Сталин зорко присматривался - ого бы сделать виноватым, чтобы самому остаться неровным? Если обвинить во всем Семена Буденного, когда всем станет ясно, что где Буденный - там и он, Сталин, этого делать нельзя. Сталин приказом № 270 обвинил в предательстве генералов, якобы сдавшихся в плен…
Нашлись честные люди, доложили Мехлису:
- Это неверно! Названные в приказе генералы в плен не сдавались, а пали в сражении как герои, даже не испугавшись рукопашной схватки. Делать из них предателей - позорно!
- Вы все политические младенцы, - отвечал Лев Захарович. - Предатели у нас были, есть и будут. Как же нам без предателей? Иначе почему же мы драпаем от фрицев, а? То-то…
Семен Михайлович Буденный тоже оказался человеком смелым. Он прямо заявил Сталину: "Ваше решение вместо меня назначить главкомом Юго-Западного фронта маршала Тимошенко ничего не изменит … Судьба Киева уже решена!" А виноватым в трагедии Киева был не кто иной, как тот же Лев Захарович Мехлис, - это он в самый канун войны велел демонтировать укрепленные районы на том основании, что их создавали "враги народа"…