То ли едва заметное его движение, то ли взгляд, что прикипел к её лицу, привлекли внимание матери. Она тоже взглянула на юношу. А увидев, обмерла, остолбенела, руки её занемели, разжались - и жбан с шумом покатился по ковру. Кумыс разлился, забрызгивая всё вокруг.
Ханы вскочили на ноги, начали отряхивать одежду. Кобяк рассвирепел:
- Негодница! Паршивая овца! Смердящий дух свинарника урусов! Запаскудила мои лучшие ковры! Эй, люди, выбросьте эту старую ослицу на мусорник да всыпьте так канчуков, чтоб, если не сдохнет, до конца дней знала, как прислуживать хану!
Вбежала стража, потащила женщину из юрты.
Всё это произошло так быстро, что потрясённый Ждан оторопел, не успел слова вымолвить, лишь напрягся и, побледнев, замер.
Его состояние заметил Самуил.
- Что с тобой? - наклонясь к нему, спросил шёпотом.
- Это… это… моя мать.
Никто их разговора не слышал, такой стоял в юрте гвалт. Кумыс разлился по пёстрому ковру, протёк под подушки для сидения, и ханы возмущённо переругивались и прижимались к стенам юрты, чтобы не замочить обувь.
Поражённый Самуил всплеснул руками.
- О, силы небесные! Твоя мать? - и после паузы, подумав, добавил: - Молчи! Пока об этом не признавайся Кобяку… Сейчас решим что делать…
- Как же не признаваться? Они её до смерти забьют плетями!
- Положись на меня… Я сам улажу это дело, - и обращаясь к Кобяку, сказал: - Достославный хан, вина этой женщины несомненна, но не так велика, чтобы её наказывать плетьми. Если же, по-твоему, она заслужила кару, то я прошу помиловать её. Это моя соплеменница. И допустила она провинность из-за нас, неожиданных гостей, ведь ты велел принести кумыс для нас… А споткнуться и уронить жбан или кувшин может каждый… Так что будь великодушен, хан, не карай её из-за своих гостей! Прошу тебя, хан!
Кобяк всё ещё пребывал во гневе. Криво улыбаясь, он ответил:
- Говоришь, она твоего племени, уруска. Но здесь она невольница, рабыня, а рабов, если они провинятся, нужно камчой учить… Впрочем, если ты хочешь спасти эту старуху от наказания, возьми и выкупи её!
Это было так неожиданно, что Самуил поначалу даже растерялся. Но увидав, какой радостью блеснули глаза Ждана, поспешно спросил:
- И сколько хан хочет за такую старую…
- Пять кун, - не долго думая, ответил Кобяк.
- Ого! - воскликнул Самуил. - Слишком много, хан! Пять кун, значит двадцать ногат! И это за старую, для работы непригодную чагу! Да она едва стоять может! От ветра, небось, качается! Если я и соглашусь тебе сколько-нибудь заплатить, то только из жалости к ней… Одного племени мы! - начал торговаться Самуил.
- Сколько же согласен за неё дать? - спросил хан.
- Ну, если на то пошло, куну. Большего не стоит.
- Куну? Да пусть она лучше сдохнет под камчой, чем я отдам её за такую плату! - Кобяка, видимо, тоже захватил торг, глаза заблестели, на лбу выступил пот. И хотя от купца он только что получил ценных подарков больше, чем на полгривны, выпалил язвительно: - Ты, оказывается, очень скупой, урус!
На щеках Самуила вспыхнули свекольные пятна от обиды.
- Нет, я вовсе не скупой и дам аж две куны… Но это моя последняя цена!
- Три! И ни одной ногатой меньше!..
В это время снаружи долетел болезненный крик женщины. Ждан передёрнулся, схватил Самуила за руку, а в глазах его - безмолвная мольба.
- Ну ладно, пускай три куны, - поспешно согласился Самуил. - Но немедленно прекрати пытку.
Кобяк мрачно кивнул Алаку и тот быстро выбежал из юрты. Крик тут же оборвался. Кобяк переступил через лужу кумыса, что разлилась на дорогом ковре, и, словно ничего не случилось, улыбнулся Самуилу, взял его под локоть.
Пошли отсюда, пока тут приберут. А потом я все-таки угощу тебя, Самуил-бей, и тушёной бараниной, и кумысом. А если не захочешь кумыса, то айраном.
3
Две недели Самуил и Ждан жили в орде. Они ездили вдоль Самары и Орели от одного стойбища до другого, распродавая разную мелочь, захваченную вдосталь в Киеве: медные и бронзовые перстни, иголки, серёжки, прясла, фибулы для плащей, крючки и петли для кожухов. Торговались отчаянно, не уступая ни единой ногаты, чтобы иметь возможность подольше побыть среди кочевников, ко всему присмотреться и, в конце концов, узнать о намерениях Кобяка. Собирается ли он нападать на Русь или нет?
Тревога их усилилась, когда с юга на Самару и Орель прибыло ещё несколько ханов со своими родами. Похоже было на то, что Кобяк собирает большие силы. Но почему тогда он медлит с выступлением, чего ждёт?
Ясность внесла неожиданная встреча в степи.
А случилось это так.
Все эти дни Ждан не разлучался с матерью. Даже когда ехал на торги в самые далёкие улусы, то и тогда не оставлял её в таборе, а брал с собою. Говорили они беспрестанно и не могли наговориться - и про свои мытарства, и про отца, и про Настю, которая, как доносятся слухи, стала женой какого-то хана, и про Ивана, он неизвестно куда девался - то ли его половцы убили, то ли чудом спасся. Горестно вспоминали и про меньших братиков и сестрёнок Ждана, что погибли в Вербовке от лютых ворогов… Да разве мало о чём могли говорить мать с сыном после трёхлетней разлуки, после того что пережили?!
Так вот, однажды, когда они возвращались в табор, Ждан отпустил вожжи, и кони сами потихоньку брели по едва заметной колее, проложенной в буйных зарослях пахучих трав. Мать не сводила с сына измученных глаз и в который раз слушала его неторопливый рассказ о бегстве, о Кончаке, о Самуиле, о князьях… Шершавой, натруженной рукой гладила его руку, а другой вытирала слезы, туманившие глаза, когда она слушала о смерти отца или о княжеском порубе в Новгороде-Северском.
- Бедненький мой! Родименький мой! - шептали её худые посиневшие губы.
Увлечённые воспоминаниями, они не заметили, как из придорожной рощицы выехал всадник и помчался им наперерез.
- Урус, стой!
Ждан придержал коней.
Всадник подъехал вплотную к возу, натянул поводья.
Им оказался отрок-чабан. На плечах - вытертый чепкен, на ногах - постолы из сыромятины, на голове - войлочный островерхий каук, из-под которого выбивалась копна густых черных волос. За плечами - лук, на боку сабля и кожаный тул со стрелами.
Ждан недоуменно посмотрел на незнакомца. Что ему нужно?
Тот тоже какое-то время молча, пристально разглядывал мать и сына, а потом внимательно огляделся вокруг и тихо заговорил, словно боялся, что кто-то может подслушать в этой безлюдной степи:
- Скорей отправляйтесь домой! Неужели не видите сами, что Кобяк вот-вот двинется на Русь? Тогда вас задержат здесь, как заложников!
Ошеломлённый его словами, Ждан внимательно посмотрел на молодого чабана.
- Кто ты такой? Как тебя зовут?
- Не надо, не спрашивай.
- Откуда ты так хорошо знаешь наш язык?
- Моя мать - уруска… Научила…
- Но ты-то ведь половец?
- Это мой отец половец…
- Почему ты решил предупредить нас?
- Меня мать послала…
- А сам бы этого не сделал?
- Может и сам тоже… Я люблю нашу с матерью речь, ваши песни, ваших людей, вашу землю, хотя я никогда не видел землю моей матери, но она про неё так много и красиво рассказывала!.. И я верю, что так оно и есть, потому что мама у меня - святая! А её земля и для меня родная! Вы можете, должны мне верить. Верьте каждому моему слову! Уезжайте отсюда скорее!
- Спасибо тебе, друг, и твоей маме передай нашу благодарность за такую важную весть и добрый совет…
Отрок хлестнул коня и быстро исчез в зелёных зарослях ивняка.
В тот же вечер, узнав такую важную весть, Самуил поднял своих людей и они отправились в обратную дорогу, в Киев.
4
Переволока - одна из самых известных переправ через Днепр в его среднем течении недалеко от Ворсклы. Здесь каменная гряда преградила воды реки и создала широкий, удобный брод, которым с прадавних времён пользовались коренные жители Приднепровья - славяне и многие кочевые племена. Те, что в продолжение многих столетий перекатывались, как волны, по необозримым степям между Волгой и Дунаем.
Самуил расположил свой табор недалеко от брода, в удобной, защищённой лесом от постороннего глаза долине, а на берегу оставил в потайном месте сторожу, которая должна была уведомить о прибытии князя с дружинами, а также о появлении половцев или других чужаков.
Три дня никто не появлялся. А на четвёртый, в полдень, на противоположном берегу показались два всадника. Они постояли у воды, напоили коней и когда убедились, что на переправе кроме них никого нет, начали переходить Днепр.
Дежурили как раз Ждан с Васютой, неуклюжим, спокойным отроком. Из-за густых кустов они зорко следили за тем, что делается на реке.
- Как нам быть, Ждан? Пускай себе едут или нашим сообщим?
Ждан приложил козырьком ладонь ко лбу, закрывая глаза от солнца. Всадники походили на степняков, а степняки, хотя их и двое, могут привести за собой целую орду. Нужно сообщить Самуилу - пусть решает.
- Мчись скорее, Васюта! Зови наших!
Не успели чужаки достичь середины реки, как прибыл Самуил со своей охраной, приказал перекрыть дорогу, ведущую в степь.
- Кажется, половцы. Не разведчики ли Кобяка?
- Кто знает. Схватим - узнаем, - шёпотом ответил Ждан.
Озираясь, всадники осторожно выбрались из воды на сухое прибрежье, немного постояли, тихо переговариваясь, а потом медленно двинулись к лесу на склоне горы.
Здесь их и перехватила стража Самуила. Они неожиданно выскочили из кустов, наставили копья и луки.
- Стойте, кто такие?
Всадники оторопели и сопротивления не оказали. Их стащили с коней, отобрали оружие, поставили перед Самуилом.
Старший - сурового вида дебелый человек. Он не проявлял страха, только мрачно, исподлобья поглядывал и шумно сопел широким мясистым носом. Второй, молодой, перепугался, побледнел, дрожал, будто его трясла лихорадка. По всему видно - ещё ни разу в переделках не бывал.
Самуил, пристально глядя старшему в глаза, спросил на его языке:
- Половцы?
- Ойе, ойе!
- Как звать?
- Я - Сай, а это мой сын - Чой.
- Из какой орды?
- Из Ингулецкой…
- Почему здесь оказались? Куда путь держите?
- Идём на Орель, к хану Башкорту. Туда я выдал дочку замуж. Сказали, подарила мне внука - повидать его хочу.
- А Кобяка знаешь?
- Кто же в Половецкой степи не слыхал про великого хана Кобяка? А видать - не видал.
Сай отвечал быстро, без заминки и, похоже, говорил правду. Самуил пожал плечами, колеблясь принять решение. Взглянул на Ждана.
- Что будем делать?
Он уже не раз убеждался, что Ждан, несмотря на молодость, был наблюдателен и мыслил здраво. Поэтому Самуил не считал для себя зазорным спрашивать его мнение и прислушиваться к его советам.
- Я так думаю: отпускать их не следует, - немного помолчав, ответил Ждан. - Как знать, не брехня ли всё это? Почему мы должны ему верить на слово?.. Прикажи связать покрепче - повезём в Киев. А там видно будет - отпустить или на своих людей обменять…
Думая, что половцы русскую речь не знают, Самуил и Ждан говорили всё это открыто в их присутствии. Но как же они удивились, когда внезапно Сай упал на колени, протянул руки и начал умолять их на языке урусов, немного коверкая слова:
- Очень прошу - не везите нас в Киев! Мы в долгу не останемся! Возьмите выкуп! У меня есть с собой деньги, собирал чтобы с сыном на Орель ехать… Всё отдам!.. - и он полез за пазуху. - Отпустите нас, не делайте зла простым кочевникам… Дочку хочу проведать, внука увидать… Ничего мне больше не надо…
Он вытащил кожаную мошну, вытряс из неё на ладонь горсть золотых монет и большой серебряный перстень с ценным камнем. Но ни Самуил, ни Ждан ничего не взяли. Ещё раз переглянулись быстро, оба решили - не отпускать.
- Забейте их в колодки да привяжите покрепче к возам! - приказал кметам Самуил. - Посмотрим, что это за птицы…
…Ни Самуил, ни Ждан не знали и не мог тогда знать, что поступив так, они сослужили добрую службу Святославу и всем русским князьям, которые в это самое время направлялись по Днепру и по суходолу в Половецкую землю. Не ведали они и не могли предполагать, что к ним случайно попали лазутчики Кончака, которые побывали в Торческе, где встретились с Аяпом, и несли от него Кончаку важную весть о выступлении русских сил в великий поход на землю Половецкую. Настороженность и внутреннее чутье подсказали Самуилу и Ждану верное решение. Оно и способствовало Святославу вернуться из этого похода со славой.
О Святославе летописцы записали похвальные слова в летописях, а о Самуиле и о Ждане - ничего. Но это не уменьшает их заслуг, как не умаляет заслуг и тех безымянных воинов, которые погибая, отдавая кровь свою и силы добывают славу своим вождям, оставаясь сами безвестными на веки вечные…
…В тот же день, под вечер, к Переволокам приплыл на челнах с двумя тысячами воинов князь Святослав и стал табором на берегу Днепра, ожидая других князей, которые шли по суше. В течение следующих дней прибывали с дружинами правым берегом и переправлялись на левый сыны Святослава: Глеб, Всеволод Чермный и Олег, а также Рюрик Русский, Владимир Глебович Переяславский, Всеволод Ярославич Луцкий, Мстислав Ярославич, Мстислав Романович да Мстислав Давидович - два смоленских князя, Мстислав Городенский, Ярослав Пинский, его брат Глеб Дубровицкий, а Ярослав Галицкий хотя сам не прибыл, прислал полки с воеводами.
Таким образом собрались все, кто решил вместе с великими князьями киевскими принять участие в походе.
Не прибыли: родной брат Рюрика Давид Ростиславич Смоленский, написав грамоту, что болеет и посылает вместо себя сына Изяслава с небольшой дружиной; родной брат Святослава Ярослав Черниговский, который в марте отказался от похода и ратовал только за летний поход; двоюродные братья Святослава - Игорь Новгород-Северский и Всеволод Трубчевский.
- Наши братья, значит, не пришли, - с горечью и обидой в голосе произнёс на киевском снеме Святослав. - Отписались в грамотах: далече, мол, нам идти вниз до Днепра, не можем свои земли без защиты оставить. А если я пойду через Переяславль, то они тогда со мною пойдут и присоединятся на Суле… Но не верю я в то, что пошли бы они с нами и тогда, если бы путь лежал через Переяславль на Сулу. Скажите, разве князьям луцкому, галицкому или пинскому ближе, чем смоленскому или новгород-северскому? Кто хотел, тот прибыл. А кто не захотел вместе с братьями своими подняться на ворога, того ждать не станем. Так вот, обоз оставим здесь под надёжной охраной, а сами завтра же налегке отправляемся в степь, на Орель, если потребуется то и на Самару. Верные люди сказали нам сегодня, что там хан Кобяк собирает силы для нападения на Русь, договаривается с Кончаком, чтобы сообща ударить. Но мы должны не дать им соединиться. Ударим раньше и, даст Бог, побьём окаянных!
На следующий день, покинув обоз на правом берегу, объединённое русское войско в двадцать тысяч воинов двинулось на восток. Вёл его великий князь Святослав, а проводником у него был Ждан. Самуил же со своим обозом и с матерью Ждана продолжил путь в Киев.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
На привале за Ворсклой к Святославу подошёл князь Владимир Переяславский. На голове золотом сияет шлем, крепкую загорелую шею оттеняет золотое ожерелье, служащее одновременно и украшением, и княжеским отличием; левая рука лежит на рукояти меча, правая поправляет на плече княжеское шёлковое корзно, развевающееся на ветру.
Остановился, сверкнул стальным взглядом, склонил голову.
- Отче, дозволь поехать впереди. Вся Переяславская земля разорена, опустошена. Кровь тысяч переяславцев, их матерей, жён и детей на половецких саблях, слезы моих сородичей наполнили реки и озера Половецкой земли, и они стали горьки и солоны, как наше горе. Я жажду мести, а мои воины - славы и добычи! Не откажи, княже, не поступи так, как это сделал мой лютый недруг Игорь!
Нет, этому князю не занимать смелости! Ни в ратном деле, ни в беседе с великим князем! Конечно, он ему дозволит идти впереди. И почему бы не дозволить? Не безопасное же место ищет этот молодой витязь, а то, где посвист вражьих стрел и звон половецких сабель, где бушует кровавая сеча! Честный, откровенный, храбрый! Вот только бы сдержанности побольше да разума державного - на корысть Русской земле! Но этого, к сожалению, недостаёт не только ему…
- А если не дозволю, то ты и мою землю истопчешь так, как Игореву? - не удержался от укора Святослав.
- Нет, отче, твою не истопчу, - смиренно ответил Владимир, сдерживая свой нрав. - Но любовь и уважение к тебе утрачу!
- Благодарю тебя за правду… А идти впереди дозволяю. Ждана возьмёшь проводником. Только будь осторожен, не зарывайся! Важно не столь для себя, сколь всему войску славу добыть… Возьмёшь под свою руку молодших князей с дружинами и две тысячи конных берендеев. Найди мне Кобяка и наведи под мои стрелы! А я пойду следом за тобой в одном дне пути…
- Спасибо, отче-князь! Зарываться не стану. Но спину половцам не покажу! - Молодой князь приосанился и зорко взглянул на далёкий горизонт, словно надеялся тут же увидеть там ворога.
Несколько дней рыскал с войском Владимир вдоль Орели в поисках половцев, но всё напрасно. Бурчал на Ждана: