- Видишь, - начал Алким, - и я воевал.
- Молва о ваших подвигах догнала меня в Амисе. Пришлось вернуться с полпути. Говорят, что их было трое?
- Четверо, - сказал Митридат. - Но трое бежали, а четвертого я сбросил с обрыва. Он уцепился за ползучее деревце и висел, пока было сил.
Во взгляде Моаферна гордость сменилась укоризной.
- Стоило спускаться в пропасть из-за какого-то негодяя!
- Но он хотел меня убить, а попал в Алкима. И я бы его вытащил, если бы Алким дал мне свой пояс, чтобы надвязать веревку…
- Алким поступил правильно и заслуживает награды. Тебя же надо наказать.
Мальчик насупился.
- Меня не наказывают. Я царь!
- Поздно ты об этом вспомнил, - улыбнулся Моаферн. - И кто тебе сказал, что царей не наказывают?
Он засунул руку за гиматий и вытащил оттуда свернутый свиток.
- Вот твое наказание. Ты выслушаешь все, что я тебе прочту, и сделаешь то, что скажу.
- Кто это написал? - спросил мальчик, ощупывая край свитка.
- Аттал.
- Ты мне о нем рассказывал…
- Не все! Ты еще не знаешь об увлечениях этого чудака. Одно из них - лепка из воска. По словам моего тюремщика, Маний Аквилий до сих пор сохраняет восковые фигуры Аттала. Там видели и мою персону! Я позировал царю еще до того, как он поверил наветам на Аристоника. О другом, не менее страстном увлечении последнего царя Пергама, тебе поведает этот свиток.
- Это скучно? - спросил мальчик.
- Поучительно! - ответил Моаферн, произнося раздельно каждый слог.
- Тогда читай!
Моаферн развернул свиток.
- "Сорви на болоте или на берегу озера мясистый полый корень, называемый цикутой. Его трехпалые листья распространяют запах, похожий на аромат садового сельдерея. Высуши корень на огне и разотри. Примешай к пище. Появится слюна, дрожь по всему телу. Смерть!
Найди в лесу куст с прямыми стеблями и расчлененными листьями. Его синий цветок походит на фракийский шлем с опущенным забралом. Вырви шишковидный корень, растолки и примешай к пище. Лицо покроется потом, расширятся зрачки. Потом рвота, дрожание всех членов, смерть…"
- Постой, - прервал Митридат. - Раньше ты говорил мне о царстве Аттала. А тут о ядовитых растениях. Что тут поучительного?
- Аттал проверял все эти яды на своих родственниках, - ответил Моаферн. - Уцелел один Аристоник! И знаешь почему?
Митридат помотал головой.
- Тогда слушай дальше. "От цикуты нет спасения, кроме как от нее самой. Глотай по три шарика ежедневно". - Теперь понимаешь?
- Нет!
- Аттал хочет сказать, что от яда может спасти только яд. Это было известно и Аристонику, а от него - мне.
Моаферн снял с шеи кожаный мешочек и бережно высыпал его содержимое на ладонь. Митридат увидел маленькие желтые шарики, похожие на зернышки проса.
Взяв щепотью три зернышка, Моаферн протянул их мальчику.
- Проглоти!
Митридат отпрянул. Теперь он уже понимал, что Моаферн дает ему противоядие. Он вернулся в горы, чтобы обезопасить его от яда. Но разве в этой глуши страшны отравители? Убийцы там, во дворце! И с ними мать!
- Я не хочу! - закричал мальчик. - Я все равно туда не вернусь! Мать ненавидит меня!
- Не упрямься, Митридат! - сказал Моаферн, положив руку на плечо мальчика.
В его взгляде была непреклонная воля человека, прошедшего через тюрьмы и познавшего коварство врагов.
- Не упрямься, Митридат! Это царское снадобье! Глотай!
Потом они лежали на траве. У Митридата кружилась голова и тошнило. Лицо Моаферна расплывалось, как в тумане, а слова, казалось, исходили не из его уст, а падали откуда-то сверху. Это были странные непонятные слова.
Моаферн говорил о матери. Она заслуживает сострадания. Митридат хотел крикнуть, что ненавидит мать. Но он не мог разжать рта. Царское лекарство! Пусть бы он лучше родился пастухом!
В ХРАМЕ КИБЕЛЫ
Огромная толпа колыхалась на площади перед храмом Кибелы. Всех этих людей привлекло не зрелище выхода богини, еще более пышное и драматичное, чем скачки, а вера в чудо. Одни надеялись, что богиня исцелит их от недугов, другие мечтали, что она вернет им свободу, третьи ожидали от нее радостей, которых были лишены в жизни. Ибо Кибела была не богиней, покровительствовавшей здоровью, любви или богатству, она была богиней - подательницей всех благ, богиней богинь.
Из ворот процессии выкатилась колесница, запряженная четверкой мулов с львиными масками па мордах. И предстала жрица в одежде богини. На ее голове золотая корона с зубцами наподобие крепостной стены. Спадающая до пят шафрановая мантия сверкает драгоценными камнями. Но лицо скорбно. Взгляд кого-то ищет.
Паломники опустились на колени. Площадь заполнилась мольбами, воплями, стонами. А из ворот выбежали юноши, безбородые, длинноволосые, в белых одеждах. Они исступленно плясали, высоко поднимая ноги, дергая головами. В руках их глухо рокотали бубны, гремели кимвалы.
- О Кибела! О Кибела! - пели галлы. - Скрылся, скрылся Аттис! Он ушел от рощ дремучих, от твоих щедрот, Кибела! По морской волне бездушной мчит его дельфин послушный. Горе! Горе!..
Лаодика вскинула голову. Горе Кибелы было ее горем. Богиня потеряла Аттиса. Она - Митридата. Теперь ей одной управлять колесницей государства. Как удержать львов? Где найти защиту? В горы!.. В горы! Ариарат не раз советовал покинуть Синопу. Теперь Лаодика приняла решение. Ариарат победил. Она ощутила силу этого человека и поверила ему. Подобно Ксерксу, возненавидел он не эллинов, не финикийцев, а ту чудовищную стихию, которая втянула в себя эти народы. Нет! Море не облагораживает людей. Оно их губит! Оно завлекает их своими далями, завораживает игрой волн. И они, теряя разум, связывают плоты из бревен, строят корабли. Они пускаются в странствия, ищут золотое руно и блаженные острова. Они наполняют свои города лживыми баснями и чужим добром. Их верховный бог - Нажива, их герои - Грабители, их вера - Обман. Недаром древняя мудрость предписывала строить города вдали от моря и его соблазнов! Афины Кекропа, Фивы Эдипа следовали ей. А Фарнак выбрал столицей город, оплевываемый морем до самого дворца. Волны навеяли ему честолюбивые помыслы, пробудили ненависть к соседям.
Появление Ариарата прервало поток ее мыслей. Жрец был в белом до пят кандии и в такого же цвета войлочном колпаке.
- Ты пришла в день Кибелы, - начал Ариарат торжественно. - Владычица дала знамение, указала место для новой столицы. В ней не будет места для нечестивцев, которых называют невидимыми.
- Где мой мальчик? - Лаодика сбросила с головы покрывало.
- Митридат в горах Париадра, - отвечал жрец. - Мои люди открыли его убежище. Это хижина, в которой живут пастухи. Он променял на нее дворец и твое общество. С ним Моаферн.
Лаодика облегченно вздохнула. Ее щеки покрылись румянцем.
- Я мог помешать этой встрече. Но ведь приказ Аквилия не распространяется на тех, кто в горах.
- Благодарю тебя, - еле слышно проговорила царица. - Хорошо, что мальчик не один. Но как его вернуть?
- Наберись терпения! Еще немного, и он будет с тобою. В Лаодикее он вырастет верным сыном и мудрым царем на радость Кибеле.
ВСТРЕЧА С ПОНТОМ
- Прощай, Митридат! - сказал Моаферн, низко склонив голову. - Мы расстаемся надолго, может быть навсегда. Ты многому научился в горах. Но что ты знаешь о своем ремесле?
- О ремесле! - воскликнул Митридат.
- Если тебе не нравится это слово, возьми другое - искусство. Мы говорим об искусном враче, пекаре, кормчем. Как врач по частоте дыхания, по блеску глаз и другим симптомам определяет состояние больного, так государь по настроению подданных должен решить, как ему править. Пекарь замешивает муку на воде, а государь соединяет царство страхом. Но ведь тесто не должно быть слишком крутым или жидким! Кормчий выбирает путь, где нет подводных камней и опасных течений. Государь тоже должен смотреть вперед и видеть подводные камни. Все эти знания не даются от рождения. Их приобретают в общении с людьми.
Митридат сделал резкое движение. Он уже привык к манере речи Моаферна, к этим сравнениям, полным глубокого смысла. Но во всем, что бы он ни говорил, оставалась какая-то недосказанность. Почему они должны расстаться? Ведь вдвоем легче противостоять козням врагов. И кому, как не брату отца, взять на себя обучение этому ремеслу или искусству? И почему он всегда находит оправдание для матери, словно не она лишила его, Митридата, отца, словно не из-за нее он вынужден скрываться в горах?
Почувствовав внезапную настороженность во взгляде Митридата, Моаферн положил ему руку на плечо.
- Так нужно, мальчик. Да видит Солнце! Когда-нибудь ты это поймешь.
Моаферн запрокинул голову. На небе пылало огненное око всевидящего божества. Воздух был пронизан тем беспощадным светом, который не оставлял его зрению ни одного неясного очертания или тени. И горы, за которыми раскинулся Понт, выступали с такой невероятной четкостью, что можно было различить каждую их складку, каждый изгиб.
Митридат бежал, не разбирая дороги, напрямик. Ноги сами несли его. Колючие растения рвали кандий. Длинные волосы сбились на глаза. Пот заливал лоб. Словно и не было гор с их сверкающими вершинами, с потоками, неугомонно сбегающими со склонов. Словно всегда, как теперь, играл и переливался красками Понт.
- Го-го-го-о-о-о! - закричал Митридат, надеясь, что море отзовется эхом.
Но море не хотело его слушать и замечать.
- Гей, Понтос! - повторил он еще раз, когда море было совсем рядом.
- Радуйся, царь! - услышал он в ответ.
Нет, это не был голос нереид, с шумом набегавших на берег. Тритон не дул в свой рог. Не пели сирены! За скалой стоял человек в длинной хламиде, с кожаным щиток, приставленным к ноге. Митридат сразу его узнал. Это был Диофант, друг отца и господин Алкима, царский летописец и предводитель "подземных богов".
Эллин нетерпеливо махал рукой:
- Радуйся!
Митридата давно уже не удивляла емкость этого эллинского слова, которым обменивались при встрече и провожали в последний путь. У него не возникало желания спросить, чему он, собственно, должен радоваться. Он воспринимал приветствие в том первоначальном смысле, который ставил радость выше счастья, успеха и даже здоровья. Он на самом деле радовался и ясному утру и встрече с Диофантом, который отныне будет сопровождать его.
Прошло немало времени, пока Митридат обратил внимание на щит у ног эллина. В том месте, где обычно помещают голову Горгоны с волосами-змеями, находилось голубое пятно. Оно было окружено до самого обода темно-коричневой полосой с извилистыми линиями и небольшими белыми пятнами. Кое-где на краю можно было увидеть черненькие кружочки с надписями.
- Смотри! - сказал Диофант, поднимая щит па уровень плеч. - Моаферн сказал, что царю нужен чертеж Понта и соседних земель. - Тогда я купил этот кожаный щит и расписал, где море, где суша, где горы и города.
Митридат взял щит и бережно провел кончиками пальцев по его поверхности. Он нащупал глубокую вмятину, проходившую по центру голубого пятна. Может быть, его владелец сражался с римлянами и эта впадина от римского гладиуса?
Коричневое пятно на голубом фоне удивительно напоминало руку стрелка. Указательный палец наложен на дугу пука, большой оттянут вправо, и там, где его ноготь, черный кружок с надписью: "Пантикапей".
- Это столица Боспора! - сказал Диофант. - И наша цель.
- А как туда попасть? - спросил Митридат.
- Спроси это у Грилла!
Диофант указал на стоявшего поодаль человека в укороченном гиматии и войлочном колпаке, небрежно подвязанном к подбородку. Обветренное лицо и широко расставленные ноги выдавали в нем моряка.
При приближении Митридата незнакомец упал на колени, пытаясь прикоснуться губами к краю его плаща.
- Что он делает? - Митридат отступил за спину Диофанта.
- Приветствует повелителя! - невозмутимо отвечал эллин.
Митридат быстро осмотрел свой рваный плащ, стоптанные сандалии, обветренные и привыкшие к труду руки.
- Какой же я повелитель?
- Ты - царь! - сказал Диофант. - Царь и сын царя.
- Тогда где мое царство? - спросил Митридат лукаво.
- Враги хотели лишить тебя всего, - молвил Диофант. - Им удалось причинить тебе немало вреда. Но твое царство им недоступно.
Он обернулся и картинно протянул к морю обе руки.
- Понт Эвксинский! Вот твое царство!
Казалось, он открывал двери во дворец и приглашал войти.
- У Понта есть свой Ваал! - отвечал Митридат. - Вы, эллины, называете его Посейдоном. К тому же как я буду царствовать, если у меня нет трона.
- Посмотри внимательно. Вот твой трон!
Митридат взглянул в том направлении, куда указывал эллин. Он увидел матросов, сталкивавших на воду суденышко. Им помогал Алким.
- И ты называешь это троном? Да это же арба без колес! Где мачта и парус?
- Позволь мне заметить, царь, - вмешался в разговор моряк. - Это не арба, а камара. Ее послал за тобою правитель Боспора Перисад. А я его кормчий.
Открытое и мужественное лицо незнакомца понравилось Митридату.
- Ты будешь теперь моим кормчим! - сказал мальчик, вступая в роль властелина. - И я награжу тебя, если доставишь меня к Перисаду, которого мой отец считал своим другом. А теперь распорядись, чтобы… - он сделал паузу, - камару спустили на воду. Потому что за долгие месяцы жизни в горах я соскучился по своим верным и молчаливым подданным.
Диофант недоумевающе взглянул на Митридата.
- Если ты считаешь, что мое царство - море, а этот кораблик - трон, то мои подданные - рыбы. Не так ли?
- Нет, - проникновенно сказал эллин. - Твои подданные - народы, живущие по берегам Великого Понта. Настанет время, ты будешь царствовать над ними, над их горами, лесами, степями и нивами. Они дадут тебе своих сыновей; они пришлют лес, медь, смолу, лен. И ты прикажешь построить такой флот, который еще никогда не качался на этих волнах.
В голосе Диофанта звучала уверенность, а в глазах появился незнакомый блеск, словно его звало море, о котором он говорил с такой страстью и надеждой.
ШТИЛЬ
Камара едва шевелила веслами. Птицам, парившим высоко в воздухе, она могла показаться черным жуком, ползущим по изумрудной волнистой траве. Размеренный скрип уключин сливался со звоном цепей и тихим плеском волн. Митридат свесил за борт босые ноги. Он подгонял медленно плывшую камару, как нетерпеливый всадник - коня. Митридат радовался морю.
Он с детства привык к его шуму. Морские ветры обдували дворец Синопы. Морская синева открывалась из любой части города. Но ни разу Митридат не плавал на корабле. Отец, знавший коварство Понта, не решался доверить ему жизнь сына и наследника. "Не торопись! - говорил он мальчику. - Море от тебя не уйдет".
Отец ушел в ту страну, из которой нет возврата. И море отодвинулось от дворца. Лаодика не пускала сына в гавань. Митридат мог думать, что она боялась не за его жизнь, а за свою власть. Ему оставалось любоваться морем с высоты башни, откуда халдеи показывали отцу звезды, Отец хотел узнать по ним свое будущее. Эту башню назвали "башней судьбы". Но звезды обманули отца. Митридат не верил звездам. Он верил в море. Понт был его мечтой. Понт был его судьбой. В горах Митридат видел чуть не каждую ночь море и корабли. Ему снилось, что он плывет над желтыми песками, обгоняя рыб. "Ты растешь во сне! - объяснял Алким. - Мне тоже снилось, что я плыву, но не в воде, а в эфире. Вот, хвала Гераклу, и вырос!"
А теперь это не сон. Рябь слепит глаза. За кормою тянется полоса пены, как бы соединяя его с берегом детства. Могучий Понт с каждым всплеском весел отделяет его от всего постыдного и унизительного, что он пережил и что он еще нес в своей памяти. Там могила отца, за которого он еще не отомстил. Там мать и ее тень в черном кандии. Там Ариарат…
Теперь им его не догнать! Еще никогда Митридат не чувствовал себя таким сильным и свободным. Ему казалось, что он - владыка этих волн, шедших навстречу, как воины, рядами.
- Фазис! - крикнул кормчий, протягивая руку по направлению к плоскому берегу.
Митридат вскочил. Он ничего не увидел, кроме мутной полосы, резко выделявшейся в голубых водах Понта. Но в воображении тут же ожила Колхида. И вот он уже плывет не на боспорской камаре, посланной царем Перисадом, а на быстрокрылом "Арго". Где его спутники-аргонавты? Где Геракл, Тесей, Орфей? Митридат скользил невидящим взглядом по лицу Диофанта. Никого!
Внезапно мальчик бросился к лестнице. В руках его кожаный щит. Он закрывает им голову, словно спасаясь от птиц, мечущих медные перья. Он подкрадывается к мачте, где висит чей-то плащ.
- Золотое руно! - шепнул Диофант Алкиму.
Херсонесит сделал усилие, чтобы улыбнуться, но на глазах его выступили слезы.
- Что с тобой, Алким? - воскликнул синопеец. - Скоро ты увидишь стены своего города.
- О, мой брат Неоптолем! Там, в Херсонесе, все будет напоминать о нем: улица сукновалов, где мы родились, гавань, где мы играли в аргонавтов… Как-то мы привлекли внимание кормчего, сидевшего на связке канатов. Поглаживая черную бороду, он сказал нам: "Дети! Вы замечательные актеры. Клянусь Посейдоном, мне повезло, что матросы оставили именно меня охранять камару! Я могу не торопясь полюбоваться вашей игрой. Но мне кажется, что палуба лучше подойдет для вас. Не так ли?" Мы г, Неоптолемом развесили уши. Этот добродушный великан предлагал нам свое "Арго"! И вот мы на палубе. Устроившись на корме, мы так же, как Митридат, кричали невидимым преследователям: "Не догнать!"А потом Неоптолем предложил спуститься в трюм, чтобы полюбоваться похищенными сокровищами Аэта. Не иначе, как враждебное нам божество подсказало ему эту мысль. Не успели мы сойти с лестницы, как хлопнула крышка люка, и мы поняли, что оказались в ловушке. Я попытался кричать. Но чьи-то руки схватили меня и засунули в рот тряпку. Я задыхался. Прошло немало времени, прежде чем нас вытащили на палубу. Вокруг, куда ни глянь, было море.
Алким вытер со лба пот и утомленно закрыл глаза.
- Наш добродушный великан, - продолжал он, - встретил нас зловещей ухмылкой: "Ну, птички, теперь вы свое отлетали! Подойдите-ка сюда". Он осмотрел нас с ног до головы и удовлетворенно крякнул: "Давно уже Харону не доставалась такая добыча!" Мое сердце ушло в пятки. Я подумал, что негодяй хочет нас убить. Прочитав ужас на моем лице, чернобородый захохотал: "Не бойся, птенчик! Ха-ха! Харон - это я! Меня называют похитителем душ. Кто только не побывал в моем трюме! А вот близнецов не было".
- Что же дальше? - послышался голос Митридата.
- Дальше, - сказал Алким глухо, - нас привезли в Трапезунд и продали порознь. Меня купил рыботорговец - я уже рассказывал о нем, - а Неоптолем достался какому-то корабельщику из Фазиса. - Алким резко повернулся: - Где-то на этом берегу томится в неволе мой брат. Ибо судьба, разлучив нас, дала мне добрых и великодушных господ, а его оставила в руках злых и жестоких.
В ЛАОДИКЕЕ
Девочка выбежала из двери и застыла. Вместо моря, замыкавшего горизонт, нависали горы. Их очертания напоминали лица волшебников с острыми, крючковатыми носами.
- Ма-ма!
В крике девочки звучало удивление, смешанное с испугом.
- Мама, отдай мне море!
Царица, услышав вопль дочери, поспешила к ней.