- Нам, смертным, нет времени вопрошать судьбу и гадать, к какому мы принадлежим поколению. Мы окружены зримыми опасностями. Италия заполнена беглецами из Азии и Греции. А мы растрачиваем силы в раздорах. Блеск сокровищ Митридата лишает сна наших почтенных старцев. Они ищут поддержку среди наглых юношей и хотят с их помощью лишить вас, отцы сенаторы, власти.
И хотя Сулла не называл имен, всем было понятно, что консул имеет в виду Мария, а наглыми юношами называет свиту друга Мария Сульпиция Руфа.
Занявшись разбором сенатских протоколов, Сулла отпустил ликторов. Когда он покинул храм, уже темнело. Сумерки смыли очертания зданий и отодвинули их в глубь форума. Почему Тарквинии осушили именно это болото? Почему именно здесь произошли события, ставшие достоянием вечности? Сулла любил задавать себе такие загадки. Может быть, потому, что они вели его мысль проторенным путем: судьба.
С недавних пор Судьба перестала быть для него безликой силой, наподобие тех нумина, к кому обращаются римляне в молитвах: "Кем бы ты ни был, мужчиной или женщиной". Сулла увидел ее исступленный лик. Львы несли ее колесницу. Колеса с серпами на оси кромсали тела.
- Вот мы и встретились! - услышал Сулла насмешливый возглас.
Оглянувшись, он оказался лицом к лицу с Сульпицием.
- Прочь с дороги или я размозжу твою пустую голову! - крикнул Сулла.
- Попробуй! - ответил Сульпиций насмешливо.
И только тут консул заметил, что в отдалении стоят двое с палками. Это была свита Сульпиция, его "ликторы".
Приняв молниеносное решение, Сулла кинулся бежать. В юности сверстники называли его быстроногим, и он радовался этой кличке, так же как теперь прозвищу "Счастливый". Но счастье изменяло. Со стороны базилики показалось еще несколько человек с палками.
Сулла заметался. Тени, отбрасываемые колоннами храмов, напоминали прутья огромной клетки. Нет выхода! Он в ловушке. Травля! Сулла любил наблюдать за ней со скамей для зрителей. Но каково оказаться на арене самому!
- Спасайте консула!
Это был не крик, а шепот. Язык прирос к гортани.
Остался свободным проулок между базиликой и храмом Диоскуров. Сулла догадывался, что это тупик. Но страх перед людьми с палками был так силен, что беглец не задумываясь кинулся туда. Проулок закончился домом. Сулла рванул дверь и оказался в атриуме.
Светильники на мраморных подставках горели ярким пламенем. Сулла остановился, ослепленный. Когда к нему вернулось зрение, он увидел лоб, перерезанный морщинами, и под ним глубоко спрятанные, бесстрастные глаза старца. В них не было ни злобы, ни презрения…
За дверью слышались крики. Сулла узнал голос Сульпиция. Какая-то тень скользнула по лицу Мария. Мгновение решило его судьбу.
- Я не Бокх, - сказал Марий скрипучим голосом.
Это был точно рассчитанный удар. Бокх выдал Сулле своего гостя. Но Сулла, кажется, даже не осознал, что речь идет о нем, о предательстве, с которого началась его карьера.
Марий показал на дверь в перистиль.
- Калитка в углу!
Сулла бежал, натыкаясь на деревья. Ветви хлестали его по лицу. Это был сад, примыкавший к дому Мария. За садом тянулся пустырь, носивший название Муциевы луга. Сулле казалось, что и это имеет свое значение. Тот, кто разыграл эту жестокую шутку, этот площадной мим, рассчитывал, что Сулла вспомнит, как вел себя Муций Сцевола в подобной ситуации. Сулла скрежетал зубами.
- Позор! - кричал он, не думая, что его могут услышать.
Всплыли глаза Мария. Они преследовали Суллу всю жизнь, не давая ему покоя. Через несколько лет, вернувшись в Рим после победы над Митридатом, он приказал вырыть труп своего врага и бросить его в Тибр. Но и после этого он не мог избавиться от глаз. Они были непостижимы, как поступок Мария, на который сам Сулла был не способен.
МЯТЕЖ
Кафис догнал Суллу в Аквине, на полпути между Римом и Нолой. Здесь он должен был встретиться со своим помощником Басиллом, чтобы передать распоряжение о посадке легионов на корабли. Но события в Риме перевернули все планы.
Сулла сидел, опустив тяжелую голову с мясистыми, плохо выбритыми щеками. Его глаза не были видны Кафису. Но по напряженно вздрагивающим векам чувствовалось, что он впитывает каждое слово.
- В день, когда ты покинул Рим, состоялась экклесия…
- Комиции, - поправил Сулла.
- Да, комиции, - продолжал афинянин. - Как чужеземец, конечно, я не мог присутствовать, но слух распространился по Риму…
Сулла вскочил. Схватив Кафиса за плечи, он крикнул:
- Что ты тянешь!
Наступила тишина, прерываемая лишь учащенным дыханием Суллы.
- Было внесено предложение о передаче командования в войне с Митридатом Марию. Народное собрание его утвердило.
Сулла рванулся к выходу.
Военный трибун Гельвидий прибыл к лагерю у Нолы перед закатом солнца. Часовой долго не выходил на зов и еще дольше расспрашивал: кто он, откуда и что его привело в Нолу.
- Я объявлю об этом твоему командиру Басиллу, - раздраженно молвил трибун. - Сообщи ему обо мне.
Пока часовой вызывал начальника стражи и растолковывал ему просьбу Гельвидия, стало темно.
Пьяные крики безошибочно указали место претория, Гельвидий слышал, что Сулла распустил солдат, но то, что ему пришлось увидеть, превосходило все границы. Кажется, здесь, в Ноле, забыли, что италики еще не сложили оружия, а полчища Митридата полонили Азию.
За низким столом возлежали легаты. Их было шестеро - по числу легионов. Но лишь Басилла Гельвидий знал в лицо. Он служил с ним под началом Мария, пока тот не выгнал Басилла. И что же! Его охотно принял к себе Сулла и поручил командование манипулом. Это был тот манипул, который ворвался в Помпей и совершил там беспримерную по жестокости резню. С этих пор Сулла не чаял в Басилле души и, став консулом, поручил ему в свое отсутствие командовать всеми легионами. Такая карьера в старые добрые времена была бы невозможной. Но ведь они ушли вместе с седьмым поколением.
- Гельвидий! - заорал Басилл, как только трибун поднял полог палатки. - Какие боги привели тебя в нашу глушь?
- Я из сената, - сказал Гельвидий. - Чрезвычайное сообщение.
- Знаем мы их! Какого тебе налить: фалернского или номентанского?
- Прикажи собрать воинов! - отрезал Гельвидий.
- С водой или по-скифски?
- Брось шутить! Я требую собрать воинов.
- Вот как заговорил, - пробурчал Басилл, вставая. - Откуда у тебя такие словечки взялись: прикажи, требую. Сам Луций Корнелий Сулла с нами так не разговаривает. Правда, Лукулл?
- Так да погибнет каждый, задумавший дело такое! - произнес Лукулл по-гречески.
- Скажи ему по-нашему, - вмешался военный трибун, сидевший в углу. - Пусть убирается, пока цел!
- Эх, Мурена, Мурена! - укоризненно произнес Лукулл. - Сулла будет недоволен. Твой перевод Гомера, мягко сказать, неточен.
- Нужны мне твои Гомеры, - упрямо твердил Мурена. - Пусть убирается!
- Друзья! - сказал Басилл. - Оставим спор. Пусть будет так, как хочет этот человек. Мы когда-то вместе с ним служили у Мария.
- И будем служить снова! - вставил Гельвидий торжествующе.
- Ого! - выдохнул Басилл.
Хмель сразу покинул его.
Воины выстроились у претория почти мгновенно. Факелы освещали края шеренги. В середине был мрак. Сколько ни вглядывался Гельвидий, он не мог различить ни одного лица. Поблескивали шлемы. Слышалось учащенное дыхание.
- Воины! - начал Гельвидий. - Я привез решение сената. Отныне вами будет командовать доблестный победитель кимвров и тевтонов, избранный шесть раз консулом, пять раз удостоенный триумфа Гай…
Брошенный кем-то камень ударил Гельвидия в грудь. Трибун охнул.
- Что вы делаете! - вырвалось у него.
Новый камень угодил в голову. Гельвидий упал, обливаясь кровью. Выбежавшие из строя солдаты топтали уже бездыханное тело, рвали на части окаймленную пурпуром тогу.
И вдруг все стихло. Показался Сулла.
Консул прижал руку к груди, как бы удерживая волнение.
- Друзья! Римский народ доверил мне судебную власть. Но я вижу, вы и сами умеете вершить справедливый суд. Враги хотят лишить вас заслуженных наград. Если вы намерены им служить и добиваться их прощения, оставайтесь на месте. Если вам дорог ваш полководец, если вы желаете воевать с Митридатом - за мной!
Воины Басилла ворвались в Рим со стороны Латинской дороги. Эсквилинские ворота, к которым она подходила, не охранялись. Нападения никто не ожидал.
И все же солдаты встретили ожесточенное сопротивление. С крыш на их головы сыпался град черепиц и камней. На узких улицах, перегороженных столами и скамьями, завязывались кровопролитные бои.
Видя, что его воины готовы обратиться в бегство, Сулла выбежал вперед. Зажженный факел в руке был подобен знамени. С криком: "Жги!"- он метнул его на кровлю ближайшего дома. Сухой тес вспыхнул, как солома.
Следуя примеру полководца, воины осыпали крыши стрелами, обмотанными горящей паклей. По улицам пополз густой удушливый дым. Прыгая с крыш, выбегая из домов, плебеи находили смерть.
Спасаясь от огня, плебеи укрылись в каком-то храме. На глазах у Суллы воин из когорты Мурены взобрался на крышу, разобрал черепицы и стал кидать их вниз. Из храма послышались отчаянные крики. Каждый удар попадал в цель.
- Как зовут этого храбреца? - спросил Сулла.
- Марк Атей! - отвечал военный трибун.
- При случае вспомни о нем. Он достоин награды.
У Фламиниевого цирка навстречу сулланцам выступили вигилы - воины когорты, охранявшей город от пожара. Они размахивали баграми и секирами, предназначенными для растаскивания горящих бревен. Привыкшие пробиваться сквозь огонь, они неудержимо двигались вперед. Сулла приказал Басиллу пойти в обход по Субурской дороге. Опасаясь окружения, вигилы отошли к храму Цереры, где скрывался Марий. Массивные стены, воздвигнутые при бородатых консулах, казались надежным убежищем.
Марий еще надеялся на помощь рабов. К ним были посланы глашатаи с обещанием свободы. Но рабы не поверили Марию, зная, что он не раз отказывался от своих слов. Не явились и римские всадники, услыхав, что Марий освобождает рабов. Страх перед рабами всегда толкал в объятия к нобилям. Вместо того чтобы явиться в храм Цереры, всадники собрались в храме Конкордии. Совместно с сенаторами они выделили делегацию к Сулле. Речь шла о капитуляции. Оставленный всеми, Марий бежал за Тибр,
Наутро был созван сенат. Лица отцов города, проведших бессонную ночь, отсвечивали зеленью. Щеки Суллы покрывал румянец. Глаза его сверкали весело и молодо. Теперь уже никто не мог ему помешать отправиться на войну с Митридатом.
ПЕРЕД СТЕНОЙ
Перед стеной стояли двое: один в коротком плаще, который римляне называют трабеей, другой - в гиматии до пят. Если бы не предосторожности, с какими они подошли к стене, их можно было бы принять за обычных посетителей. Впрочем, лицо римлянина, белое, с багровыми наростами на щеках, говорило, что его привлекло сюда не праздное любопытство. Задрав голову, римлянин высчитывал высоту стен, вымерял расстояние между двумя башнями.
- Двадцать один фут, - сказал Сулла. - Семь рядов квадров при высоте каждого в три фута. Недурно! Да и кладка кажется прочной.
- Это работа Перикла, - услужливо подхватил Кафис. - Стена укреплена перед началом войны с лакедемонянами. И этот участок сохранился, несмотря на бедствия последующих времен. Так умели строить в ста…
Сулла обратил к говорящему тяжелый взгляд, и Кафис запнулся на полуслове. За год службы у Суллы он уже знал переменчивый характер консула. В поведении его могущественного покровителя не было логики. Он мог простить самые тяжелые преступления и мстить за безобидную шутку. Никогда нельзя было предугадать, как Сулла воспримет твой совет, просьбу и даже лесть.
- У вас, эллинов, на каждом шагу достопримечательность, - проговорил Сулла едко. - За каждым камнем - великое имя! Но меня не остановят призраки. Моим таранам безразлично, какие крушить стены. Сколько лет можно собирать проценты с былой славы! Ты говоришь - Перикл? Значит, и он среди моих недругов! И Фемистокл, и вся эта фаланга болтунов. Что ж, если Марс дарует мне победу, я прикажу пронести статуи в триумфальном шествии. А потом я сброшу их с Тарпейской скалы.
Кафис с ужасом слушал Суллу. Нет, это не обычная вспышка гнева. Сулла не бросает слов на ветер. Он объявил войну не Митридату, не афинянам, соблазненным посулами царя, а самой истории. Он будет сражаться не с Аристионом, а со славой города.
Стук копыт прервал гневную речь Суллы и горькие размышления его спутника.
- Счастливый! - доложил Мурена, спешившись. - Лагерь разбит, как ты приказал. Я поставил над баллистариями Атея. Но нет леса для военных машин.
Сулла удивленно расширил глаза. Сделав несколько шажков, он протянул руку в сторону рощи, сверкавшей свежей зеленью.
- А это разве не лес, мой Мурена! Платаны пойдут на балки для катапульт. Лавры пригодны для кольев лагерной ограды, если, конечно, очистить от листьев. А что делать с листьями, придумай сам.
Мурена замялся. Может быть, консул забыл, что под этими платанами, приветливо раскинувшими свои ветви стоял Сократ. Здесь он вел свои насмешливые беседы. Сюда Же он призывал муз и верил, что они придут.
- Это священная роща! - ответил Мурена невнятно.
- Ах, да… - с деланной рассеянностью произнес Сулла. - Но какому она посвящена богу?
- Герою Академу! - еле выдавил из себя Кафис.
- Академу! - оживленно воскликнул Сулла. - Значит, мне будет помогать Академ.
Дав Мурене знак, чтобы он удалился, Сулла мягко взял Кафиса за руку. В этом жесте чувствовалось доверие. Гнева словно и не бывало.
- Платон - мой кумир, - ораторствовал Сулла. - Невежественная толпа расправилась с его учителем Сократом. Это предки тех афинян, которые избрали своим предводителем Аристиона, отъявленного демагога и лжеца. Открытая Платоном истина бессмертна, как он сам. По природе своей люди различны. И божество при их рождении к одним примешало золото, к другим серебро, а к третьим - железо и медь. Власть должна принадлежать истинно мудрым, знающим себе цену. Их воля - закон для всех.
Сулла остановился.
- Так ли я излагаю учение мудрого Платона?
- Так! - отвечал Кафис глухо. - Только Платон запрещал своим правителям и подчиненным им воинам иметь у себя всякое частное имущество. Они должны находиться на содержании общества и не обладать деньгами, чтобы не заразиться страстью к ним.
- Но это неосуществимо! - воскликнул Сулла. - В каждом учении надо брать то, что под силу людям. Ведь к такому выводу, как тебе известно, пришел сам Платой в конце своей жизни.
Сулла повернул голову. Его слух уловил удар топоров. Выполняя его приказ, воины Мурены вырубали Академию.
Начальник баллистариев Атей долго топтался у претория. Сулла приказал ему доложить о готовности баллист. Но как это сделать, если уже полдень, а консул спит. Из отверстия палатки доносился храп, свидетельствующий, что патриций такой же человек, как он, плебей.
Восприняв прекращение храпа как приглашение, Атей поднял полог консульского шатра.
Сулла полулежал на локте, держа свободной рукой фигурку юноши с лирой, и явно любовался ею. Видимо, чувство восторга так переполнило его, что он готов был поделиться с каждым, кто бы оказался по соседству.
- Какое изящество форм! - восклицал Сулла. - Какой поворот головы! Что ни говори, эти греки кое в чем достойны своей славы. Сразу видно, что это Орфей, зачаровывавший музыкой животных и сдвигавший скалы.
Он что-то запел низким голосом, размахивая статуэткой в такт мелодии.
- Впрочем, - сказал он, оборвав песню, - тебя бы Орфей не зачаровал? Ты, кажется, равнодушен к музыке?
- Так точно! - отчеканил Атей. - Музыка нам ни к чему. Ты меня поставил над баллистариями, а не над трубачами.
- Ну и как? - спросил Сулла, загадочно улыбаясь. - Что с твоими баллистами?
- Баллисты к бою готовы.
Сулла набросил на плечи плащ, взял меч в ножнах и шагнул к выходу. Солнце ослепило его, и лишь через мгновение взору консула предстали громады стен и в отдалении от них, подобно стайке лягушек, - баллисты Атея. Около них суетились воины, укладывая каменные ядра.
Увидев консула и следовавшего за ним Атея, баллистарии отступили на три шага от своих орудий и стали по шестеро в каждой команде.
Атей был собой доволен. Он мог гордиться четкостью и слаженностью построения, которое он принес из манипула в новый для него отряд камнеметчиков. Но Суллу, кажется, не заинтересовало это новшество. Не обращая внимания на бравых баллистариев, он направился к первой из баллист и, подняв меч, ударил по натянутому с левой стороны волосяному канату. Раздался протяжный звон наподобие тысячекратно усиленного гудения шмеля.
Дождавшись, пока звук замрет в воздухе, консул обошел баллисту и ударил по другому ее канату. Он издал более глухой и короткий звук.
- Недотянуто! - сказал Сулла оторопевшему Атею. - Выстрел будет неточным. Ядро пройдет левее башни.
- Дотянем! - крикнул служака, обратив багровое лицо в сторону застывших от ужаса баллистариев.
- Не торопись! - сказал Сулла, положив руку на его каменное плечо. - Обратись к Мурене. Он восполнит пробелы в твоем образовании.
Консул повернулся и зашагал к насыпи, возводимой у Дипилонских ворот. Атей остался стоять с разинутым ртом. До его слуха доносилась мелодия. Это была та самая песня, которую Сулла пел в шатре.
Явись ко мне, божественный Орфей,
И расшатай своей формингой стены.
ТЕЛАМОН
Маленький городок на тирренском побережье Италии носил имя одного из участников похода Аргонавтов. Это было предметом давней гордости теламонцев. Они вспоминали и о том, что когда-то их город был портом Козы и чеканил свою собственную монету. Случайным посетителям они показывали каменные гробницы, где покоились их предки, и место знаменитой битвы римлян с галлами.
Все это было в далеком прошлом. А настоящее казалось серым и безрадостным. Гавань заносило песком. Редко какой корабль заглядывал сюда. Великолепные железные орудия и инструменты, изготовлявшиеся в мастерских Теламона, не пользовались славой. Перечисляя места, где надо покупать лопаты, топоры и серпы, старик Катон не упомянул Теламона.
Выбирая место для высадки своего небольшого отряда, Марий вспомнил о Теламоне. Городок устраивал его, так как дальше других этрусских портов находился от Остии, где стояли корабли верного Сулле консула Октавия, В Теламоне Марий рассчитывал набрать войско, необходимое для захвата Рима.
Едва трирема причалила к молу, как к ней подошла группа людей. Ее возглавлял толстяк в расшитой тоге и позолоченных сандалиях. Судя по всему, он был главным магистратом этого городка. Осталось загадкой, как он узнал в старике, одетом в грязную тогу, не стриженном со дня изгнания, Мария. И еще удивительней было то, что у него оказалась подготовленной приветственная речь.