– Не явись он на имамство, – улыбался жандарм приятелям, – вы бы, господа мои хорошие, так и гнили на своей каторге!
Затем принялись рассуждать о том, кому эта война выгодна, и сошлись на казнокрадах.
– Да вот взять хотя бы Эолову арфу, – объяснял капитан, пытаясь обратить на это внимание осоловевшего жандарма.
– Я на инженера учился, я знаю. Одно – что арфа эта и не звучит вовсе, а другое – заметьте, что потрачено на нее двенадцать казенных тысяч, когда я бы и за пару лучше соорудил, и она бы у меня не то что пела – польку бы плясала!
Граббе решительно направился к выходу. Бывшие декабристы провожали его ироничными ухмылками. Они недолюбливали Граббе, полагая, что он вышел "сухим из воды". Они не смели сказать ему это в глаза, но не упускали случая поддеть его самолюбие. Вот и на этот раз, когда он проходил мимо столика, за которым офицеры играли в ломбер, кто-то нарочито громко назвал ненавистное Граббе имя генерала, которого уже прочили на место Вельяминова.
Барон Анреп! На царском смотре вышло недоразумение, когда Граббе неточно передал Анрепу повеление государя, и тот со своей бригадой исполнил не то движение, какое следовало. Государь остался недоволен. Последовало нелицеприятное объяснение Анрепа с Граббе, кончившееся вызовом на дуэль. Стреляться решено было за границей. Анреп отбыл туда немедленно, но Граббе так и не дождался. И теперь упоминал о нем с нескрываемым презрением.
– Его тут только недоставало, – мрачно думал Граббе, направляясь к выходу.
– Этот фанфарон должен бы меня благодарить! Отказавшись от дуэли, я спас его от государственного преступления. И от смерти тоже, ведь первый выстрел был за мной… Впрочем, он все еще за мной, и если приведет судьба…
Его размышления прервало эхо, которое вдруг пронеслось по всему собранию:
– Граббе!..
Генерал остановился, не понимая, что происходит. Со всех сторон на него смотрели удивленные, злые и заискивающие лица.
– Ваше превосходительство, господин генерал-лейтенант!
Перед Граббе возник усталого вида фельдъегерь, одной рукой отдавая честь, а другой протягивая ему запечатанный красным сургучом конверт.
– Извольте принять.
– Что это? – спросил Граббе, тоже отдавая честь.
– Экстренное. Из Петербурга. По высочайшему именному повелению.
Граббе взял пакет. Собрался с духом и распечатал. Это было приказание немедленно явиться к военному министру Чернышеву. У Граббе потемнело в глазах. Слишком много несчастий для одного дня. Если Анреп был всего лишь его недругом, то Чернышев был могущественным и злопамятным врагом.
Когда шум на бульваре улегся и отдыхающие вновь предались целительному моциону, Лиза решила вернуться к прерванному разговору.
– Так вы говорите, дуэльные пистолеты?
– Настоящие. Безотказные, и пули не выкатываются, – с готовностью рассказывал Аркадий.
– Папенька их с войны с Наполеоном привез. А я позаимствовал. Ради чрезвычайно важного, и даже в историческом смысле, дела.
– Так чем же вам Шамиль не угодил? – допытывалась Лиза.
– Собственно, он тут ни при чем, – сказал Аркадий.
– Однако и без него не обошлось.
– Я вас не понимаю, Аркадий. Умоляю, скажите же, в чем дело!
– Вы мне не верите?
– Напротив. Мне это очень важно, – говорила Лиза.
– Если вы таким образом решили кончить войну, значит, и муж мой скоро вернется.
Аркадий огляделся, будто боялся, что их кто-то подслушает, и тихо сказал:
– У меня была невеста. Я ее любил без памяти, – Аркадий перевел дух и продолжил: – Но вдруг явился с Кавказа весь в орденах полковник. И моя невеста…
– Она вам отказала? – ужаснулась Лиза.
– Как в обморок упала, а очнулась его невестой.
– Я вам очень сочувствую, – сказала Лиза.
– И даже очень понимаю ваши страдания. Однако же не Шамиль увел у вас невесту.
– Увел полковник весьма геройского вида. Будь я девицей… То есть я хотел сказать… – Аркадий смутился, затем снова перевел дух и выпалил: – Я тогда-то все и понял. Если Шамиль не уймется, оружие не сложит, то так и будет плодить героев-полковников на горе отвергнутым женихам.
– Я и сама еще не стара, но плохо понимаю нынешнюю молодежь, – вздохнула Лиза.
– Как-то у вас все диковинно выходит. Полковник вам обиду нанес, а вы Шамиля на дуэль желаете вызвать.
– И вызову! Я от своего не отступлюсь! – пообещал Аркадий.
– Она узнает, каковы бывают настоящие герои!
– Да вы и не воевали еще, а уже в моих глазах – герой, – всплеснула руками Лиза.
– Что же будет, когда до горцев доберетесь?!
– Я всем докажу! – горячился польщенный Аркадий.
– Вы меня не знаете, сударыня. Я такое сотворю, что в историю впишут!
Послышались выстрелы. Это была бутафорская пальба в кукольном представлении. Лиза и Аркадий невольно остановились, увидев, как бойко кувыркались уморительные фигурки. Отважные генералы наскакивали на горцев, стягивали их с гор, учили уму-разуму и уводили в плен самого Шамиля.
Глава 5
Из небольшого аула, который хунзахские ханы считали своей собственностью, выползала вереница ароб. Впереди ехал на коне ханский нукер, грызя кусок сушеного мяса. Арбы были нагружены всякой всячиной – от медных тазов и кувшинов до домотканых ковров. Следом семенили привязанные за рога овцы и осел на аркане.
Хватаясь за арбу, шла рядом плачущая женщина.
– Чтоб вы подавились! – стенала она.
– Придержи язык! – орал нукер.
– Чтобы мое добро у вас носом пошло! – не унималась женщина.
– Прочь! – Нукер отгонял женщину нагайкой.
– Пока я не отправил твоего мужа чистить ханские конюшни!
Серпантин дороги сделал очередной поворот, и повозки остановились. Перед ними стояли мюриды.
– Салам алейкум, – сказал Шамиль.
– Ва алейкум салам, – растерянно ответил нукер.
– Вы кто такие?
– Мусульмане, – сказал Юнус.
– А ты – тоже правоверный? – спросил Шамиль, сощурив глаза.
– Шайтаны они, а не мусульмане! – запричитала женщина.
– Последнее отняли! Все им мало!
– Мы взяли только то, что причитается, – оправдывался нукер.
– Кому причитается? – холодно спросил Шамиль.
– Хану! – приосанился нукер.
– И никто не смеет посягать на его права.
– Человек имеет право только на то, что создал своими руками, – сказал Шамиль.
– А грабителям причитается наказание.
– Сами вы грабители! – заорал нукер.
– Хан с вас шкуру сдерет!
– Как этот мужлан разговаривает с имамом? – удивился Султанбек, кладя свою огромную руку на рукоять сабли.
– Может, ты и имам, – осклабился ханский нукер.
– Но здесь владения хана.
Юнус выехал вперед и схватил коня нукеру за уздечку.
– Я научу этого раба почтению.
Поняв, что дело плохо, нукер пришпорил коня, надеясь вырваться из окружения. Но крепкая рука Султанбека вырвала его из седла. Подоспевшие мюриды скрутили сборщика, а юноша, который привел помощь, снял с нукера оружие. Перепуганные возницы слезли со своих ароб и поклонились Шамилю.
– А заодно отучите их кланяться, – велел Шамиль мюридам.
От удивления женщина перестала плакать и побежала обратно в аул, размахивая руками и крича:
– Вай! Люди! Имам идет! Люди! Шамиль идет!
Когда имам и мюриды с возвращенным добром и связанным сборщиком податей въехали в аул, их никто не встретил. Все будто вымерло. Только блестели то тут, то там испуганные глазенки мальчишек.
Шамиль немного подождал, а затем крикнул:
– Мусульмане! Разве так в горах встречают гостей?
– Это имам Шамиль! – кричал юноша.
– Не бойтесь!
– Уходите! – донесся откуда-то старческий голос.
– Не могу поверить, что вы испугались, – кружил на коне Шамиль.
– Не надо меня бояться! Не надо бояться ханов! Бойтесь Аллаха, который не велит нам быть рабами и платить подати кому бы то ни было!
– До Аллаха высоко, а хан близко, – ответил тот же голос.
– Вы – плохие мусульмане, если так думаете, – говорил Шамиль, обращаясь к закрытым воротам и окнам.
– Аллах ближе, чем вы думаете, и ангелы его пишут сейчас о вашей трусости. А это – грех!
На одной из плоских крыш появился старик в накинутом на плечи полушубке.
– С приездом, имам. Но ты уйдешь, а хан пришлет Хаджи-Мурада, и он разорит наш аул.
– Пусть попробует! – сказал Султанбек.
– А могут и солдаты из крепости прийти со своими пушками, – продолжал старик.
– Разве Аллах не сильнее их пушек? – спросил Шамиль.
– Сильнее. Но сын говорил, что эти пушки стреляют железными яблоками. Он видел. А есть, которые стреляют целыми арбузами.
– Они не придут, – сказал Шамиль.
– Я заключил мир с их начальником.
– Их пушки про твой мир не знают, – качал головой старик.
– Что вы за люди, – развел руками Шамиль.
– Если каждый будет дрожать за свою саклю, пока грабят соседа, вы никогда не станете свободными.
– Свобода, – кивал старик.
– Она хороша для орла. Высоко летает и берет что хочет. А люди живут на земле.
– Разве это жизнь, отец? – кричал в ответ юноша.
– Другой у нас нет, – вздохнул старик.
– Если вы боитесь, уходите, – сказал Шамиль.
– Многие аулы так уже сделали.
– Уйти? – не понял старик.
– Оставить все и уйти?
– Здесь вы оставите только страх.
– Эта падаль больше не будет вас обирать, – сказал Юнус, бросая на землю связанного сборщика.
Разгневанный юноша решил покарать грабителя и уже занес над ним кинжал, но Шамиль остановил его:
– Не торопись, на все есть свой порядок.
Юноша с сожалением вложил кинжал в ножны.
– Пощадите его, – попросил старик.
– Он – плохой человек, но это лишь пыль у ног хана.
– Вы хотите, чтобы они и дальше пили вашу кровь? – удивился Шамиль.
– Они требовали дров для крепости, которую построили в Хунзахе, – объяснял старик.
– По вязанке с дома. Но у нас леса не растут. Вот они и похватали, что нашли. Мол, продадут и купят дрова для солдат.
– Вы должны кормить своих детей, а не служить ханам, – говорил Шамиль.
– Вы обязаны быть свободными людьми, если не хотите божьего наказания.
– Может, и так, – сомневался старик.
– Зато наш аул цел, а твои Гимры и Ашильта лежат в развалинах.
– И с вами будет то же, если не скинете ханское ярмо, – сказал Шамиль.
– Выпрямите свои спины, не терпите унижений! Будьте горцами, будьте людьми!
– Забирайте свое добро! – кричал Юнус.
Но никто не решался это сделать. Тогда Юнус вдруг встал на седло и снял с крыши босоного мальчишку.
– Где мамин кувшин?
– Вон он! – показал мальчишка.
– Забирай и неси домой. И не бойся, мы тебя в обиду не дадим.
– А я не боюсь, – важно сказал мальчишка.
– Только мама не разрешает.
– Будь мужчиной! – сказал юноша и подтолкнул мальчишку к арбе.
Тот влез на арбу, вытащил старый кувшин, а затем достал еще один.
– А это нашей тети!
Он стащил с арбы кувшины, но уходить не спешил. Мальчишка зачарованно смотрел на огромного Султанбека, затем подергал его за кинжал и спросил:
– А меня в мюриды возьмете?
– Конечно, – потрепал его по голове Султанбек.
– Такого храбреца!
Мальчишка расплылся в счастливой улыбке и побежал домой.
Вдруг начали открываться окна, двери, и арбы окружили люди, разбирая свой скарб.
– Да смилостивится над вами Аллах, – говорила старушка.
– Этот ковер я ткала, когда была невестой… А эти шакалы ничем не брезгуют.
– И она плюнула в лицо ханскому нукеру.
Нукер взвыл от злобы, но в ответ на него посыпались проклятия и пинки. Дети начали швырять в него грязью, а женщина разорвала подушку и швырнула ее в лицо ханскому нукеру.
– Ешь!
Весь в грязи и перьях, сборщик дико таращил глаза и поминутно чихал. Мюриды с трудом оттеснили от него разгневанных аульчан.
– Чей это осел? – спросил Юнус.
– Мой! – хрипел кровью сборщик
– Так и быть, не станем разлучать друзей, – сказал Юнус и взглядом указал мюридам на сборщика.
Его тут же подняли и усадили на осла задом наперед.
– Даже с преступниками надо поступать по закону, – сказал Шамиль.
– По какому еще закону? – чуть не рыдал с досады сборщик.
– По тому, который дал нам всевышний, – пояснил Шамиль.
– По шариату.
– А что ему полагается? – спросил юноша.
– Самое меньшее – сто ударов палкой.
– А за прошлые грабежи – тоже по сто? – спросил старик.
– Ему давно пора руки отрубить, – усмехнулся Султанбек, привязывая сборщика к ослу.
– Но имам милостив.
Султанбек развернул осла и хорошенько его пришпорил, ударив плашмя кинжалом. Осел взревел и помчался из аула.
– Скорее, скотина! – подгонял его пятками сборщик.
– Я покажу этим разбойникам, кто они и кто хан!
На аульской площади собралось все село, но еще оставалось несколько тазов и овца, хозяева которых не объявились. Юнус трижды спросил, есть ли у овцы хозяин, и, когда никто не отозвался, Шамиль объявил овцу общественным имуществом. Мюриды закололи овцу, и аульчане приготовили для гостей ароматный хинкал – кукурузные галушки, сваренные в мясном бульоне.
До поздней ночи люди слушали Шамиля и не могли поверить, что отныне их не будут угнетать ханы, им не придется платить подати, работать на ханских полях и терпеть прочие повинности, которые они исполняли веками. И это счастье называлось Имамат. Но вдруг запылали далеко в ночи сигнальные костры, засвистели дозорные, и прибежали мальчишки:
– Хаджи-Мурад идет!
Мюриды вскочили на коней, зарядили винтовки и вынули сабли.
– Не лучше ли встретить их здесь? – спросил Юнус.
– Аул ни в чем не виноват, – ответил Шамиль.
– Мы выйдем навстречу. Он поднял руку, свел пальцы в кулак и выбросил его вперед.
Мюриды двинулись за имамом, сверкая саблями и воспевая всевышнего.
– Ла илагьа илла ллагь, – пели мюриды.
– "Нет бога кроме Аллаха".
Вдохновленные этим зрелищем, мужчины аула тоже обнажили свое оружие и двинулись за мюридами, вторя их гимну:
– МухIаммада-р-расулуллагь! – "Мухаммед – посланник Аллаха".
– Давно я ждал этой встречи, – говорил Шамиль.
– Очень давно.
У имама были свои счеты к Хаджи-Мураду, который был среди тех, кто убил Гамзатбека, второго имама, избранного после гибели Гази-Магомеда.
Глава 6
Тогда, после Гимринского разгрома, казалось, что в Дагестане наступило затишье. Но это был обманчивый покой лавины, ждавшей рокового толчка. Шейх Ярагский был опечален потерей своего зятя, но дело, начатое имамом Гази-Магомедом, взывало о преемнике. Шейх, как и весь народ, видел его в Шамиле. Но Шамиль был едва жив после тяжелых ранений, а медлить с избранием нового имама было нельзя.
Вторым, после Шамиля, влиятельным сподвижником Гази-Магомеда был Гамзат Гоцатлинский, происходивший из рода аварских беков. Его происхождение придавало борьбе горцев особое значение. Те, кто желал представить восстание бунтом черни против знати, теперь вынуждены были признать, что и знатные люди готовы жертвовать всем во имя свободы гор и человеческого достоинства.
Гамзатбек был человеком ученым и отважным. Отец его Алискендер-бек почитался как храбрый военачальник, немало послуживший могуществу ханского дома, но твердо сохранявший независимость, когда дело касалось Гоцатлинского общества и его земель. Когда Гамзатбек пресытился праздностью и окунулся в познание наук, отец определил его к знаменитому ученому Нур-Магомеду из Хунзаха. Помня о заслугах Алискендер-бека, ханша поселила Гамзата в своем доме. И здесь он увидел, сколь ничтожны все его старания по сравнению с могуществом, которое иным достается без особых трудов, по наследству. Его гордое сердце не способно было долго выносить унижений, хотя и не явных, которые он встречал в ханском доме. Чаша его терпения переполнилась, когда ему отказали в руке ханской дочери. Ханша просто не принимала в расчет небогатого бека, пообещав свою дочь сыну Аслан-хана, но затем отказала и ему и отдала дочь сыну шамхала Тарковского. А когда в горах возвысился простой горец Гази-Магомед, приводивший в трепет великих ханов, Гамзат почувствовал, что судьба предлагает ему возможность изменить свою постылую участь. И он решительно ступил на это тернистое, но столь притягательное поприще, уверенный, что его природные дарования позволят ему занять достойное место в меняющемся мире.
Гамзатбек решительно порвал с ханским домом и сделался ревностным сподвижником имама Гази-Магомеда. Когда джаробелоканцы, жившие за Кавказским хребтом, восстали и призвали на помощь имама, он направил к ним Гамзатбека с отрядом мюридов. Гамзатбек действовал удачно и даже захватил четыре пушки. Ему удалось сдержать двигавшиеся с юга на Дагестан царские войска. Но рано наступившая зима засыпала снегом горные перевалы и сделала невозможным его возвращение. Надеясь выиграть время, Гамзатбек вступил в переговоры и явился в крепость Закаталы. Однако генерал Стрекалов задержал его под предлогом, что такие переговоры может вести лишь главнокомандующий, и отправил Гамзатбека под охраной в Тифлис, где он и был арестован. Через несколько месяцев за пленного вступился Аслан-хан. Гамзатбека отпустили, но оставили в заложниках его племянника. Хан с почестями принял Гамзатбека, на которого имел свои виды, надеясь с его помощью отомстить хунзахской ханше, отказавшей его сыну в руке своей дочери. Когда стало известно, что племянник Гамзатбека бежал, но, пробираясь в Дагестан, замерз на перевале Кавказского хребта, Гамзатбек снова оказался в рядах сподвижников Гази-Магомеда.
В дни Гимринской трагедии отряд Гамзатбека шел на выручку к имаму, но был атакован из засады и не смог пробиться к осажденным.
Для избрания нового имама общества Дагестана прислали своих представителей в аул Корода. С тем, что имамом должен стать Гамзатбек, как предлагал Ярагский, соглашались не все. Сердца большинства склонялись к Шамилю, но тут было оглашено его письмо:
"Для поддержания ислама нужно единодушие. Кто бы ни был предводителем мюридов, внушите народу повиноваться ему. Да не будут наши горцы подобны собакам, которые грызутся из-за кости властолюбия, тогда как кость эта может быть похищена неверными. Соединимся новыми силами, призвав Аллаха на помощь и избрав одного для исполнения его воли. Так делали наши отцы, первые мусульмане. Мир вам".
Чаша весов окончательно склонилась в пользу Гамзатбека. Избранный имамом, он обратился к народу: