Собеседник он, надо сказать, был не из тех, с которыми скучно за столом; но Ника не могла подавить растущего раздражения. "Что же мне прикажете делать, - казалось, говорил Адамян всем своим видом, - если я красив и знаю об этом, потому что вижу, какими глазами смотрят на меня женщины; что же мне прикажете делать, если я талантлив и во всех отношениях незауряден, если я сумел почти одновременно окончить физмат и консерваторию, если я за роялем отдыхал от работы над диссертацией, - что же мне теперь, скромности ради изображать из себя этакого серенького иван-иваныча?" Все это было так, Юрка по сравнению с Доном Артуро выглядел вахлак вахлаком, и все же этот блестящий и заслуженно упивающийся своим блеском физик-тореадор с модными бачками и обольстительной улыбкой был ей чем-то удивительно неприятен…
Это очень огорчало ее, потому что им предстояло вместе ехать на Юг, пробыть вместе почти полтора месяца. Ника до сих пор никуда не ездила без родителей и автомобильное путешествие этого года предвкушала еще и как первую свою вылазку в заманчивый мир взрослых, обладателей священных прав - ходить в кино когда угодно и вообще располагать собою по своему усмотрению. Разумеется, такую поездку желательно было бы совершить в обществе людей приятных и интересных - таких, во всяком случае, которые бы по меньшей мере не вызывали к себе чувства безотчетной неприязни…
А если говорить об Адамяне, то ее внезапно вспыхнувшая неприязнь к нему была, если разобраться, не такой уж и безотчетной. Перед обедом, когда стол был уже накрыт, а Светлана с мамой еще возились на кухне, отец и Юрка спустились вниз, чтобы взять что-то из машины; Ника, таким образом, осталась наедине с Доном Артуро, который немедленно усадил ее в кресло у балкона, сам сел напротив и принялся расспрашивать о школьных делах, - видно было, что дела эти нужны ему, как кошке гитара, а Ника всегда ужасно глупо себя чувствовала, когда ей приходилось вести с кем-нибудь из взрослых пустой разговор из вежливости.
Но совсем возмутительным оказалось то, что он смотрел на нее при этом какими-то такими глазами - ну, в общем, так смотрел, что ей сразу стало стыдно сидеть перед ним в своем модном, слишком коротком платье, и она поняла, что он догадывается об этом и это доставляет ему удовольствие. Она не поняла даже, почему ее так смутил его взгляд, - с весны, когда она стала носить мини-юбки, многие посматривали на ее колени, и это не особенно возмущало ее, а иногда было даже приятно. Андрей, например, тот прямо говорил, что у нее красивые ноги, и, когда они накануне его отъезда ездили вдвоем купаться в Останкино, он рисовал ее в купальном костюме, на пляже, и ей тоже было приятно и ни капельки не стыдно. А сейчас, с Адамяном, ей было стыдно и нехорошо.
Вероятно, нужно было просто встать - выйти на балкон, например, или сесть за стол; но Ника знала, что Адамян тотчас же поймет, почему она встала, и получится еще хуже; кроме того, мама не раз говорила ей, что воспитанный человек должен уметь оставаться невозмутимым в самой неловкой ситуации, делая вид, будто ничего не случилось. Скажем, если кто-то в гостях опрокинул на себя тарелку, то нужно держаться так, словно для тебя человек, облитый супом, - самое обычное из зрелищ.
Поэтому Ника и продолжала сидеть с Доном Артуро, делая вид, будто не замечает или не понимает его "раздевающих", как это называлось в старых романах, взглядов, пока не вернулись остальные и стали усаживаться за стол. И вот с таким-то человеком ей предстояло теперь ехать на море - наслаждаться самостоятельностью!
Почти с ненавистью уже слушала она его застольные разглагольствования, его бархатный голос, которому едва уловимый акцент придавал какую-то особенную манерность, и думала о том, как здорово было бы поехать вместе с Андреем. Просто так, совершенно по-товарищески. Она была искренна сегодня, когда сказала матери, что Андрей нравился ей только "просто так"; но, конечно, попутешествовать по Югу с ним вдвоем было бы великолепно. Ника вспомнила, каким взрослым и мужественным выглядел Андрей в форме строительного отряда, похожей на мундир кубинского милисиано, и вздохнула, представив, как на привале варила бы что-нибудь на костре и поддерживала огонь, ожидая его возвращения с охоты…
- Лягушонок, не спи за столом! - повысив голос, сказала Светлана с другого конца стола.
Ника подняла голову и посмотрела на нее долгим отсутствующим взглядом.
- Папа спрашивает, когда мы намерены выезжать.
Ника перевела глаза на отца и рассеянно Пожала плечами.
- Не знаю… мне, в общем, все равно, - сказала она. - Можно хоть завтра.
- Я бы лишнего не просидел, - сказал Иван Афанасьевич. - Завидую вам, мне-то раньше осени не вырваться… А у нас еще, понимаете, в министерстве - черти бестолковые - здание заселили, а вентиляция до сих пор не работает. Жарища - сдохнуть можно. И окна, главное, ведь не открываются! Не предусмотрено, говорят, чтобы не портили вид фасада. А какой там вид… - он не договорил и досадливо махнул рукой.
Начали обсуждать застройку проспекта Калинина, потом новую архитектуру вообще, потом Дон Артуро вспомнил своего дядюшку, архитектора, убитого под Сталинградом. Света сказала что-то о вышедших недавно воспоминаниях одного из видных наших военачальников, Иван Афанасьевич с нею не согласился, Юрка возразил и жене, и тестю. Начался довольно бестолковый спор, который Ника слушала со скукой и недовольством.
- Можно собирать тарелки? - спросила она наконец, решительно поднимаясь из-за стола.
- Собирайте, девочки, - обрадовалась Елена Львовна - Собирайте, сейчас будем подавать сладкое…
- Лягушонок, похозяйничай сама, я что-то устала, - сказала Светлана, закуривая сигарету из Юркиной пачки. - Ты ведь давно уже бездельничаешь? Вам теперь благодать - никаких экзаменов…
- Ничего себе "бездельничаю", весь июнь перебирала картошку! И вообще, не думай, пожалуйста, у нас тоже есть свои проблемы, - загадочно добавила Ника, принимая тарелку из рук Адамяна и сдерживаясь, чтобы не посмотреть на него.
Она вынесла стопку грязных тарелок на кухню, сложила их в раковину и задумчиво уставилась на кран, из которого капало, очень скоро блеск никеля и равномерные щелчки падающих капель навели на нее какую-то сонную одурь. Подцепив пяткой, Ника выдвинула из-под стола треногий табурет и села, принявшись считать капли.
За этим занятием и застал ее Дон Артуро, неслышно - как на мягких лапах - вошедший в кухню с новой порцией грязной посуды.
Услышав за спиной вкрадчивое "разрешите", Ника от испуга и неожиданности чуть не свалилась со своего неустойчивого сиденья.
- Как вы меня напугали! - сказала она сердито. - Давайте я поставлю…
- Вы не выдержали больше этого спора, - Адамян улыбнулся. - Понимаю вас, я тоже с трудом переношу такие дискуссии.
- Я не люблю, когда вспоминают войну, - сказала Ника. - И мама, я знаю, совершенно не переносит всяких разговоров о войне, об эвакуации… мой братик умер в эвакуации, ему не было и года. Да и к чему вообще спорить? Как будто это имеет значение теперь, через тридцать лет…
- Ну, может быть, какое-то значение это имеет, - возразил Адамян рассеянным тоном. Вскинув голову и щурясь, он разглядывал стоящую на полочке старинную кофейную мельницу с ярко начищенными медными частями, которую Елена Львовна достала где-то после того, как в моду вошло украшать кухни всякой старой утварью - Может быть, это и важно… для историков… но меня не интересуют проблемы такого рода… и еще меньше - споры, в которых ни одна сторона заведомо не переубедит другую. Какая отличная вещь эта мельничка… с вашего позволения?
Не дожидаясь ответа, он снял мельницу с полки и стал разглядывать.
- Прекрасная вещь, сейчас такую не достать… Правда, у меня дома есть настоящая турецкая, ручной работы прошлого века. Но и эта хороша, можно получить очень тонкий помол. Вы пьете турецкий кофе?
Ника понятия не имела о том, что такое турецкий кофе, но признаться в своем невежестве постеснялась.
- Нет, - сказала она. - Терпеть его не могу.
- Жаль, - томно сказал Адамян, глядя на нее полуприкрытыми глазами. - Я мог бы вам погадать… я это умею, у меня была няня-турчанка…
- Как погадать? - спросила Ника, против воли заинтересовываясь.
- Самым древним и самым безошибочным способом - на кофейной гуще…
Секунду-другую Ника смотрела на него большими глазами, потом прыснула от подавленного смеха, как пятиклассница. Физик, пианист, тореадор и вдобавок ко всему еще и гадалка! Она представила себе своего элегантного собеседника укутанным в черную шаль и почему-то сидящим на полу перед разложенным колдовским инвентарем и, не в силах больше сдерживаться, закинула голову и расхохоталась во все горло. Засмеялся и Адамян.
- Какая трогательная, жизнерадостная сценка, - сказала Светлана, появляясь в дверях. Руки у нее были заняты, и зажатая в углу рта дымящаяся сигарета заставляла ее говорить сквозь зубы. - Адамян, если ты вздумаешь рассказывать девочке анекдоты из своего репертуара… Возьми, лягушонок! Куда ты исчезла, мама ведь просила убрать со стола…
- Вообрази, Артур Александрович умеет гадать на кофейной гуще, - все еще со смехом сказала Ника, принимая из рук сестры посуду.
- Артур Александрович много чего умеет, - холодно отозвалась Светлана. - Где у вас чашки для компота?
- Вон там, в правом отделении!
Адамян, полуулыбаясь, перевел взгляд со старшей сестры на младшую, потом обратно.
- Светлана Иванна, разрешите вам помочь, - произнес он нараспев.
Светлана, не ответив ему, вышла из кухни с подносом.
- Она на вас сердита? - с любопытством спросила Ника.
- Не думаю. Просто плохое настроение, усталость.
- Светка очень похудела за то время, что я ее не видела. У нее опасная работа?
- Чепуха… это вы насмотрелись фильмов и начитались книг, - беззаботно ответил Адамян.
Ника помолчала.
- А как вы гадаете на кофейной гуще?
- О, нет ничего проще. Варится крепкий турецкий кофе - лучше в настоящей медной джезве, но можно и просто в кастрюльке, - немного, всего одна чашка… да, и еще чашка должна быть определённой формы… как бы вам объяснить… с внутренней поверхностью, максимально приближенной к полусферической, понимаете?
- Круглая? - Ника распахнула буфет и показала маленькую кофейную чашечку. - Вот такая?
- Да, да, приблизительно такая… лучше чуть побольше. Вы пьете кофе не торопясь, маленькими глотками и думаете о чем хотите. Естественно - о том, что вас в данный момент заботит, беспокоит или, напротив, радует… Затем вы пустую чашку быстро переворачиваете от себя - вот так, непременно левой рукой, это очень важно - и ставите вверх дном на блюдце. И все!
- Как - все? - разочарованно спросила Ника.
- В том смысле, что от вас больше ничего не требуется. Потом начинаю действовать я! Гуща, когда вы переворачиваете чашку, со дна расплескивается на стенки и образует определенный узор, истолковать который и есть дело гадальщика. В этом узоре - в этих коричневых разводах, образованных застывшей кофейной гущей, - мне видна вся ваша судьба…
Ника смотрела на него разинув рот. К сожалению, никаких оккультных тайн узнать больше не удалось, потому что в этот момент их позвали и пришлось вернуться в столовую. Там все уже было мирно, спорщики наконец угомонились и теперь обсуждали сроки и маршрут поездки.
- У Артура тоже есть права, так что мы можем меняться за рулем, - говорил Юрка. - Я бы ехал без ночевки. Подменяя друг друга, можно запросто отмахать за сутки полторы тысячи километров. Я в прошлом году в одиночку делал девятьсот без особой усталости.
- Зачем лететь сломя голову? - возразила Елена Львовна. - Ну, приедете на море днем позже - не такая уж потеря…
- Правильно, - поддержал Иван Афанасьевич. - Доедете в первый день до Белгорода, заночуете в тамошнем кемпинге, как раз будет полпути. А утром спокойненько, не торопясь двинете дальше, и вечером вы уже в Крыму. Это же опасная штука, ребята, сколько я видел несчастий на дорогах… и сам бился, и видел, как другие бьются… Первую свою машину - отличнейшая была "Татра", восьмицилиндровая, с воздушным охлаждением, - я расшиб вдребезги, в Германии еще дело было. Не знаю, как жив остался… "Татра" эта по автобану давала полтораста в час без всякой перегрузки - красота, идет, бывало, как зверь, только свист слышен в воздухозаборниках, будто у нее сзади турбина…
- Вы так вкусно рассказываете о скорости, - засмеялся Адамян, - и в то же время уговариваете нас ехать потихоньку…
- Э, сравнили! - Иван Афанасьевич грузно поднялся из-за стола. - Мне тогда терять нечего было: молодой, без семьи… то есть я хочу сказать, семья была не со мной, - быстро поправился он, на мгновение смешавшись. - Да и оставалась еще этакая, знаете ли, фронтовая лихость - двум смертям не бывать, а одной не миновать, сегодня ты жив, завтра тебя нет, тут уж было не до осторожности. У вас дело другое, я вам обеих дочек своих доверяю!
Он шутливо погрозил пальцем и посмотрел на часы.
Ну, пойду вздремну, вы извините, мне вечером поработать придется. А насчет отъезда решайте уж сами, можете хоть завтра с утра ехать, если все готово…
ГЛАВА 9
На следующий день старт не состоялся, потому что утром у Светланы начался приступ мигрени - обычно это бывало как минимум на сутки. Родители уехали на работу, Юрка возился с машиной, Светлана лежала в темной комнате с грелкой на голове, Адамян засел за рояль и негромко наигрывал что-то элегическое - возможно, Грига, Ника не была уверена. Самой ей заняться было нечем, а читать не хотелось.
Томясь бездельем, она побродила по комнатам, потом натянула старый тренировочный костюм, спустилась во двор и заползла к Юрке под машину. Здесь было прохладно.
- Тебе помочь чем-нибудь? - спросила она.
- Чем же ты мне поможешь, только измажешься… Ну, хочешь, так подавай инструменты. Не простудись смотри на асфальте - а то подстелила бы, в багажнике есть брезент.
- Ничего, асфальт не холодный…
Некоторое время работали молча. Ника послушно вкладывала в Юркину черную от масла и грязи руку то ключ на четырнадцать, то ключ на семнадцать, то шприц, то еще что-нибудь такое же грязное и железное. Потом, набравшись храбрости, спросила небрежным тоном:
- Послушай, а тебе нравится Адамян?
Юрка ответил не сразу - ключ в его руке, которым он затягивал какую-то гайку, сорвался в этот момент, с силой ударив в днище; Нике на лицо упал кусочек сухой грязи, что-то посыпалось, едва не запорошив глаза.
- А, ч-черт, - с болезненной гримасой прошипел Юрка и подобрал звякнувший об асфальт ключ. Лишь кончив затягивать гайку и попросив у Ники плоскогубцы, он сказал: - Арт хороший экспериментатор…
Ника подождала продолжения и спросила:
- Нет, а как человек?
- В этом смысле я ведь его не очень знаю, - опять помолчав и как бы нехотя ответил Юрка. - Мы работаем в разных отделах, он в экспериментальном, я в теоретическом… Но вообще-то он парень вполне… Черт, все-таки руку я себе расшиб порядочно. Есть у вас в машине аптечка?
- А что? - испуганно спросила Ника.
Юрка показал ей кровоточащую ссадину на суставе.
- Ой, это же нужно сразу промыть и продезинфицировать - беги быстро домой, я тут все уберу!
- Погоди ты, не мельтешись. Если есть аптечка, дай мне йод и немного ваты…
Ника торопливо выбралась из-под машины, достала аптечку. Юрка, к ее ужасу, обтер пострадавшую руку тряпкой, намоченной в бензине, потом прижег ссадины йодом.
- О'кэй, - сказал он. - Знаешь, водители-профессионалы уверяют, что бензин - отличный дезинфектант… И ведь в самом деле, никто из них не возит с собой аптечек, а руки они калечат постоянно. Бензинчиком, говорят, промоешь - и заживает как на собаке… А почему он тебя заинтересовал, Адамян?
- Ну, просто… Мы ведь едем вместе, и… просто хочется знать; кто с тобой едет!
- Это Светка решила его пригласить. Пожалуй, идея оказалась удачной, с таким попутчиком не соскучишься, - Юрка коротко улыбнулся ей и стал собирать инструменты. - Ты иди, я тут сам закончу…
- А ты что сейчас собираешься делать?
- Мыться!
- Не-е-ет, а потом?
- Потом? Поваляюсь, почитаю, может и подремлю. А что?
- Да нет, ничего, - Ника мотнула головой, отбрасывая от щеки волосы. - Просто я подумала, что, может быть, стоит организовать какое-нибудь мероприятие. Если, конечно, Светка оживет.
- Честно говоря, я не особенно рвусь, - сказал Юрка, перетирая тряпкой ключи и укладывая их в инструментальный ящик.
- Тогда ты просто байбак! - сказала Ника и показала ему язык.
Юрка сказал, что язычище у нее что надо, собрал свое хозяйство, снял комбинезон, оставшись в шортах и майке, потом хлопнул крышкой багажника и ушел в подъезд, насвистывая "летку-енку".
Нике вдруг захотелось потанцевать, а потом стало грустно Все было как-то не так. Она забралась в беседку, где по вечерам старички-пенсионеры читали свои газеты, и сидела, раскачиваясь взад-вперед, поджав ноги под скамейку, держась за ее края и без слов мурлыкая тот же привязчивый мотивчик, что свистел Юрка. Возможно, ей стало грустно именно от этой мелодии - несмотря на легкий, беззаботный по первому впечатлению ритмический рисунок, она всегда казалась ей исполненной какой-то пронзительной тоски. Итальянский фильм, где эта безысходно-веселая "летка-енка" проходила как лейтмотив, кончался самоубийством героини, - возможно, именно поэтому праздничная мелодия звучала теперь так тоскливо.
Ника сидела пригорюнившись, перестав даже раскачиваться, и очень жалела себя. Действительно - вся компания разъехалась, Андрея вообще унесло за тридевять земель, еще влюбится в кого-нибудь там на целине. В романах на целине всегда влюбляются. И неизвестно еще, что получится из этого ее путешествия, - может вообще не получиться ровно ничего хорошего.
В нескольких шагах от беседки, за оградой из тоненьких молодых топольков, на игровой площадке возились малышата из соседнего детсада - деловито посыпали друг друга песком, что-то строили, запускали игрушечный красный вертолетик. Если не считать детей и их воспитательницы, дремлющей в сторонке на солнцепеке, двор - большой озелененный двор благоустроенного микрорайона - был совершенно безлюден. Пенсионеры по утрам прятались по своим квартирам, боялись ультрафиолетового излучения - солнце, говорят, в этом году опять неспокойное. Где-то включили радио, Анна Герман с милым акцентом пела о том, как страшно ходить в лес одной, потом ее сменили задорные "Филипинки", а "Филипинок" - Эдита Пьеха.
Нужно было идти мыться, переодеваться, вообще что-то Делать, а вставать не хотелось, не хотелось выходить на солнце из прохладной тени беседки, не хотелось даже шевелиться. "Ленивая я стала до отвращения, - самокритично думала Ника, разглядывая руки, покрывшиеся от бензина белым, словно шелушащимся налетом. - Вот есть же на свете активные, динамичные натуры, а я живу, как австралийская коала. Нельзя так жить, конечно нельзя, я ведь это прекрасно понимаю…"
Повздыхав еще и напомнив себе, что лень - мать всех пороков, она наконец вышла из беседки и направилась к подъезду. "Огромное небо, огромное небо, - рыдающим голосом пела Пьеха, - огромное небо - одно на двоих…" Ника опять вздохнула, посмотрела на небо и тоже нашла его огромным и ярким и вообще очень хорошо приспособленным для того, чтобы стать именно небом на двоих. Вот и Анна Герман пела о том же самом: что одной быть нехорошо.