Но произошло то, чего Игорь совсем не ожидал. Ещё издалека, лишь миновав Софийские ворота, которые вели из города Ярослава к городу Владимира - резиденции великих князей киевских, он увидел идущую ему навстречу большую группу нарядно одетых людей. Среди тех, кто шёл впереди, Игорь узнал Святослава и Рюрика. Все медленно, степенно двигались от княжеского белокаменного терема с красивой башней над вторым этажом к Десятинной церкви. Вот они уже на площади перед Квадригой - четвёркой резвых медных коней, привезённых Владимиром Святославичем из Херсонеса.
Игорь сразу же остановил коня, спешился и, сняв шапку, быстро пошёл к великим князьям.
Ему навстречу отделились от сопровождающих Святослав и Рюрик. Святослав вытянул вперёд руки, седые волосы отливали серебром. Он принял Игоря в свои объятия.
- Брат! Страдалец наш! Я несказанно рад приветствовать тебя в славном златоглавом Киеве!
Рюрик подошёл с другой стороны, тоже крепко обнял его.
- Я тоже рад, княже! Очень рад!
Тем временем княгиня Мария Васильковна кинулась к зятю - Владимиру Ярославичу, обняла его склонённую в поклоне голову, всплакнула, прошептала сквозь радостные слезы:
- Володюшка! Владимирко! Бесталанный наш!
Старая княгиня не могла и через много лет забыть свою покойную дочь Болеславу и всю свою безмерную любовь перенесла на зятя, который до сих пор так и не женился - остался вдовцом. А за то, что Владимир, как поговаривали, имел какую-то там вдовицу-попадью, не держала на него сердца: дело молодое, не век же ему в монахах ходить.
Весь вечер княжеский терем был заполнен весёлым гулом голосов. Столы гнулись от обилия яств и напитков. Лились песни, гудели бубны и гусли, звенели цимбалы. Как всегда общее благодарное внимание не раз привлекал Славута. Его Святослав загодя предупредил о приезде Игоря, и голос Славуты вновь и вновь восхищал своей силой и несравненным очарованием всех присутствующих.
От такой сердечной, поистине братской встречи Игорь почувствовал себя вновь свободно и раскованно. Тревога и печаль, от которых весь день ныло сердце, постепенно отпускали его. На сумрачном лице всё чаще стала появляться радостная улыбка.
А Владимир той же ночью, когда закончилась учта и все разошлись по своим комнатам, раскрыл книгу, с которой нигде не расставался и записал:
"Из Новограда Игорь едет ко брату Ярославу к Чернигову, помощи прося на Посемье. Ярослав же обрадовался ему и помощь дать обещал. Игорь же оттоле ехал ко Киеву, к великому князю Святославу, и рад был ему Святослав, а также и Рюрик, сват его".
Лишь на следующий день, рано поутру, после завтрака, Игорь понял, почему в последнее время так тревожно было на сердце в предчувствии чего- то недоброго. Святослав взял его под руку, провёл в свою библиотеку, усадил к столу и, помолчав немного, тихо сказал:
- Игорь, крепись, брат: на днях из Половецкой земли дошла до Киева печальная весть…
Игорь замер. Едва шевеля губами, выдохнул:
- Что? Неужели что-то с сыном… Владимиром?
Святослав положил ему на плечо руку.
- Нет, слава Богу, жив Владимир. И Всеволод жив… А племянника Святослава Ольговича нет. Говорят, хан Кза принёс его вместе с десятками пленников в жертву поганским богам на могиле погибшего сына Чугая…
Игорь вздрогнул, как от удара.
- О Боже! - простонал он и закрыл лицо ладонями. - Бедный Святослав! Ведь это я виновен в смерти твоей!
2
В тот же день вечером, несмотря на тяжкий удар, нанесённый ему вестью о гибели племянника, Игорь с небольшой свитой поехал к Славуте. Горе - горем, а дело - делом. Пока жив, князь должен о живых думать!
На стук в воротах приоткрылось оконце и чей- то, как показалось князю знакомый голос, спросил:
- Кто там?
- Игорь, князь Северский.
За оконцем кто-то радостно вскрикнул. Стукнул засов и тяжёлые окованные железом дубовые ворота раскрылись. Из них выбежал Ждан.
- Княже! - И прижался щекой к колену Игоря. - Как я рад видеть тебя в добром здравии!
Игорь соскочил с коня и, к удивлению всей свиты, крепко обнял привратника.
- Ждан! Ты здесь? Значит, подался-таки к Славуте! Я так и думал!.. Ну что ж, Славута - добрая душа, и тебе с Любавой будет здесь хорошо… Веди же меня к нему поскорее.
Славута уже ждал его и обнял.
- Спасибо, что прибыл, княже.
Игорь вздохнул, садясь.
- Прибыл… Бить челом князьям прибыл.
- Это правильно!.. Говорил когда-то вещий Боян: "Тяжко тебе, голова, без плеч, но и тебе, тело, без головы!" Это следует понимать ныне так: Киеву - голове - без Северской и Галицко-Волынской земель не выстоять супротив ворогов, что напирают со степи, а телу - то есть Руси - без головы, без Киева, без великого князя киевского тоже не удержаться!.. Потому-то и хорошо, что ты, княже, в тяжкий для себя час приехал в Киев, к князьям киевским, на снем, чтобы общими силами спасать нашу землю от кочевников. Ты вовремя вырвался из неволи и прибыл сюда, ибо горе Русской земле без тебя, Игорь.
Игорь сокрушённо покачал головой.
- Каким же я был неразумным, учитель, когда не послушал тебя!.. Сколько раз ты давал мудрые, дельные советы… Это теперь мне стало ясно. А я… Вот и вынужден идти с поклоном к Святославу, к Рюрику и другим князьям, чтобы дали военную силу для защиты Северщины, денег - для выкупа полонённых для покупки и изготовления зброи.
Надо как можно скорее собрать и оснастить новое войско. Да и какой я князь без войска? А войска без зброи не создать! Людей-то я соберу, но что они смогут сделать в бою без мечей, луков, копий и другого снаряжения?… Потому сейчас и приехал. Не знаю, что на это скажут великие князья. Как ты думаешь?
- На твой вопрос, Игорь, нелегко мне ответить. Да и кто ведает, с какой ноги завтра встанет Святослав или Рюрик? Однако думаю, никто из них не сможет отказать тебе. Помогая тебе, они тем самым обезопасят и свои княжества и всю землю нашу. Да и я замолвлю за тебя слово… Кстати напомню, что Святослав уже помог тебе делом - послал на Посемье своих сынов и те выдворили оттуда Кзу! Хочется думать, что поможет и сейчас. Войско даст, а может, и денег… Вот насчёт зброи - не знаю. Вряд ли. Зброя - самое большое, самое ценное богатство княжеское. А тебе её немало нужно.
Игорь помрачнел.
- Да, нужно мне немало… Ведь вся моя зброя в руках половцев…
- Сколько же?
- Чтобы заново собрать такое войско, какое я вёл к Дону великому, надобно иметь восемь тысяч мечей, луков, копий, щитов, засапожных ножей, седел… А ещё одежда, обувь…
- Сам видишь… Думается, что ни Святослав, ни Рюрик не смогут дать тебе и десятой части того, что ты у них попросишь…
- Что же мне делать? - в голосе Игоря прозвучало отчаяние.
Славута положил тёплые ладони на плотно сжатые кулаки князя.
- Выход есть!
- Какой же? Говори!
- Нужно бить челом не только великим князьям, но и киевскому купечеству! Ежели поймут, поверят, то поставят тебе зброю, одежду и обувь для большой дружины!
- Купечество?… - разочарованно воскликнул Игорь. - Да они меня и слушать не станут! Купцам нужно золото, серебро. А где я его возьму? После того, как выкуплю из неволи сына и брата, бояр и воевод своих, я нищим пойду по Руси! А ещё дружинники, люд простой!..
- Погоди, не отчаивайся. Если разумно повести дело, поставят тебе зброю в долг.
- В долг? Да это какое унижение для меня!
- Знаю, ты гордый, Игорь. А если подумать хорошенько, то ничего унизительного в этом нет… Святослав не раз пользовался купеческими займами. Рюрик тоже.
Игорь задумался.
- Ну, будь по-твоему, согласен, - приостыв, сказал он. - Но как это сделать? Не стану же я стучаться в двери каждого купеческого дома!
- Этого и не потребуется. Будь твоё согласие - всё Самуил уладит. Договорились?
- Договорились! - через силу произнёс Игорь.
- Тогда к столу, дорогой мой гостюшко!
Славута хлопнул в ладони. Распахнулись двери - служник и служница внесли вечерю: жареное мясо, варёного судака, хлеб с тмином и пироги с капустой, куманец сладкой сыты медовой и жбан холодного кваса. Расставив всё это на столе, налив в чаши сыты и постелив князю и боярину на колени рушники, чтобы вытирать руки, они ушли так же тихо, как и вошли.
Славута поднял чашу, посмотрел на Игоря.
- Ты жив, княже, и на воле, а это самое главное… За твоё здоровье!
- Спасибо, учитель. Благодарю, дорогой мой Славута.
Они принялись за трапезу. Отдали честь и жареному мясу, и вкусному днепровскому судаку. А когда первое, самое сильное чувство голода утолили, Славута отложил ложку, задумчиво посмотрел на исхудалое лицо Игоря, тихо спросил:
- Княже, ты понимаешь, что на снеме глаза всех князей будут обращены на тебя, так как ты - главная причина, почему этот снем собирается?
- Понимаю. Конечно, понимаю.
- Что же ты им скажешь?
Игорь долго в задумчивости молчал. Потом, потерев лоб рукой, ответил:
- А что я им скажу? Они все уже знают. Просто попрошу помочь, потому что наступило для меня трудное время.
- Этого мало.
- А что же ещё?
Славута пожал плечами.
- Если бы я только знал. Если бы ведал, как склонить их сердца к тебе, мой дорогой князюшко! Ведь ты, думаю, понимаешь, что не все благожелательны и расположены к тебе? Посоветуйся с Владимиром Ярославичем - он мудрый человек…
3
Последние дни перед снемом Владимир Галицкий жил напряжённой жизнью. До 15 августа, на которое приходился храмовый праздник княжеской церкви Успения Богородицы Пирогощей, что на Подоле, то есть до назначенного Святославом дня княжеского снема, оставалась неделя. Начали приезжать другие князья - с жёнами, детьми, охраною и слугами. Вместе со Святославом и его сынами Владимир каждый день их встречал, угощал, распределял по княжеским и боярским хоромам на Ярославском подворье. А по вечерам торопился в библиотеку Святослава, которую тесть и тёща отвели ему под временное жилье, зажигал свечу и погружался в летописи, восстанавливая в памяти минулое, чаще всего смотрел "Бояновы песни", чтобы отыскать ключи, которые помогли бы Игорю открыть княжеские сердца.
Бояновы песни были у всех на памяти, и ему казалось, что достаточно наполнить хотя бы одну из них новыми словами про Игорев поход, как очарованные старой, давно всем знакомой мелодией, князья проникнутся если не братской любовью, то сочувствием к Игорю, его ранам и его страданиям.
Владимир уже выбрал из летописей все, что ему было нужно, чтобы древними, давно минувшими событиями в какой-то мере оправдать безрассудный поступок своего шурина, которого он полюбил, как брата за гостеприимство, честность, прямоту и отчаянную смелость. Он уже обдумал, как обратиться к князьям на снеме, какими словами затронуть их твёрдые сердца, чтобы в них зазвучало не осуждение Игоря, а сочувствие к нему.
Тихо потрескивала свеча, колебались тени на стенах. А он, сидя за столом, произносил полушёпотом слова, поднимавшиеся из глубины души, наигрывал на гуслях и вслушивался в музыку Бояна. Всем она была известна, всем люба. Ему тоже - издавна. Но теперь какие-то неясные досада и сомнение проникали в сердце. Что-то неясное мучило, давило, тревожило его. Не нравилось ему, как неестественно звучала прекрасная мелодия Бояна, положенная им на свои новые слова, повествующие о современных, новых событиях - о походе Игоря.
Он понимал, что нашёл пока только зачин для своей песни:
Не лепо ли ны бяшетъ, братие,
Начяти старыми словесы трудныхъ повестий
О пълку Игореве,
Игоря Святъславлича?
Он откинулся на резную спинку дубового стульца и произнёс эти слова в голос.
Как звучат! Как берут за душу и сразу вводят слушателя в нелёгкий сказ о несчастливом походе Игоря и трагическую судьбу его полка!
Но как не соответствует раздольно-торжественная Боянова музыка этим напряжённо-тревожным словам! Ещё бы! Разве он может сравниться с вещим Бояном, который так дивно воспевал давних князей - старого Ярослава, храброго Мстислава, зарезавшего Редедю перед полками касожскими, прекрасного Романа Святославича? Боян прославлял великие победы древних князей, а перед ним, Владимиром, стоит задача более сложная - воспеть Игорев поход, который завершился небывалым поражением, но воспеть так, чтобы вызвать сочувствие к храбрым северским князьям… А это ой как не просто!..
Как же пропеть эту песню - по былинам своего времени или по замыслу Боянову?
Владимир положил перо и охватил голову руками. Как трудно даётся она! Про Игоря и его поход ему всё известно: не мало сам видел и слышал, кое-чему был свидетелем, многое ему поведали очевидцы похода и прежде всего сам Игорь. Про прежних князей и их походы читал в летописях, слышал и хорошо помнит рассказы отца, Святослава Всеволодовича и Марии Васильковны. Следовательно, всё у него есть, вся картина похода стоит перед глазами. Нет лишь ответа на единственный вопрос - как пропеть эту песню? А это - самое главное! Не что, а - как! Извечный вопрос поэтов…
О Боян, соловей великого прежнего времени! Кабы ты сам поход сей воспел, то начать мог бы, наверно так:
Не буря соколов занесла
через поля широкие -
стаи галок летят
к Дону великому!
Или так:
Кони ржут за Сулою -
звенит слава в Киеве!
Трубы трубят в Новгороде -
стоят стяги в Путивле!
Хорошо! Чудесно! Но, пожалуй, лучше начать песню не по замыслу Боянову, а так, как новое время велит. Про новые события следует и сказывать по-новому, новыми словами, с новой мелодией, чтобы в ней слышался гул копыт, звон мечей и сабель, треск копий, посвист стрел и гром ударов о щиты. Чтобы песня эта не только к сердцу обращалась, но и разума достигала, чтобы князья воочию представили, какая напасть нависла над всей родной землёй!
Мысль эта сверкнула, как молния, и озарила сознание. Да! Только так её слагать следует - по былинам нынешнего времени!
Он откинулся назад, полный внутренней силы, протянул руку - достал "Песни Бояна", переписанные рукой Славуты для Святослава Всеволодовича. Подержал тяжёлую книгу, словно прикидывая: какова на вес? Потом начал листать, хотя знал в ней каждое слово. Затем отложил в сторону, придвинул к себе лист пергамента, разгладил рукой и решительно произнёс, как заклинание:
- О, великий Боян, помоги мне! Ты же сумел, вещий, - припомнил его, старого, седого, немощного, каким видел за год до кончины, но мудрого, никем не превзойдённого.
Потрескивала и мигала в бронзовом подсвечнике восковая свеча. Из тёмного угла отозвался сверчок, а от недалеко расположенного городского вала долетала перекличка стражей: "Слу-шай!"
Но Владимир всего этого уже не слышал, ничего не видел.
Перед его внутренним взором вставали картины недавнего похода, солнечного знамения, всё ещё шумящей битвы: кровавое солнце едва просвечивается сквозь взбитую копытами пыль, протяжно свистят лёгкие хиновские стрелы, гремят щиты, трещат поломанные копья, ржут томимые жаждой кони, летят к побоищу со всей Половецкой степи стаи воронов на сытное пиршество, стонут раненые, посылают к небу мольбы и проклятья умирающие… Игоревы воины копьями вспахали чёрную землю, кровью обильно полили, а трупами засеяли… Скорбью взошёл этот посев по Русской земле.
Порывисто опустил белое гусиное перо в чернильницу.
И вот рука твёрдо вывела:
А не следует ли нам, братья,
начать старыми словесами
печальную повесть о походе Игоря,
Игоря Святославича?Нет, начнём мы эту песню
по обычаям сего времени,
а не по замышлению Бояна!
4
Рано-ранёхонько 15 августа 1185 года, на Успение, заиграли-зазвенели колокола всех киевских церквей - приветствовали храмовый праздник знаменитого на всю Русь Успенского собора Киево-Печерской лавры и небольшой, совсем неприметной церкви Успения Богородицы Пирогощей на Подоле, возведённой полстолетия назад великим князем Мстиславом Владимировичем.
Раннее летнее небо над Киевом было чистым, будто только что умытым. И звоны колоколов неслись в высоту также чисто, молодо, празднично - всем на радость.
На майдане, между великокняжеским теремом и Десятинной церковью волновалось пёстрое людское море. Князья, княгини, княжичи, княжны, бояре и боярыни, наряженные в драгоценные наряды, сверкающие золотом и самоцветами, усаживались на сытых коней, на которых сияли золотом стремена и расшитые серебром седла и уздечки, украшенные позолоченными бляшками. Молодые гридни держали поводья, подсаживали важных гостей, а потом отводили туда, где кому какое место обозначено.
Когда все были готовы, Святослав Всеволодович подал знак - и пышная кавалькада двинулась к Подольским воротам, через которые Боричев подъём вёл на Подол.
Князья ехали в церковь Успения Богородицы Пирогощей, на молитву.
Киевляне диву давались - почему на Подол, почему в Пирогощую? Ведь храмовый праздник и в Киево-Печерской лавре! Да и в старинной Десятинной церкви, что стояла рядом с княжеским теремом, можно было помолиться, или в пышном храме Василия Великого, который тоже поблизости - на Ярославовом дворе, да и София недалеко.
Радовались и веселились киевляне - ив Верхнем городе, и в Нижнем, и никто не догадывался, что блистательным зрелищем они наслаждаются благодаря князю Игорю, который ещё с вечера попросил Святослава поехать утром на Подол, в церковь Успения Богородицы Пирогощей.
Его издалека узнавали - статного, чернобрового красавца.
- Глядите, глядите, Игорь! Князь Игорь Святославич! - неслось отовсюду.
Люди вытягивали шеи, проталкивались вперёд, чтобы получше рассмотреть этого необычного человека, имя которого было у всех на устах. Их не столько поражало неосмотрительное поражение, сколько героическое, по мнению многих, бегство из полона: с далёкого Дона, казавшегося им краем земли. Это был подвиг, которым удивлялись и восхищались.
Игорь ехал рядом с великими князьями - Святославом и Рюриком. Он на людях бодрился, даже рисовался, держась в седле легко, прямо, но на душе у него было тяжело: рядом с князьями - победителями чувствовал себя неловко. Хорошо ещё, что не приехал Владимир Переяславский, так как залечивал раны, а то было бы совсем плохо. После поражения на Каяле душа его оставалась придавленной, сникшей, а весть о смерти племянника Святослава совсем надломила Игоря.
Ведь это же он виновен, он завёл его и всё войско на погибель. Он!..
Угнетённый, душевно опустошённый, сразу после поражения, в полоне, он искал оправдания, утешения, поддержки в молитвах, потому и просил привезти на Тор священника из города Донца, а теперь всецело уповал на заступничество чудотворной иконы, находящейся в церкви Успения Богородицы на Подоле. Он истово поблагодарит её за чудесное спасение и попросит заступничества за сына, брата, всех бояр и воинов, которые ещё изнемогают в половецкой неволе.
В этом причина его поездки к Богородице Пирогощей на Подол.