- Это в смысле контактировали. Хотя им, наверное, казалось, что они как раз его курируют. Бернгарт не был красным, его цели всего лишь чуть-чуть совпадали с интересами советской власти. Он позволял им честно заблуждаться насчет себя, а они были уверены, что позволяют ему всячески куролесить, пока идет война и на Алтае верховодят белые. Я думаю, именно так они говорили: "Пускай Бернгарт пока что куролесит, а потом мы его приструним".
Толик удовлетворенно улыбнулся, и Федор по его виду заключил, что прямо сейчас, у него на глазах было совершено важное исследовательское открытие - биография Бернгарта заблистала новым поворотом мысли.
- Но с Бернгартом у них не получилось, тогда они поставили на Рериха. А у Рериха была только отрывочная информация от костромских староверов, и откуда начинать, он понятия не имел. Тогда ему устроили встречу в тюрьме с посвященным.
- Откуда вам знать, что Бернгарт был посвящен? - неприятным тоном экзаменатора спросил Федор. - И вообще - откуда сведения?
- Сведения надежные, - успокоил его Толик, - из достоверного источника.
При этом он так преданно посмотрел на рулившего Евгения Петровича, что Федор сразу догадался, кто этот достоверный источник.
- А, - многозначительно сказал он. - Ну и как, расколол Рерих посвященного?
Толик ударил рукой об руку, изобразив злорадную скабрезность.
- Вот ему. Бернгарт чекистам ничего не сказал, а уж эти умели выпытывать. С профаном же ему вовсе скучно было разговаривать. Послал он Рериха далеко и надолго, вот и весь разговор. А тот взял и пошел далеко и надолго. Только не туда. Он из Уймонской долины отправился на Бухтарму. Там, в Бухтарме, у беглых и у кержаков было свое как бы Беловодье. Земля свободы и справедливости. Но к истинному Беловодью она, разумется, не имеет отношения. Вот сравни - тень от яблока и само яблоко. Да?
- Ну, - неопределенно произнес Федор. - А где истинное?
Толик задумался, по-умному почесывая пальцем нос.
- Это нам пока неизвестно. Но имеется предположение, частично подтвержденное. Партизанская республика Бернгарта занимала весь южный Горный Алтай, от Белухи до Чихачева. А ставка у него, с середины девятнадцатого года, была в Курае, это немного выше по тракту. И последняя его база, когда он засел в горах и конфликтовал с советами - так называемый белобандитский мятеж, - была где-то здесь, на Курайском хребте. Это самый высокий на Алтае и самый красивый. Его называют "цветные горы" - из-за альпийских лугов. Видишь, сколько тут цветов. Через три недели будет еще больше. Рай для экспрессиониста. Или импрессиониста. Черт, все время их путаю.
Действительно, вокруг, в обе стороны от тропинки, волновалось море цветов самых разных форм и оттенков. Сравнить это можно было с гигантской клумбой, где гектар-другой засажен сине-голубыми цветами, соседний участок - ярко-оранжевыми, третий пурпурными и так далее. От богатства всех цветов радуги, раскрасивших луга, у Федора захватывало дух и возникало ощущение, что они каким-то образом и, естественно, совершенно незаслуженно вдруг попали в настоящий, когда-то потерянный рай, где Адам и Ева ходили нагими, никого этим не шокируя, и запросто разговаривали с Богом, что в общем тоже никого не удивляло в те блаженные времена.
Олежек возбужденно таращил глаза и, тыча пальцем, спрашивал:
- А эти как называются?..
Толик снисходительно ухмылялся и отвечал с видом ученого Паганеля:
- Эти синие - водосбор, по-латыни аквилегиус… Оранжевые - алтайские жарки, они же - азиатские купальницы… Ну, это фиалки… Первоцветы уже отцвели, они розовые. Примулы - те красные. Белые мелкие - дикая герань, покрупнее - ветренницы… Горечавка тоже синяя, вон она, мелкая… Змееголовники…Слушай, отстань от меня, нашел тоже ботаника.
Машина поднялась еще метров на сто по извилистой дороге. Впереди растеклось обширное стадо овец. Вместо пастуха и собак его сторожили три яка-бугая, заросшие мощной шерстью до самых бровей, из-за чего казались сильно насупленными.
- Летнее пастбище, - объяснил Толик. - Мы на высоте примерно двух с половиной километров над уровнем моря.
Федор посмотрел назад и едва не ахнул от поразившей его картины. Как на ладони, открывалась Курайская степь, пересеченная белой ниткой Чуи и рядом с ней темной - Чуйского тракта. За степью, как заградотряд, стояли, сомкнув ряды, снежные пики Северо-Чуйского хребта. "Красота в своем чистом, первозданном виде всегда изумляет", - подумал Федор, но почему она еще и тревожит, заставляет нервно трепетать нежную и тонкую струну где-то глубоко в душе? Он вспомнил рисунки Аглаи - в них были покой и умиротворение. А здесь совсем наоборот, величие недоступных гор словно бередило старую рану, полученную неизвестно когда и от чего, а может, и от кого. Но все же и в рисунках, и в гордой натуре ощущалось нечто очень близкое, родственное. Может быть, как раз то, что и там и здесь отсутствующий в пейзаже человек был смыслом существования этих бесконечно совершенных природных форм.
От таких мыслей Федора посетила легкая грусть, и прогонять ее от себя продолжением нелепого разговора о взаимоотношениях советской власти с красно-белым партизаном Бернгартом ему не хотелось.
Машина рассекла надвое неповоротливое стадо овец и под хмурыми взглядами яков двинулась по бездорожью вдоль хребта. Не проходило и минуты, чтобы они не ныряли в ложбины, пологие овраги и распадки, не объезжали крупные камни и взгорки. После нескольких километров тряской езды Федор начал ощущать неприятную пустоту в голове и тоску по ровной дороге. Внезапно путь преградила широкая крупно-каменистая осыпь, под которой звенел невидимый ручей. Толик принялся уверять, что переехать ее ничего не стоит, но Евгений Петрович не захотел рисковать своим железом и повернул на подъем. Машина пошла вдоль ручья, круто в гору, а через сотню метров стало ясно, что дальше на колесах не проехать - езда начинала напоминать экстремальный вид спорта. Евгений Петрович, взопревший от напряжения и ручного управления, загнал джип в овраг, заглушил двигатель и сказал:
- Ну все, теперь пешком.
Он уткнулся в карту, Олежек с Толиком, посвистывая, бодро взвалили на себя рюкзаки из багажника с продуктами и палаткой. Федор, разминая ноги, дошел до осыпи, перепрыгнул с камня на камень и сел на корточки, чтобы увидеть под валунами ручей. Но сколько ни вглядывался в темноту между камнями, заметил лишь неясное движение внизу. Вдруг рядом, почти что из-под ног раздалось тонкое недовольное верезжание, как если бы начал гневаться домашний кролик. Федор от неожиданности не удержал равновесие и завалился набок, цепляясь за камень. Сзади раздался хохот - Толик и Олежек потешались над его испугом. Федор поднялся на ноги, огляделся, но ругающегося существа не обнаружил.
- Это пищуха, - разъяснил Толик, - размером чуть больше крысы. Их тут много.
Федор молча вытащил из машины свой рюкзак и осведомился у Попутчика:
- Камо грядеши?
Евгений Петрович дружелюбно посмотрел на него и сказал:
- Если уж вы решили перейти на старославянский, то следовало спросить "Камо грядем?" Без вас троих я, как вы понимаете, никуда не гряду. А идем мы туда.
Он показал рукой направление через ручей, параллельно горному хребту.
- За машину не боитесь?
- Здесь народу мало бывает, - сказал Толик. - Только пастухи.
- И медведи, - широко улыбнулся Олежек.
Перейдя каменный ручей, они зашагали по мелкотравью, местами сменявшемуся на ковыльный покров. Впереди и чуть внизу виднелся участок негустого кедрового леса. У самой границы его Федор приметил замершего лося, чутко и настороженно поводившего мордой. Уловив незнакомые запахи, зверь тряхнул головой с небольшими еще рогами и одним прыжком скрылся с глаз. Было жарко, несмотря на то что солнце закрывали облака, казавшиеся в горах очень близкими. Евгений Петрович со своей поклажей шел впереди, за ним трусили "беловодцы", тихо переговаривавшиеся. Федор двигался последним, рассеянно внимая окружающей красоте. Его интересовал вопрос, куда все-таки они идут и что ищут. Разумеется, не Беловодье было на уме у Попутчика. Может быть, размышлял Федор, он разыскивает ту самую базу Бернгарта, где тот скрывался от длинной руки советской власти. Возможно, Евгений Петрович надеялся найти там какие-то следы, знаки и шифры, в которых Бернгарт запечатлел свою тайну. Относительно же роли "беловодцев" в этом путешествии Федор не имел даже предположений. И сколько ни присматривался к Толику и Олежеку, вывод был один: эти недотепы тоже не догадываются, для чего они понадобились своему "достоверному источнику". Слишком уж наивной была их уверенность, что в этом походе им откроются тайные пути, ведущие в сокровенную землю белых вод, заповедную страну мудрецов.
- …Беловодье притягивает к себе имеющих духовную жажду, тех, кто неудовлетворен этим миром, профанной и пошлой реальностью.
- А? - Федор очнулся от своих мыслей. В глубокой задумчивости он не заметил, как Толик, повернувшись к нему, снова поднял излюбленную тему.
- Я говорю, человек однажды начинает осознавать себя ищущим, духовно жаждущим. Тогда он открывает свое сердце зову неведомого и стучится в двери сокрытого.
- Вот чего я не понимаю, - сказал Федор, - так это как он узнает, что стучит в двери Беловодья, а не, допустим, воображаемые двери женевского банка, где неким волшебным образом у него завелся солидный счет? - И пояснил: - Я это спрашиваю потому, что в некоторых случаях деньги, видимо, помогают унять духовную жажду.
- Ну, если ты так ставишь вопрос… - обиделся Толик. - На таком уровне я разговаривать не намерен.
- Он же не ищущий, а профан, - хмыкнул Олежек, обернувшись.
- Ладно, поставлю вопрос иначе, - уступил Федор, - на другом уровне. Откуда наш гипотетический ищущий знает, что это двери Беловодья, а не ворота, например, Асгарда? Или, уж не знаю, Царства небесного?
- Ну, это же просто, - сказал Толик. - Все религии мира имеют одну духовную сущность, это всего лишь разные пути, расходящиеся из одной точки - точки сокровенного знания. Беловодье и есть эта точка. Беловодье - не религия, это извечная мудрость, в которой содержится истинная суть мира и природа вещей. Человек должен стремиться к совершенству, отринуть все земные цепи, тяготящие его, освободить свой дух, пробудить духовное око. Вот это все и есть - путь в Беловодье. Только ищущий войдет в него, а профана оно не пустит.
Федор сейчас же ощутил себя самым невежественным и бездуховным профаном, радуясь, что Беловодье не откроет ему свои двери.
- Чего ухмыляешься? - спросил Толик.
- Да так, вспомнил одну знакомую. Вот ты тут говорил о земных цепях и так далее, а она мечтает нарожать кучу детей и всю жизнь убирать лошадиный навоз. Странная, правда?
- Да уж. - Толик вдумчиво почесал нос. - Безнадежный случай. Но вообще… кто знает. Может, и она когда-нибудь пробудится от своего темного сна.
- А вот еще, - продолжал Федор, - один мой приятель очень сильно не любит п…ров. Ну просто с цепи срывается, когда видит их. Странный, да? Настолько не думать о духовном и циклиться на такой ерунде.
- Этому бы приятелю да в морду, - громко фыркнул Олежек.
- Духовная закрепощенность, - кивнул Толик. - Но это поправимо.
До леса оставалось совсем немного, когда Евгений Петрович остановился, обнаружив в земле дыру, похожую на заброшенную штольню. В поперечнике она была метров трех, а глубину Толик определил, бросив камень.
- Метров пять-шесть.
Евгений Петрович посветил в дыру фонариком.
- Там могут быть боковые ответвления, - сказал он и сбросил со спины рюкзак, достал веревку. Посмотрев на Олежека, протянул ему конец: - Давай.
Олежек, в восторге от предстоящего, быстро обвязался веревкой и полез в дыру.
- Что вы хотите там найти? - недоумевал Федор. - Пещеры?
- Вот именно, - отозвался Попутчик, стравливая помалу веревку. - Очень меня интересуют пещеры, - промурлыкал он себе под нос.
- Значит ли это, - поинтересовался Федор, - что вам неизвестна точная цель похода?
- Цель мне совершенно точно известна. Неизвестно, где она локализуется, - ответил Попутчик, чем внес еще больше неясности во все предприятие.
- Ладно, говорите загадками сколько вам хочется, - сказал Федор и растянулся на траве, - в конце концов все равно не скроете.
- Верно. Так что любуйтесь видами, Федор Михалыч, дышите горным воздухом и не мучайте себя ненужными мыслями.
Толик смотрел на них удивленно, будто не понимал, о чем речь. На лице его было явственно написано: какие виды и какой горный воздух, когда все помыслы должны быть о сокровенном.
- Я же профан, - снизошел до объяснений Федор.
Толик, немного помрачнев, отвернулся.
Из дыры показалась голова Олежека, счастливо улыбающегося.
- Совсем ничего, - доложил он.
- Первый блин комом, - сказал Федор и первым направился к кедровнику, надеясь спрятаться там от солнца. За ним потянулись остальные.
В лесу устроили привал с обедом, говорили о разной чепухе, а Толик и Олежек устроили погоню с воплями за выбежавшим из-под корней дерева зверьком. Толик кричал, что это соболь, но в конце концов загнанный в дупло зверь оказался колонком.
- Из его хвоста делают кисточки для художников, - гордо сообщил Толик, как будто сам работал на фабрике кисточек.
Глядя на этих клоунов, Федор все сильнее убеждался в том, что Евгений Петрович личность куда более загадочная, чем сам Бернгарт, посвященный в мистические расклады мира.
Когда снова тронулись в путь, он вспомнил:
- Кстати, о пещерах. Не в этих ли горах в прошлом году нашли тайное поселение кержаков с этими… молельными черными квадратами?
- В этих, - с явным удовольствием ответил Олежек.
- Я думаю, эти кержаки - последние хранители истинного эзотерического древлеправославия, - с мрачным торжеством в голосе произнес Толик. - Неудивительно, что они скрылись в глубине гор и не желают выдавать свои тайны.
- Ну, если так, полагаю, за ними начнут охоту, - сказал Федор.
- Кто? - возмутились оба "беловодца".
- Тот, кто осознал себя духовно жаждущим, но еще не отринул земных цепей, - с такой же вдохновенной мрачностью пояснил он. - А может, просто позарятся на старообрядские иконы. Если их отмыть от копоти - на мировых аукционах с руками рвать будут.
- Отмыть?! Уничтожить тайные знаки черных квадратов! - Эта мысль до того поразила Толика, что он на своих ногах-ходулях ушел далеко вперед и долго шагал в одиночестве - переживал.
До самого вечера продвигались по верхнему краю высокогорных лесов, то выходя на цветущие луга, то опять вовлекаясь в сосново-кедровую тайгу. Евгений Петрович время от времени брался за мощный бинокль и подолгу разглядывал окрестности. Федор в эти минуты передышки созерцал снежные вершины и очень надеялся, что туда Попутчик их не потащит.
До темноты успели разбить палатку недалеко от бурной речки, вздувшейся от таяния горных снегов.
- У меня такое чувство, будто я уже неделю брожу по этим горам, как лунатик, - сказал Федор после ужина. - И завтра будет то же самое, и послезавтра. А потом мы заблудимся и умрем с голоду.
- Неужели неясно, что я ищу знак? - вскипел Евгений Петрович, тоже раздосадованный впустую прошедшим днем.
- Ну хоть скажите, как он выглядит, - попросил Федор, - может, мы тоже его поищем.
- Представления не имею.
- Ясно. Найди то, не знаю что, - проворчал Федор, заполз в палатку и закутался в одеяло.
Рано утром его растормошил напуганный Олежек.
- Чего тебе? - недовольно спросил Федор, открыв глаза. У другой стенки палатки похрапывал Попутчик.
- Толик пропал, - выдавил Олежек. - Наверно, утонул. Там реку разнесло.
Федор перекатился к выходу из палатки и выглянул. Река стала в полтора раза шире и бурлила раза в два злее. Седая от ледяной мути вода пенилась, пузырилась, точно кипела. До палатки ей оставалось не больше двух десятков метров, и расстояние на глазах сокращалось. Федор разбудил Евгения Петровича. Втроем впопыхах скомкали палатку, подхватили поклажу и перебрались подальше от разошедшегося не на шутку потока.
- Ну и где его искать? - кисло спросил Федор, сбросив на землю свой рюкзак и поклажу Толика. - Может, он в лес гулять пошел?
- Зачем? - бессмысленно таращился Олежек.
- Духовную жажду утолять, - процедил Федор.
Один Евгений Петрович проявлял хладнокровие. Не спеша повернувшись вокруг своей оси с биноклем у глаз, он сказал:
- Вещи оставим здесь, я пойду вверх по склону, Федор - спуститесь вниз вдоль реки, осмотрите берега. Ты, - он ткнул пальцем в Олежека, - походи по лесу, покричи, вдруг отзовется. Через час встречаемся здесь.
Они разошлись в стороны, но никаких следов Толика не обнаружили. Когда снова собрались, разделили между собой продукты, которые нес Толик, а вещи его взял Олежек.
- Оставь тут, - сказал ему Евгений Петрович, - твоему приятелю они уже вряд ли понадобятся.
- Я понесу, - заупрямился Олежек.
- Может, ему открылась дорога в Беловодье, - цинично хмыкнул Федор.
После унылого завтрака гуськом отправились в путь. Впрочем, унылым и квелым был только Олежек. Федор исподтишка наблюдал за Попутчиком. А тот обескураженным не выглядел, скорее наоборот. У Федора сложилось впечатление, будто Евгению Петровичу понравилось исчезновение Толика. Разумеется, он не показывал вида, и некоторую степень возбужденности можно было списать на чрезвычайное происшествие - если бы в ней не проглядывала чуточка азарта. Федор, однако, решил не придавать этому значения, чтобы не стать жертвой маниакальной идеи.
До середины дня они шагали по все тем же таежным перелескам и радужным альпийским лугам, иногда поднимались до каменистых взлобков, где царила скудная тундра с лишайниками и ползучим кустарником. Наконец забрели в кедровник, где решили передохнуть, и тут обнаружилась неприятность.
- А ведь мы были здесь вчера, - озираясь, немного нервно сказал Федор. - Я помню этот пень.
- Точно, - изумленно подхватил Олежек, - там впереди та опушка, где вчера обедали. Потом мы с Толиком колонка ловили, - с грустью добавил он и пошел проверять, на месте ли опушка.
Федор повернулся к Попутчику.
- И как это понимать?
Евгений Петрович вполне искренне пожал плечами.
- Видимо, когда искали этого болвана Толика, потеряли ориентиры. - Он задумался, теребя ощетинившийся за сутки подбородок. - Ну правильно. Как же я упустил это? Вчера мы подошли к той реке с запада, а сегодня, - он посмотрел на солнце, - идем на восток. Нам надо было идти вверх по реке искать брод, чтобы перейти ее.
Федор тоже задумался о том, почему никто из троих не сообразил этого раньше. Какое-то затмение нашло на всех из-за сгинувшего без следа "беловодца".
Вернулся Олежек еще более унылый.
- Нашел, - вздохнул он.
- Ну, раз нашел, значит, судьба нам тут обедать, - решил Попутчик.
Пока на костре варился суп из консервов, Олежек неприкаянно слонялся вокруг, только что лбом о стволы кедров не стучал.
- Не нравится мне все это, - вдруг сказал он. В его круглых глазах стояло выражение ужаса.
- Что тебе не нравится? - спросил Федор.
- Тревожно как-то. - Олежек передернул плечами и, сев на гнилую корягу, затосковал.