Так прошло торжественное посвящение малыша в воины.
В Новгороде-Северском, перед церковью, выстроилась тогда вся княжеская дружина. Развевались знамёна, сверкали шлемы. Княгиня, глядя на сына, вытирала слезы. Возле неё заходился от восторга старший брат Игоря - Олег. Князь тоже смахнул с глаз слезу, когда сын вдруг выхватил меч из ножен и поднял его вверх, а гридни, держа коня под уздцы, совершили с ним по площади почётный круг. И пока он ехал, гремели бубны, не умолкали гусли и домры, кричали дружинники…
Тридцать лет минуло, а те счастливые мгновения до сих пор стоят у него перед глазами.
Когда пошёл ему седьмой год, отец стал князем черниговским и перевёз туда семью. В это время родился третий сын - Всеволод.
Чернигов! Город детства! Древнейший и самый пышный после Киева город на Руси!
Разве можно забыть голубую Десну и живописные холмы по её правому берегу? И её противоположный берег - с протоками, озёрами, зарослями камыша, ивняка, ольхи, где так хорошо ловилась рыба и так весело щебетали птицы! А сколько радости доставляли поездки на курган княжны Чёрной, на Чёрную могилу, в Елецкий монастырь, на Болдинские горы, к Гульбищу и Троицкому монастырю и ещё дальше - к Святому Гаю, где, как рассказывают, стоял когда-то истукан - бог грома Перун…
Навсегда запечатлелись в памяти также могучие валы города и детинца, княжеские каменные покои, величественный Спасский собор, загородный княжеский двор на Любецкой дороге, богатые боярские хоромы и потемневшие хаты ремесленников, смердов, закупов… А ещё - пристань на Десне, где всегда было полным-полно челнов, снаряжающихся в дальние плаванья - в Киев, Константинополь, Новгород на Волхове, в Смоленск, Новгород-Северский, Трубчевск или Путивль.
Всё было новым и интересным, поэтому так ярко и отчётливо живёт в немеркнущих, до глубины души волнующих воспоминаниях.
Но сильнее всего запомнилось, глубоко вошло в сердце все, что связано с учителем и наставником - Славутой. Его выпросил к себе на службу отец у племянника - Святослава Всеволодовича, который в то время занял княжеский стол в Новгороде-Северском. Все, что в детстве Игоря было светлого, связано со Славутой.
Стрельба из лука, упражнения с мечом, копьём и арканом, езда на коне, пешие походы по лесам, лугам и полям, охота с соколами, постижение воинских знаний и хитростей, игры в жмурки, чехарду, челик, плаванье в водах Десны на челнах, первые нескладные закорючки, написанные на желтоватом пергаменте детской рукой: аз, буки, веди, глагол… А ещё песни! Славута знал их великое множество и немало сам складывал, наигрывая при этом на гуслях… Да разве можно это забыть? Разве может это уйти из сердца?
Но самое главное - Славута сам сразу полюбил тёмноглазого подвижного мальчика, которому, по правде говоря, в семье мало уделяли внимания. Отец из-за войн, походов, охот, княжеских снемов и других непрестанных забот, мать - потому, что был средним. А как известно, в семье, где трое детей, отцовская и даже материнская ласка делится между детьми не поровну: сначала всё внимание - первенцу, позднее - наименьшему, а средний всегда оказывается несколько обделённым. Поэтому, когда учитель обнял мальчонку, пригладил сильной мужской рукой вихрастый чуб и назвал не как все - княжичем, а Игорьком, детское сердечко сразу потянулось к новому, но доброму человеку, как тонкий зелёный росток к солнцу… Славута в течение нескольких лет заменял Игорю отца и мать: жил с ним в одной комнате, следил за его питанием, за здоровьем, а когда тот болел, натирал грудь салом, парил ноги в горячей воде с горчицей, сжигал рожистое воспаление, когда оно появлялось, перевязывал ссадины и ранки, заговаривал кровь и снимал испуг. Вечерами, особенно длинными зимой, когда за окнами завывал ветер и вьюга сыпала снегом в стекло, рассказывал интересные бывальщины про князей и дружинников-богатырей, про их битвы с хазарами, печенегами да половцами. А то, беседуя, уводил в такую даль веков, когда на Руси ни попов, ни церквей ещё не было, а люди поклонялись своим древним богам, как добрым, так и злым - Даждьбогу, Хоросу, Трояну, Велесу, Стрибогу, Перуну, Макоши, берегиням, лесовикам, домовым, русалкам, лешим… Когда обожествляли солнце, ветер, дождь, гром; одухотворяли деревья, реки, рощи, леса, горы, озера, зверей, птиц… Славута открывал мальчику совсем новый, неведомый, непривычный мир, который манил таинственностью, сказочностью, непостижимой необычностью и красотой. Против теперешних постных и мёртвых богов, которые глядели с икон холодными равнодушными глазами, прежние казались и разумными, и интересными, и живыми…
Чего только не знал Славута, чего только не рассказывал он мальчику! И про далёкие тёплые края, куда улетают на зиму птицы; и о странах восточных и северных, откуда, как говорят предания, придут когда-то страшные гоги и магоги, огнём и кровью затопят Русь и все ближайшие страны; и про далёкие-далёкие земли, где живут песиголовцы, люди с собачьими головами, бродят по степям кентавры - полулюди-полукони, где сражаются против окружающих племён бесстрашные и коварные женщины воительницы - амазонки…
А когда уставал рассказывать, Славута брал в руки рукописную книгу в тяжёлом переплёте с серебряными застёжками и читал при свече "Поучение Владимира Мономаха", "Александрию" или "Девгениево деяние"…
В том же году, когда Игорь начал обучаться, отец взял его в Лутаву на княжеский снем. Здесь они встретились с великим князем киевским Изяславом Давидовичем. Сюда также приехали: старший брат Игоря Олег, стройный черноволосый юноша, князь курский, двоюродный брат Святослав Всеволодович, что был намного старше Игоря и троюродный брат Святослав Владимирович из Вщижа. Князья обменивались подарками - соболями, горностаями, черными куницами, песцами, пардусами, резвыми конями под дорогими сёдлами. Три дня принимали гостей, и три дня неутомимый Славута развлекал князей песнями, игрой на гуслях и рассказами о предках, которых, к удивлению всех, знал так хорошо, будто сам жил при их дворах.
Вскоре Игорю пришлось познакомиться с вероломством князей и настоящей войной.
Тот самый Изяслав, что недавно целовался со Святославом в Лутаве, потеряв в межусобной войне Киев, решил отнять у Святослава Чернигов и привёл под его стены половцев.
С коротким мечом на боку, в лёгких латах, стоял Игорь рядом с матерью на высоком валу и сквозь узкие бойницы в заборолах смотрел, как хищные степняки, гарцуя на конях, поджигают села за Десной, а князь Святослав Ольгович, бояре и Славута готовят для боя черниговские полки и берендеев. Половцев отбили, и князь Изяслав отступил на дневной переход от Десны. Но неожиданно в тот же день заболел Святослав. Тайные сторонники Изяслава, которых было немало в городе, поспешили сообщить ему, что Святослав распустил по домам рать, а сам лежит хворый… Изяслав вернулся, вброд перешёл Десну, сжёг епископское село и начал готовиться к решительному бою. Превозмогая болезнь, Святослав тут же собрал дружину, послал гонцов вслед берендеям и, когда те прибыли, ударил на ворога. Конные берендеи неожиданно ударили по половцам, разгромили основные силы, часть загнали в Десну, где многие потонули, а остальные сдались в полон. Изяславу удалось переправиться с дружиной на другую сторону реки, и он пустился наутёк. На этот раз черниговцы преследовали его несколько дней и загнали аж за Сейм.
А что же Игорь?
Всё здесь для него было ново: и княжеская измена, и настоящая кровавая битва, и смерти, и победа. Эти дни значили для него больше, чем недели и месяцы прежней беззаботной жизни. Закончилось детство - началось отрочество. Своим ещё неокрепшим разумом он начал отчётливо постигать ту истину, что если хочешь выжить, то должен всегда носить на боку меч! И с этого времени он с ним не расставался - сначала с детским, игрушечным, а после четырнадцати лет - с настоящим, боевым.
Тот четырнадцатый год стал тяжёлым и переломным в его судьбе: зимой простудился и тяжело заболел отец, князь Святослав Ольгович. Чувствуя близкий конец, он послал в Курск за сыном Олегом. Его беспокойство имело причину: на черниговский стол уже давно откровенно зарился его племянник Святослав Всеволодович, которому минуло сорок лет и он теперь - старший среди Ольговичей.
Не дождался князь сына, умер. Его вдова, мать Игоря, боясь что Святослав Всеволодович примчится из Новгорода-Северского быстрее, чем Олег из Курска, собрала в строгой тайне боярскую думу. Пригласили и епископа Антония, и Славуту, которые уже знали о кончине князя.
- Нам надо выиграть время, достойные бояре и велии мужи, - сказала княгиня. - А потому будем молчать о смерти князя Святослава до приезда старшего сына, его наследника. Чтобы эта скорбная для нас и опасная весть не дошла преждевременно до Новгорода-Северского…
- Согласны, княгиня, - ответил за всех тысяцкий Георгий.
- Тогда поклянитесь все на святом Евангелии, что сохраните эту тайну!
Бояре переглянулись. А тысяцкий нерешительно произнёс:
- Но, княгиня, с нами здесь епископ… Как-то негоже приводить его к присяге, он же сам святитель. Да и…
Тысяцкий умолк, пристально глядя на Славуту.
Все знали, что тот - друг Святослава Всеволодовича.
Славута тут же поднялся, положил руку на Евангелие и торжественно произнёс:
- Святослав Всеволодович близок и дорог мне, но честь - дороже. Клянусь сохранить тайну.
Немного замешкался епископ, невысокий смуглый грек. Но быстро встал, поднял золотой крест.
- Клянусь Богом и Божьей Матерью, что не пошлю прежде времени вести Всеволодовичу, и вас, бояре, Святою Троицей заклинаю не уподобиться Иуде, который выдал ворогам Христа, и не предать покойного князя! Целуйте крест!
Все поочерёдно поклялись и истово целовали крест. И никто тогда, конечно, не ведал, что той же ночью, по возвращении из княжеских хором домой, епископ Антоний написал Святославу Всеволодовичу письмо:
"Стрый твой умер, а за Олегом послали. А дружина по городам далече. А княгиня сидит в отчаянии с детьми. А товару множество у неё… Приезжай скорее! Олег ещё не прибыл, и ты по своей воле заключишь с ним договор!"
Едва успел Олег въехать в Чернигов - без дружины, без сторонников, как сюда же с вооружённой силой прискакал его двоюродный брат и остановился вблизи города.
Разве мог Олег состязаться с ним? После недолгих переговоров и обмена письмами он вынужден был поступиться. Святослав Всеволодович занял Чернигов, пообещав выделить из своих земель уделы княжичам Игорю и Всеволоду, когда подрастут, а Олег Святославич перешёл в Новгород-Северский. С ним поехала княгиня-мать с младшими сынами и дочерьми.
Так иудино коварство "святителя", о котором вскоре стало известно всем, обернулось для Олега и его семьи потерей Чернигова. И с тех пор сердце Игоря ожесточилось и против Антония, и против Святослава Всеволодовича.
Не простые отношения сложились тогда у Игоря и его братьев со Святославом Всеволодовичем. И виноват в этом был прежде всего последний, который не только силой захватил Чернигов, но и нарушил слово - не выделил ни Игорю, ни Всеволоду из своих владений обещанных волостей. Княжичи росли без всякой надежды на собственные уделы. И даже настоящая военная распря, что вспыхнула между Олегом и Святославом, не улучшила положение молодых братьев, ведь нелегко было Новгороду-Северскому тягаться с Черниговом. И только ранняя и неожиданная смерть брата Олега прекратила эти тяжбы: Игорь после старшего брата унаследовал новгород-северский стол и выделил из своих земель малолетнему племяннику Святославу Ольговичу Рыльск с волостью, а брату Всеволоду - Трубчевск и Курск.
С этого времени между Игорем и Святославом произошло замирение. Игорь прислушивался к Святославу, помогал ему в битвах за киевский стол, но добра и приязни к нему не испытывал. В непрерывных княжеских раздорах, нападениях, наездах, выгорело его сердце, закаменело, стало чёрствым и жестоким. Глебов - последний тому пример…
И он не раскаивается, что такое учинил… Правда, Святослав за последнее время немного утихомирил князей - кого просьбами, кого грозьбами. Но надолго ли? Рознь и ненависть между князьями - это болезнь неизлечимая! Безусловно, Святослав так просто не оставит его нападение на Глебов - прогремит с киевских гор. Да пускай грохочет! А кто начал эту нынешнюю котору? Владимир… Так пускай на него и гремит!
А ещё и половцы! Не проходит года, чтобы не пронеслись они, как сокрушительный, всё уничтожающий смерч, по Русской земле, сметая на своём пути города и села. Сколько сил и средств уходит на борьбу с ними! Сколько человеческих жизней и крови теряет в этой борьбе Русская земля!
Где уж тут взяться доброте в сердце!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Кончак сзывал ханов со всего Дешт-и-Кипчака на военный совет. Причина его созыва очень важна: поражение хана Кобяка и его союзников на Орели поколебала и подорвала военную силу Половецкой степи.
Кош Кончака на Торе, неподалёку от слияния его с Днепром, гудел в тот день, как улей. Каждый хан, прибыв со свитой, ставил на указанном месте высокого берега реки походную юрту, охрана ставила рядом ещё одну для себя. В коше стоял шум, гам, крик. Кто-то прибывал, куда-то мчались всадники, сновали между взрослыми вездесущие мальчишки, ржали кони, пылали костры, в казанах варилась, пенясь, конина, стекало сало на огонь с жирных бараньих туш, пахло жареным мясом, чесноком и лавровым листом.
На холме, рядом с большой белой юртой Кончака, стояли кругом бунчуки и хоругви. На хоругвях пестрели под ветром вышитые канителью и шёлком лебеди, волки, собаки, туры - покровители половецких родов, а ещё - бычьи рога, длинношеие драконы, степные беркуты и коршуны. Возле входа в белую юрту развевался золотистый стяг с головой собаки и кольчужным наколенником - кончаком, от которого и происходило имя великого хана.
Здесь собрались влиятельнейшие ханы донских, лукоморских, поморских и "диких" половцев: Кза, Туглий, братья Токсобичи, Колобичи, Етебичи, Терьтробичи, Бурчевичи, Улашевичи, Торголовичи. Прибыли даже Кулобичи с Куль-Обы - ныне называемой Керченским полуостровом.
После сытного обеда, устроенного на высоком холме над Тором, откуда просматривалась вся даль вокруг, перешли в белую ханскую юрту. Уселись кругом на шерстяных подушках. Молодые красивые рабыни-уруски внесли кумыс и айран, поставили на деревянных подносах перед каждым гостем и, покорные, послушные, молча вышли.
Пока гости усаживались, Кончак стоял. Высокий, широкоплечий, горбоносый, он возвышался над всеми на целую голову. Его расшитая золотом и серебром византийская одежда, изготовленная в мастерских Константинополя, сверкала самоцветами, как солнце, и стоила нескольких лошадиных табунов. Дорогая, дамасской работы сабля висела на цветном шёлковом поясе, тоже украшенном драгоценными камнями. На широкой груди блестела расплющенная круглая золотая гривна с прочерченными двумя параллельными линиями - знаком кипчакских родов. А позади него, на стене висело личное оружие хана - железный позолоченный шлем, кольчуга, собранная из многих тысяч стальных колец киевскими оружейниками, круглый щит с изображением собачьей головы посредине, большой лук и кожаный тул, заполненный стрелами.
Когда последний из гостей уселся на своё место в почётном кругу ханов, Кончак тоже сел - на тор. Дождался тишины, выпрямился, пригладил крепкими пальцами жёсткие черные волосы, обвёл всех тяжёлым взглядом.
- Достославные ханы, властители великого и вольного Дешт-и-Кипчака! - пророкотал басовитым голосом. - Настала для нас пора печали, безутешных слез и лютого горя: наши братья, приднепровские ханы, самочинно собрались походом на урусов и, потерпев страшное поражение, оказались в полоне у уруских князей, а всё войско хана Кобяка, который меня не послушался, не захотел присоединиться ко всем нам, к великой объединённой половецкой силе, сложило головы или тоже пошло бесславной дорогой рабов в уруский полон. Кобяк захотел славы и богатства только для себя. Вот и получил! Осиротил свои роды, подорвал могущество Дешт-и-Кипчака, а сам, как последний раб, плетётся где-то в обозе Святослава в позорный уруский полон!.. Но не станем ныне его осуждать - он сам себя покарал. Подумаем, достославные ханы, как нам выходить из тяжёлого положения. Князья урусов Святослав и Рюрик потребовали большой выкуп. Если пойти на это, всё золото и серебро Половецкой степи уплывёт в Киев… Вай-пай!
До сих пор слушающие молча ханы, враз встрепенулись.
- Йок, йок! - послышались выкрики. - Только не выкуп!
- Дешт-и-Кипчак обеднел! Из года в год страшная весенняя засуха сжигает наши степи, скотина гибнет от бескормицы, а лютые зимы довели наши роды до крайней нищеты! Где набрать столько золота, чтобы выкупить семь тысяч воинов и семнадцать ханов? Если вырвать из ушей наших жён и дочек серёжки, поснимать с их рук перстни, то и тогда не наскрести столько, чтобы выкупить такое множество людей!
- Походом надо идти на урусов! - воскликнул воинственный, запальчивый хан Кза. - Собрать всё войско, какое у нас есть и промчаться по земле урусов, разгромить их села и города, взять или хотя бы осадить Киев! Тогда князья отпустят ханов и беев и всех половецких воинов, да ещё и заплатят нам, чтобы мы отступили от стен их столицы!
- Правильно, правильно! Проучить урусов! Пойти на них войною! Выручить наших побратимов! Веди нас, хан Кончак!
Кончак торжествовал: поражение Кобяка обернулось для него знатной победой. Теперь все половецкие роды станут ему подвластны, как когда- то они были объединены под рукой его деда Шарукана. Теперь он, Кончак, уже не отдаст никому власть, а использует её для завершения своих давних замыслов - объединит Дешт-и-Кипчак и станет единственным властителем его.
- Достославные ханы, - доверительным тоном тихо начал Кончак, - я полностью разделяю вашу мысль, что урусам нам не выкуп надо платить, а собраться с силами и погромить их, как ещё никто никогда их не громил. Кто-то из вас сказал, что наши степи страдают в последнее время от жестоких засух… Правильно. А в землях урусов засух нет. За Ворсклою да Пслом буйные травы до самого Сейма и Десны. Там текут полноводные реки, шумят бескрайние леса и рощи. Богатая земля! Так почему бы нам не сделать её своей? Урусы только портят её, разрывая сохами и мотыгами! Почему бы нам не выпасать на той земле свои табуны? А?
Мысль не была новой. Она давно жила среди половецкой знати - урвать лакомый кусок русских земель и сделать его частью Дешт-и-Кипчака. Вот только как это сделать? Может, Кончак знает?
- Сил маловато, - высказал сомнение молодой хан Ельдечук из Вобурчевичей. - Одно дело отобрать скот и имущество, захватить русов в полон и уйти, а другое - удержать эти земли за собой!