- Сестра, выслушайте меня, Бога ради, я буду краток. - Фулькер схватил руку Элеоноры своими дрожащими пальцами. - Потом появился всадник в капюшоне и маске. И рассказал нам страшную историю о том, что на самом деле Анстрита - ведьма, которая заслуживает смерти. Он рассказал нам также о том, что она засовывала пальцы в глаза умершим и откусывала длинные желтые ногти с трупов повешенных, которые специально искала. Темной ночью она совершала черные жертвоприношения демонам, подавая им чаши с кровью. Это была чушь, но мы поверили незнакомцу, - прошептал Фулькер. - Он настаивал на том, чтобы мы освободили нашу деревню от этой нечисти. Каждому из нас он дал бурдюк с вином и серебряную монету, купив таким образом наши тела и души. Нам было велено ждать сигнала, а потом приступать к действию. В ту ночь мы собрались в пивном зале таверны. С нами был ее хозяин. Вы, господин Гуго и Готфрид были в отъезде. Староста Роберт - я уверен, что именно он, - провел нас к дому Анстриты. Сестра, это было святотатство! Анстрита как раз варила пиво в кладовке. Мы ворвались внутрь и попытались схватить ее, но она убежала в церковь. Уже тогда я стал подозревать, что творится нечто ужасное. И уже пожалел, что принял в этом участие.
Я вернулся в ее жилище - нет, не для того, чтобы ограбить его, а чтобы найти доказательства ее виновности. Ничего особенного я там не нашел, но нечто интересное все же заметил. - Фулькер с трудом оперся на локти и подтянулся. - Там был этот всадник. И лицо его, как и в прошлый раз, было скрыто под капюшоном и маской. Я догадался, что он уже успел обыскать дом Анстриты. При мне был молоток, а незнакомец был вооружен мечом и кинжалом. Сказал, чтобы я не совался не в свое дело. И тогда я понял, что он нас просто использовал. Я испугался и убежал. Когда я вернулся к толпе, они к тому времени уже успели поймать Анстриту. Ее связали, как будто она была преступницей, которую поймали на горячем. Я попробовал заговорить с ней и хоть как-то ее утешить. Она спросила, не выслушаю ли я ее исповедь. Я ответил, что я не священник, но она настаивала. Сестра, я чувствовал себя виноватым. У этой женщины было золотое сердце. Тут подбежали другие и стали оскорблять ее. Она прошептала "Конфитеор" и сказала, чтобы я снял ее левый башмак и передал то, что в нем найду, тому, кому я доверяю, какой-то "новой Веронике"…
- Не поняла? - прервала Элеонора его рассказ.
- Сестра, я говорю вам то, что знаю. Поищите в моих вещах. - И Фулькер постучал затылком по корзинам и коробам, подпиравшим его голову. - Вот, возьмите это. - Он слегка приподнялся, давая Элеоноре возможность взять две переметные сумы, связанные веревкой. - Оставьте их себе, - сказал он, задыхаясь. - И все, что в них есть. Видит Бог, мне больше некому их отдать. А теперь, сестра, я должен исповедаться…
- Кто был тот всадник, тот незнакомец?
- Не знаю. Анстрита успела рассказать мне, что побывала раньше в Утремере. Сказала также, что у нее были собственные тайны. Перед тем как я ушел, она призналась мне, что все ее нынешние беды навлек на нее сводный брат, который испортил ей жизнь. - Фулькер подавился собственной кровью. - Сестра, было темно, она была до смерти перепутана, как, впрочем, и я. Больше она не сказала ничего. К тому времени уже вовсю пылал огонь, и ее подвесили над ним. Кровь Анстриты - на моих руках, а также на руках тех, кто там был. И мы должны понести наказание. Я знаю это.
Элеонора, чтобы хоть как-то утешить Фулькера, поцеловала его в лоб, прошептала молитву "Помилуй мя, Господи", а потом взяла переметные сумы и ушла, оставив Фулькера брату Норберту, чтобы тот его исповедал.
Не успела она вернуться к Имогене, которая спала под повозкой, как послышались громкие крики и стук копыт, заставившие ее подбежать к промежутку между повозками. Это вернулись Гуго и его попутчики. Одну из повозок оттащили в сторону, и сквозь образовавшийся проем галопом проскочили всадники в сопровождении какого-то высокопоставленного командира греческой армии. Он был в придворном костюме - длинной, разукрашенной позолотой мантии, наполовину закрывавшей его сапоги. С ним явился молодой слуга в зеленом одеянии. Их немедленно окружили виконт и его командиры, и началась оживленная беседа. Элеонора поспешила присоединиться к быстро прибывающей толпе. Вызвали Жана, предводитель "Отряда нищих", и переговоры продолжились. От присутствующих Элеонора узнала, что греки напали на них потому, что была разграблена усадьба одного вельможи, а его жену и двух дочерей сначала жестоко изнасиловали, а потом повесили на стропилах собственного дома. Слуге удалось бежать, но он запомнил, как выглядели грабители и насильники, и подозрение пало на отряд Жана. Греки предъявили ультиматум: преступники должны быть опознаны и показательно казнены, в противном случае атаки будут возобновлены. Жан попытался защитить своих людей, но виконт приказал ему повиноваться, иначе его изгонят из армии крестоносцев.
Вызвали и выстроили перед повозками весь "Отряд нищих". Послышались вызывающие выкрики "Тулуза, Тулуза!", но недовольных быстро утихомирили командиры виконта, вытащив из ножен мечи. После этого Гуго, выступавший посредником, поднялся в стременах и заявил, что изнасилования и убийства не имеют никакого отношения к их благородному делу.
- К тому же, - продолжил он, - если правосудие свершится, то греки снабдят нас припасами и обеспечат нам безопасный проход к великому городу.
Снова послышались недовольные крики, но настроение людей в толпе, которая все увеличивалась, начало меняться. Мальчик-слуга спешился и в сопровождении Гуго и Бельтрана прошелся вдоль выстроенного в шеренгу "Отряда нищих". Он опознал четырех человек. Они завопили, утверждая, что невиновны, но Гуго приказал вытащить их из строя. Взяв распятие, которое подал ему Альберик, слуга поклялся на нем, что говорит правду. Судьба четырех опознанных была решена. После этого возникла еще одна перепалка между виконтом и греком. Виконт указал на Гуго. Высокопоставленный посланец кивнул в знак согласия, поклонился и, развернув коня, ускакал прочь, сопровождаемый слугой.
Четырех преступников вытолкнули вперед и поставили на колени на землю, все еще усеянную трупами и обломками оружия. К ним подошел Альберик и, наклонившись, стал отпускать приговоренным грехи. Когда он дошел до третьего, снова появились греческие всадники. Они медленно подъехали поближе, чтобы наблюдать за происходящим. Альберик закончил отпускать грехи, после чего вперед выступил Гуго с корзиной в руке. Подобно крестьянину, убирающему урожай, он сильными ударами меча аккуратно обезглавил всех четверых, и их головы отскочили и покатились как мячи. Одно за другим тела казненных упали наземь, и из них фонтаном хлынула кровь. Элеонора отвернулась. Закончив свою страшную жатву, Гуго собрал головы в корзину и, подойдя к греческим всадникам, поставил ее на землю перед ними. Потом он вернулся, вытер меч об одежду одного из казненных и спрятал его в ножны. И после этого неспешным шагом пошел к толпе франков, которая за ним наблюдала.
С началом сумерек в лагерь стали прибывать мясо, хлеб, вино и спелые фрукты. Повозки с припасами сопровождали в лагерь наемники-туркополы в развевающихся небесно-голубых накидках, белых тюрбанах и с роговыми луками, прикрепленными к седлам. Эти подношения были встречены хмурыми взглядами, однако Гуго, совершенно невозмутимый после жестокой казни, пошел поговорить с офицером наемников, который любезно согласился продемонстрировать собравшимся искусство стрельбы из лука на скаку. Взяв Элеонору за руку, Гуго наблюдал, как всадник, подъехав к большому пню, стал кружить возле него, причем конь и всадник действовали слаженно, как одно целое. Животное прекрасно чувствовало всадника, и турок, пригнувшись в седле, всаживал стрелу за стрелой в обрубок дерева.
- Вот то, что нас ожидало, - шепотом объяснил Гуго Элеоноре, а потом поднял руку и поблагодарил офицера. - Вот это - настоящий враг, а не греческие женщины и девушки. Понимаешь, они же были еще маленькими детьми, а их подвергли истязаниям, а потом изнасиловали и повесили на глазах у матери, которую заставили на все это смотреть. Будь моя воля, я бы установил для этой неорганизованной толпы суровую дисциплину. Каждого, кто осмелится поднять руку на невинных людей, следует казнить - и только так. Греки не желают с нами воевать. Они видят в нас защиту против турок. Однако это еще не все. Я принес плохие вести. - Гуго скорчил недовольную гримасу. - Наши предводители перессорились в Константинополе. Они не могут решить, кто из них возглавит армию.
- Гуго, посмотри мне в глаза.
Он повиновался.
- Скажи мне, - спросила Элеонора, подступив к брату, - почему мы здесь? Чтобы навести порядок, создать братство людей или по какой-то иной причине?
Гуго медленно вытер свое потное, грязное лицо.
- Брат мой, я задала тебе вопрос, прямой вопрос, требующий честного ответа. Мы идем за тридевять земель в Иерусалим, однако я вижу, что мы делаем это не только ради освобождения Гроба Господня и всей Святой земли. Ты, Готфрид, Альберик и Норберт - вы что-то скрываете, у вас есть какая-то тайна.
Гуго открыл было рот, собираясь ответить.
- Гуго, я знаю тебя как никто другой. Ты не умеешь лгать. Но иногда ты просто недоговариваешь, не говоришь всей правды! Как-то я просила тебя дать мне почитать поэму "Песнь о походе Карла Великого в Иерусалим". Но ты так и не дал мне ее. Что в ней такого особенного, Гуго?
Он повозил сапогом по сухой земле, а потом наклонился, снял шпоры и звякнул ими, подбросив в руке.
- Обещаю тебе сестра, - улыбнулся он. - Обещаю все рассказать, но не сейчас. У нас и так масса проблем. Моя расправа с четырьмя преступниками явно не понравилась присутствующим.
- Как и совершенное ими преступление, - парировала Элеонора.
Она пристально посмотрела на брата. Его небритое лицо посуровело и стало более решительным. Элеонора почувствовала сильное желание рассказать ему о Фулькере, но все же решила подождать. Да, они все шли на Иерусалим, но Гуго и в некоторой степени Готфрид, Альберик и Норберт совершали свой собственный Крестовый поход. Она была уверена, что это не плод ее фантазии, но пока решила смириться со скрытностью брата.
Они вернулись в лагерь, который уже гудел как улей. Гнев, вызванный нападением греков и последующей казнью виновных, быстро улетучивался по мере того, как крестоносцам раздавали еду и вино. После вечерней молитвы Элеонора, Гуго, Готфрид, Альберик и Норберт присоединились к предводителям других отрядов, собравшимся в большом открытом шатре, освещенном факелами на шестах. Виконт и его помощники стояли на возвышении и горячо спорили о том, что же делать дальше. Они выкрикивали аргументы и контраргументы, а съеденная пища и выпитое вино лишь добавляли запальчивости и без того резким суждениям. Многие заявляли, что граф Раймунд не должен был их покидать. Некоторые изъявили желание вернуться домой. Элеонора почувствовала себя уставшей и больной. Извинившись, она вернулась к повозке, над которой Имогена с помощью соседей уже успела натянуть шатер. По полю недавней битвы за кольцом повозок то тут, то там двигались факелы. Это были любители дармовой поживы и искатели чужого добра. Звеня доспехами и скрипя кожей, вооруженные охранники патрулировали лагерь. Элеонора хотела было улечься спать, но вдруг вспомнила про Фулькера. Достав из укромного места две сумы, она вытряхнула их нехитрое содержимое: кинжал, несколько гвоздей, медаль, серебряные монеты и башмак на толстой подошве. Кожаный верх башмака был слегка надорван, и Элеонора, засунув пальцы внутрь, вытащила оттуда аккуратно сложенный кусочек гладкого пергамента. Она расправила его; он был больше, чем казался вначале. Пергамент наилучшего из всех сортов, которые только можно было раздобыть в канцеляриях или скрипториях, был слегка промаслен. При тусклом свете она смогла разобрать чертеж, похожий на карту, а над ним - четкие буквы.
"Под этим камнем, - перевела она, - увидишь священные сокровища и лик Господа нашего". Элеонора приблизила фонарь к пергаменту. Рисунок ничего ей не говорил, как, впрочем, и надпись. Она села, сложила пергамент и спрятала его за обшлаг рукава. Вероятно, Фулькеру это показалось очень важным; так, очевидно, считала и Анстрита. Не этот ли чертеж разыскивал загадочный всадник? Анстрита побывала раньше в Утремере; там побывали также Норберт и Альберик. Может, они нашли там нечто драгоценное? Элеонора закрыла глаза. Ей припомнился список реликвий, составленный ее братом, а также кое-что еще: Гуго и Готфрид часто декламировали поэму, которую они так ревностно перечитывали. Надпись на манускрипте Анстриты живо напомнила Элеоноре стихи из "Песни о походе Карла Великого в Иерусалим", в которых говорилось о лике Христа. Какую же тайну хранили "Бедные братья"? И Анстрита, и Фулькер умерли насильственной смертью, как и староста Роберт. Была ли случайной смерть последнего? И не стал ли теперь тот загадочный всадник членом их отряда? Они так ни разу и не обговаривали подробно смерть старосты. Ясное дело, он был любитель выпить, но как он умудрился утонуть в довольно мелком ручье? Может, он что-то знал? Может, его подкараулили на улице и убили?
Послышались чьи-то шаги, и кто-то позвал ее. Не вставая, Элеонора подползла к выходу и отодвинула полог шатра. Перед ней на корточках сидел Гуго.
- Сестра, - улыбнулся он. - Принято решение. Завтра мы, предводители "Бедных братьев", отбываем в Константинополь для срочного совещания с господином Раймундом.
Часть 4. Константинополь
Утро Дня святого Афанасия, 3 мая 1096 г.
In quo cessabit mulicrum amor el desiderium.
Святой Колумба. Dies irae
Элеонора де Пейен из Компьена, что в графстве Шампань, участница Крестового похода, сестра Гуго и вдова Одо де Ферневаля, всегда свято верила в то, что по красоте своей Константинополь сравним с божественным Иерусалимом, несмотря на то что в этом большом городе возле континентального моря плелись интриги, совершались предательства и замышлялись убийства. Элеонора и ее попутчики прибыли в Константинополь накануне Дня святого евангелиста Марка. Их проводник Теодор описывал город как треугольник, с двух сторон огражденный морем и защищенный огромными двойными стенами. В Константинополь они въехали через Золотые ворота, представлявшие собой высоченные тройные двери из бронзы в стене из белого кирпича с красной черепицей наверху. А на стене были воздвигнуты две огромные золотые статуи Победы и четыре гигантских слона, изготовленных из того же драгоценного металла.
"Бедные братья" встретились с графом Раймундом в роскошном особняке императора Алексия Комнина, который он предоставил предводителю провансальцев. Особняк находился рядом с широкой дорогой, ведущей к Золотым воротам. Граф принял их хорошо. Известие о нападении греков привело его в бешенство, однако он всячески хвалил Гуго за его решительные действия по улаживанию конфликта. Он был очень обеспокоен течением переговоров, которые он вел с другими предводителями крестоносцев, а также с императорским двором. Раймунд настоял на том, чтобы гости отдохнули, пока суд да дело. Они искупались, надели свежее свободное платье, поели хлеба с запеченными в нем фруктами, свежей молодой баранины, обжаренной в специях, и выпили вина, которое когда-то, как утверждал Теодор, услаждало вкус Александра Македонского и его полководцев.
В последующие дни Теодор проявил себя знающим, вежливым и расторопным гидом. Он показал гостям достопримечательности города. Теодор провел их по мраморным ступенькам в величественные дворцы, охраняемые варягами - северными воинами, одетыми в пурпурные костюмы с позолоченными оборками. На их головах были украшенные перьями шлемы, а в руках они держали двойные топоры, которые отличали их как "бессмертных" - телохранителей императора Алексия. Мимо них торопливо семенили слуги в вышитых серебром комнатных туфлях, спеша выполнить волю басилевса, помазанника Божьего, христолюбивого императора. Элеонора с товарищами походила также по городским стенам высотой тридцать футов и общей длиной около семнадцати миль; с вершины Золотых ворот они смотрели на вереницы повозок и караваны верблюдов и ослов, везущих в столицу империи товары со всех ее уголков.
Они побывали в бухтах и на пристанях залива Золотой Рог, где рыбацкие шаланды с треугольными парусами бороздили светло-голубые, искрящиеся на солнце воды, минуя галеры имперского флота с их длинными рядами весел и массивными головами драконов, из которых, как им сообщил Теодор, изрыгались потоки загадочного "греческого огня". Наслаждаясь вечерней прохладой, они гуляли по улицам, всегда в сопровождении наемников, которые обеспечивали безопасность франков и следили, чтобы они не ходили туда, куда им ходить не следовало. Город представлял собой разительный контраст тем пыльным, продуваемым всеми ветрами дорогам, усеянным валунами долинам и густым лесам, которые им довелось видеть во время похода… На шумных городских базарах бородатые продавцы с цепкими взглядами что-то кричали им на множестве непонятных языков, предлагая камфорное масло, кунжут, шелка из Китая, пряности, сандаловое дерево, а также вышитые ткани. В харчевнях с открытым фасадом продавали медовые пряники, грецкие орехи, мороженые ягоды и хиосское вино в кубках. Потом они гуляли в императорских садах, где цвели багряники и вились толстые и пышные дикие лозы. По каналам, пересекавшим эти райские кущи, плыли прогулочные баржи и императорские галеры, сверкающие своими яркими вымпелами. Элеоноре еще не раз придется вспомнить эту роскошь и изобилие, когда через некоторое время всех их поглотит водоворот войны, болезней и голода. Как и прежде, она не собиралась отказываться от своего намерения разузнать, какие скрытые желания хранили в своих сердцах члены их отряда. Элеонора стала намекать об этом Гуго при каждой возможности, хотя такая возможность выпадала нечасто. Дело в том, что граф Раймунд возлагал на ее брата большие надежды, особенно в том, что касалось переговоров с другими руководителями похода об организации совета предводителей, учреждении общего фонда и распределении провизии.