От этих слов начальник уезда даже растерялся. Он чувствовал подвох: в просьбе Масума, словно в волшебном яйце фокусника, скрыто немало коварных вопросов. И первый из них - можно ли расходовать деньги, которые выделены специально для дострадавших от землетрясения, на другие нужды? Халиль Хильми-эфенди должен дать разъяснение на этот счет - прочесть краткую лекцию и растолковать, что подобное предложение противоречит государственным интересам и существующей финансовой системе. Вот только способен ли понять его Ахмед Масум? С другой стороны, так ли уж необходимо, чтобы его поняли? И потом, - это надо тоже учесть! - выйдя отсюда, бестолковый учитель начнет болтать всякую чепуху, искажая и перевирая объяснения каймакама… Интересно, кого именно и что именно имел в виду проклятый учителишка, когда намекал на определенное давление?.. Несомненно, Дели Кязым рассказывает ему обо всем, что делается в комиссии. И, уж конечно, Ахмеду Масуму доподлинно известно, что именно каймакам подсунул в комиссию беспутного инженера. Эх ты, Халиль Хильми! Хотел схитрить, а тебя самого провели, как маленького… Глуп ты, братец, глуп как пробка! Ну зачем тебе понадобилось всовывать в комиссию этого полоумного? Думал всю ответственность свалить на председателя городской управы, а самому в сторонке остаться да посмеиваться в кулак, - так, что ли?.. Или считал, что про тебя забудут, если разразится скандал, и не призовут тебя к ответу? Напрасно надеялся, ослиная твоя башка!
Так оно и есть; опять Ахмед Масум, словно скорпион, ужалил Халиля Хильми-эфенди и заставил несчастного каймакама корчиться в судорогах. Лучше, пожалуй, прекратить разговор на эту тему. Ведь стоит поставить вопрос ребром - и в ответ посыплются такие умопомрачительные подробности, что… Нет, пожалуй, разумнее промолчать!..
Ахмед Масум оставил комиссию в покое и перешел к софтам.
По его словам, выходило, что в медресе Чинили творятся безобразия и преступления похуже, чем у инквизиторов. Какие именно - это ведомо только господу богу да Ахмеду Масуму. А господин мюдеррис - это же настоящий Игнатий Лойола.
Из последующих слов учителя выяснилось, что этот Игнатий Лойола, жестокий католический священник, жарил на огне людей, клещами вырывал у них языки, молотом дробил кости… Конечно, бедняга мюдеррис и спесив и упрям, но куда ему до этого священника…
Халиль Хильми-эфенди, как и большинство чиновников, коим перевалило за сорок, не желал, чтобы его считали реакционером, и потому обычно снисходительно выслушивал резкие суждения молодого учителя о мюдеррисе. Однако на этот раз он не выдержал и сердито пробурчал:
- Ну, ну, это уж ты хватил через край, сын мой, право, хватил. Ни к чему.
- Ах, какой вы благородный человек, господин каймакам, - с глубоким вздохом произнес Ахмед Масум. - Как вы милостивы и добросердечны к тем, кто роет вам яму. Я не хотел говорить, но теперь вижу, что молчать нельзя. Правда - превыше всего. Знаете ли вы, какие слухи про вас распускает этот Игнатий Лойола?.. Якобы в доме Омер-бея творились всяческие безобразия, лилась водка, плясали женщины, и все это происходило в вашем благородном присутствии!.. Он утверждает, что аллах и покарал всех этих нечестивцев. Иными словами, что землетрясение произошло из-за вас!.. Вы только подумайте, сколь мерзостно сие невежество и сколь велика сия гнусность! И кем нужно быть, чтобы порочить такого человека, как вы, - само воплощение добродетели?
Что было делать Халилю Хильми-эфенди? Накричать на Ахмеда Масума, обвинить его во лжи, сказать, что он все выдумал? А ежели он фактами и свидетельскими показаниями докажет, что говорит правду? Тогда что? Ведь в наговорах таких людей, как Масум, обычно бывает девяносто пять процентов правды. Уж если эти люди кого-то обзовут вором или чью-то жену - шлюхой, все это потом обязательно подтвердится - кричи на них или но кричи!.. Взять хотя бы то, что он еказал про мюдерриса, - Хаджи Фикри-эфенди вполне способен на такое… Впрочем, пусть даже в словах учителя есть какая-то доля измышлений, все равно эти басни скоро начнут повторять все - об этом в первую очередь сам Ахмед Масум позаботится… И где еще это аукнется, и как откликнется… О, господи!..
Каймакам встретил слова Ахмеда Масума, скрепясь духом и сердцем, и ответил, в выражениях солидных и многозначительных, приблизительно так: "Для человека, занимающего официальный пост, нет и не может быть иного приговора, чем приговор собственной совести…" Но как только поганый учителишка убрался, с каймакамом тут же, прямо за столом, случился нервный припадок. Бедняга покрылся потом. Он барабанил пальцами по вискам и, выпятив губы, словно нечаянно хватил горячего, истошно вопил:
- У-у, скотина!.. Извести меня решил, двуличный карлик!
В тот вечер Халиль Хильми-эфенди долго не мог заснуть, а ночь провел отвратительно. Замучили москиты, которые словно взбесились от жары, стоявшей последние дни. Прячась от них под плотным бязевым пологом, бедный каймакам метался всю ночь, бился, будто огромная рыба, выброшенная на берег, в дурном полусне бранился с мюдеррисом и еще с кем-то, ссорился и даже дрался. А уже под самое утро ему приснился сон, будто бил он страшным боем Ахмеда Масума. И когда каймакам открыл глаза, в ушах его еще стоял шакалий голос учителя, и он огорченно воскликнул:
- Эх, жаль, что только во сне!..
Но сновидения, оказывается, обладают способностью успокаивать нервы, поэтому каймакам, улыбнувшись, пробормотал: "Бог даст, будет когда-нибудь и наяву", - и снова закрыл глаза.
XII. В КОМИССИИ ЧЕТЫРЕХ
Когда на следующий день, около полудня, каймакам появился в комиссии четырех, председатель городской управы, всплеснув руками, радостно воскликнул:
- Вот уж как нельзя кстати! А мы собирались посылать служителя просить вашу милость оказать нам честь. Входите, бей-эфенди, входите! У нас тут возникли некоторые разногласия. Никак не можем договориться.
Дели Кязым стоял около разбитого мраморного бюста, - полгода назад крестьяне нашли его среди руин и приволокли сюда, - и пытался приделать ему бумажный нос на место отколотого. Он оставил свое занятие и приветствовал каймакама:
- В самом деле, милости просим, бей-эфенди! Четырем умникам как раз не хватает еще одного… более умного.
Вид у членов комиссии был мрачнее мрачного, они не глядели друг на друга. Халилю Хильми-эфенди сразу стало ясно, что дела идут очень плохо, - уж передрались бы они окончательно, что ли!..
Председатель городской управы, да и все прочие члены комиссии были достаточно зубасты и языкасты, чтобы осадить, когда надо, Дели Кязыма, могли бы они достойно ответить и на его последний выпад. Но если прежде они надеялись воспользоваться появлением каймакама, чтобы с его помощью преподать дерзкому инженеру хороший урок, то теперь, после выходки Дели Кязыма, стало ясно, что осадить его не удастся, и лишние разговоры только запутают все еще больше. Поэтому гнев членов комиссии выразился лишь в том, что казначей, по-паучьи шевеля тонкими ручками и ножками, приподнялся и снова плюхнулся на свое место, а попечитель побагровел и с удвоенной силой защелкал четками.
Чтобы разрядить обстановку, каймакам заговорил о своем здоровье:
- Сегодня чувствую себя, благодарение богу, лучше. Пришел пешком, и, представьте, ничего…
Ожидаемого впечатления эта новость не произвела, но… по крайней мере, нарушила чреватую опасностью тишину.
- Ох-ох-ох! - только и смог выдавить из себя попечитель вакуфных заведений.
- Уж лучше бы вы в экипаже приехали, - заметил уездный казначей.
- Ну, наш каймакам - лев! - сказал Дели Кязым и даже осмелился погладить бороду начальника уезда.
Страсти в комиссии четырех забурлили чуть ли не в первый час ее работы, однако совместными стараниями председателя, казначея и попечителя пожар удавалось потушить каждый раз в самом начале.
Но долго ли могло так продолжаться? Попробуйте втолковать, что такое официальная комиссия и каковы ее задачи, человеку, который бредит реформами и призывает к смелым революционным преобразованиям, который все, что относится к государству, называет "прогнившими догмами", "старой рухлядью"! Позавчера он настаивал на том, чтобы выделить Деньги на ремонт городской школы Мешрудиет. Требование абсурдное, не заслуживающее даже обсуждения. А он знать ничего не желал и все кричал на попечителя:
- На прогнившие медресе у вас деньги есть, а на школу - нет!..
А потом долго распространялся о значении новой школы и в конце концов заявил:
- Разве эти деньги не ассигнованы на пострадавших от землетрясения? Так вот школа частично разрушена в результате землетрясения, и я, как инженер, написал соответствующую докладную. Что вы можете на это возразить?..
И дальше - все в том же роде.
Когда выдали деньги бедняку, живущему в нижнем квартале, на похороны матери, которая померла во время землетрясения, то соседи показали, что женщина скончалась во время вечернего эзана, то есть по меньшей мере часа за три до землетрясения. Исходя из этого, деньги следовало отобрать.
Однако Дели Кязым раскричался:
- Неужто вы считаете, что наступит конец света, если мы похороним бедного человека как положено? Что ж, теперь старуху за ноги прикажете тащить из могилы? Вы вот твердите: мы отвечаем, мы несем ответственность! Ну и что? Да если придется отвечать, разве мы не в состоянии выложить эти деньги из собственного кармана? Право, господа, пора взяться за ум! Неужели нас ничему не научили наши поражения на Балканах?..
Или, например, по другому вопросу: комиссия большинством голосов отклонила прошение о выдаче денег на похороны старика беженца из Косова, поскольку заключение, что причиной смерти этого человека было землетрясение, оказалось ложным. Никто не отрицает - старик действительно упал во время землетрясения, однако умер он от гангрены. Дней десять назад старик мастерил из жестяных бидонов кровать и поранил топориком себе пальцы. Несколько раз к нему приходил доктор, но пальцы стали чернеть, и постепенно заражение распространилось по всей руке…
- Что ж, вы правы, - соглашался Дели Кязым. - Допустим, гангрена. Человек поранился, пошел к врачу за советом, а заплатить-то не смог - ни гроша у него не было!.. Наверно, помазали ему рану лекарством, которое подвернулось под руку, да и выпроводили. Значит, мало того что мы человека угробили, так теперь еще жалеем денег ему на похороны…
- Кязым-бей, погодите, ну что вы развоевались? - вынужден был наконец вмешаться каймакам. - Мы тут не совсем разумно ведем разговор, как я посмотрю. Правда, в этой комиссии я не имею права голоса… но сказать все-таки вынужден, что ведем разговор мы неразумно…
- Что это значит?! - в ярости сверкнув глазами, непочтительно спросил Дели Кязым.
- А то значит, что не по-государственному мы рассуждаем, не заботимся об экономии и рачительности. Вот, кстати, вы только что обвиняли доктора. По-вашему выходит, доктор только и делает, что мажет пациентов любым лекарством, которое ему под руку подвернется! С таким утверждением согласиться, конечно, нельзя. У главного врача нашего города, не считая беготни по больным и раненым, существуют и другие важные обязанности. Ну, а пациенты - это же дикари, темные люди. Доводят себя бог знает до чего, лечатся всякой гадостью, которую им бабка-знахарка подсунет, а потом, когда с ними что-то случается, валят все на доктора. Вы человек образованный, лучше меня это знаете. Так как же мы можем давать деньги на похороны старика, который умер от гангрены, если они предназначены для оказания помощи людям, пострадавшим от землетрясения?! Нет, ваши коллеги правы. И не забудьте, что за правильность распределения средств вы несете такую же ответственность, как и они.
- Деньги, если не ошибаюсь, государственные. А нести ответственность я готов, эфенди. Ей-богу, готов, чтоб мне провалиться на этом месте! И если потребуется, я на виселицу пойду ради такого благородного и справедливого дела. С радостью пойду, да еще танец живота по дороге станцую!..
В эту минуту, прямо как нарочно, в комнату вошел доктор. Комиссия застыла в замешательстве.
Только Дели Кязым весело вскочил с места.
- Вот уж действительно сам господь бог вас послал. Сейчас мы все выясним. Скажите, доктор, что стало причиной смерти старика из Косова - землетрясение или гангрена?
- Да бросьте вы этого старика, Кязым-бей. Подумали бы лучше о своем старом каймакаме.
От волнения Халиль Хильми-эфенди даже покрылся багровыми пятнами. Он поспешно обратился к Ариф-бею:
- Если бы вы знали, доктор, как я сегодня сглупил. Попробовал утром немного пройтись, и, видимо, зря. Опять заболела коленная чашечка. Раньше позвоночник только чуть-чуть побаливал, а сейчас стало хуже. Вот и затылок тоже… - И он принялся перечислять свои хвори и болячки, настоящие и только что придуманные.
Жалобы эти были вызваны тем, что он не знал, как бы лучше отвлечь Дели Кязыма и направить разговор по другому руслу.
- Что же я могу сказать, бей-эфенди? - ответил доктор, разводя руками. - Я вам твержу: "Вы больны", - а вы упрямитесь и отвечаете мне: "Я здоров!" - будто понимаете больше доктора. Если бы вы знали, до чего я ненавижу свою работу, свою специальность, свое ремесло, дорогой мой! Но что я могу поделать - другого у меня нет. Я вам говорю: "Вы должны лежать!" - а вы часами трясетесь в экипаже со сломанной осью, не жалея своего несчастного тела. Или же, взяв палку, отправляетесь гулять по улицам. Поймите, вы не мальчик, и я не могу выдрать вас за уши. Из деликатности я не сказал вам, что о себе в первую очередь вы должны заботиться сами. Оказывается, зря не сказал: давайте-ка пройдем в соседнюю комнату и подумаем, что нам делать.
У Халиля Хильми-эфенди перехватило в горле: да, у них, у двух стариков, всегда было что сказать друг другу, вот только случая не представлялось…
Каймакам заметил, что страсти вокруг улеглись, и с грустью произнес:
- Одному богу известно, как меня ваши разногласия беспокоят, - куда больше, чем все мои раны! "Пощадите!" - говорю я вам, друзья мои. "Пощадите!" - и ничего к этому не добавлю. Так-то!..
Но утихомирить Дели Кязыма было совсем не просто.
- Раз каймакам просит, значит, молчок!.. - сказал инженер. - Но, исключительно ради установления истины, пусть господин доктор все-таки объяснит нам: отчего умер старик из Косова?
Старенький, одолеваемый болезнями доктор, несмотря на свою рассеянность и забывчивость, отнюдь не утратил сообразительности. Он обратил внимание на странное поведение присутствующих и почуял в вопросе Дели Кязыма ловушку. Доктор и раньше слышал об этом споре и, сказать правду, сам не очень был уверен, все ли возможное сделал, чтобы облегчить участь старика беженца, который не раз обращался к нему за помощью. Поэтому Ариф-бей ответил с самым наивным видом:
- Вполне точно и определенно ответить на этот вопрос нельзя. Человеку внутрь не заглянешь… Возможно, виновата во всем гангрена… Но старик от рождения был хром, - значит, он мог упасть и разбиться, оттого и помереть, а может быть, просто от сильного волнения… А отчего на самом деле он помер, одному богу известно.
"Если так, желательно было бы составить объяснительную записку, содержащую ваше высокое мнение по сему поводу, а уж мы как-нибудь, сообразуясь с ней…" - хотел было сказать попечитель вакуфных заведений, но из страха перед Дели Кязымом промолчал.
XIII. БЕЖЕНЦЫ
После Балканской войны в Сарыпынар нескончаемым потоком хлынули беженцы. Они оседали в заречных кварталах Газилер и Чайбашы, и там в конце концов набилось столько народу, живущего в ужасной нищете, что эти кварталы стали похожи на Македонию в миниатюре. Слава богу, пришельцы и их неразрешимые проблемы были отделены от города рекой. Несчастные беженцы, брошенные на произвол судьбы, жили, мучились, рождались, умирали и, несмотря ни на что, продолжали существовать на белом свете.
Как только стало известно, что в городской управе заседает комиссия, которая раздает деньги нуждающимся, в Сарыпынар из-за реки устремились толпы людей. Это были все те же беженцы. Большинство из них по-турецки не говорили и потому не могли знать, кому именно и по какому случаю оказывают помощь. Наиболее смышленые твердили: "Кто нуждается больше, чем мы? Где еще богатырь-землетряс разрушил больше домов, чем на нашей земле?!"
Но самым удивительным во всей этой истории было то, что даже комиссия, заседавшая в городской управе, не могла определить, кому же все-таки надо оказывать помощь.
На похороны старухи, матери мясника, умершей за три часа до землетрясения, на похороны старика из Косова, умершего от гангрены, денег выдали изрядную сумму. Одной женщине, у которой во время землетрясения якобы случился выкидыш, на лечение отвалили целых двенадцать меджидие, хотя каждому было известно, что выкидыш произошел вовсе не от испуга, а от снадобья бабки-повитухи, приготовленного из спичечных головок. Почему же тогда отказывать другим беднякам? Чем хуже весь этот сброд, обреченный ютиться среди развалин, тесниться в бараках без крыш, валяться в грязи, страдать от вшей, корчиться от голода, болезней? И правда, чем эти люди хуже?
Председатель приказал закрыть двери городской управы и просителей не впускать. Иногда на балкон для увещевания собравшихся выходил Дели Кязым. Порой он говорил разумно и рассудительно, но потом, войдя в раж, произносил столь поджигательные речи, что еще больше будоражил толпу и сбивал ее с толку. Но самое неприятное - в комиссию стали поступать прошения вполне обоснованные. Один писал, что у него старуха мать упала во время землетрясения и ее разбил паралич; другой, глава многочисленного семейства, требовал денег на ремонт, потому что стена его дома дала трещину и грозила обвалом, а большая группа беженцев, размещенная в прежней жандармской казарме, жаловалась в своем заявлении на то, что в здании провалилась крыша, обрушилась лестница, и требовала проведения обследования городским врачом, инженером, квартирным надзирателем и жандармом…
Однако попробуйте установить связь между землетрясением и параличом старухи. И попробуйте дознаться теперь, когда именно появились трещины в стене дома. Что же касается жандармской Казармы, то члены комиссии превосходно помнили, что ее отдали в распоряжение беженцев в совершенно непригодном для жилья виде: стекла и рамы все были вытащены, перила повалены, лестницы сломаны.
Куда проще обстояло дело с просителями, которые заявляли, что остались без пищи и крова, и умоляли выдать денег, - им указывали на двери государственных учреждений, специально уполномоченных заниматься такими вопросами. Но на какие двери укажешь соотечественникам, у которых имеются обоснованные претензии и которые требуют обследования? Особенно если количество подписей на жалобе исчисляется десятками?..
- Я думаю, господа, один ум хорошо, а два лучше, и, если вы сочтете это удобным, я готов еще раз поговорить с каймакамом, - сказал председатель городской управы. - А пока, с вашего разрешения, я закрываю заседание - время уже позднее.