- Ясно, что за вопрос, отец мой ведь курит! Вон пепельница, возьми. Ну что, не лучше еще?
- Да, теперь ничего…
Из-за закрытой двери послышался плаксивый зов: "Во-о-ов-ка-а-а!"
- Проснулся на мою голову, - вздохнул Володя, - я сейчас, минутку.
Сергей подальше отодвинул от себя блюдце с медом и несколько раз подряд глубоко затянулся. Так вот оно, оказывается, как устроено… почти три месяца, день за днем, убеждай себя в том, что поступил правильно, а потом такая вот мелочь, и все летит к черту… и тогда хоть плачь - все равно не вернется и не повторится… "…Похоже, будто смотришь на негатив, правда?" И никогда, никогда больше - хоть проживи до ста…
…Он нерешительно поднимался по лестнице, покусывая кожицу на губе, и прикидывал - как бы это так спросить насчет таблиц логарифмов, чтобы она ничего не заподозрила… дескать, не забыл ли здесь прошлый раз. А потом громко, как ему показалось - на весь дом, загремевший звонок, и знакомый летящий перестук легких каблучков, а когда она сама появилась перед ним в светлом прямоугольнике распахнутой двери - в странном, до полу, зелено-золотом платье, делающем ее совсем высокой и тоненькой - зеленая в золоте тростиночка, - то все приготовленные слова оказались ненужными и сразу забылись. "…Ничего, что я в таком виде? Ты не думай, я вовсе еще не собираюсь ложиться, я так рано никогда, а просто я этот халатик ношу дома - это от Дядисаши, из Монголии, правда! А я как раз сейчас думала о тебе - это просто чудесно, что ты пришел, я тут просто умираю от скуки, правда…"
Володя вошел в комнату, осторожно притворив за собою дверь.
- Заснул! - сказал он торжествующе, сел за стол и придвинул свой стакан. - Как твой зуб?
- В порядке вроде…
- Ну, видишь. Так что ты там начал мне говорить насчет критики?
- Насчет чего? - Сергей посмотрел на него непонимающе. - А, да… я тебе говорю, трепаться надо поменьше, вот что. Не маленький уже, сам понимаешь.
- А что я должен понимать? - вспетушился Володя. - Что я, Советскую власть критикую, да? Я тех дураков критикую, которые ее же и дискредитируют, вот кого! Что, у нас в Союзе хлеба не хватает, что ли? Или мыло разучились варить? Ничего подобного: просто сидит где-то дурак, от которого зависит наладить доставку или там производство, не знаю уж что, сидит и в носу ковыряет, а люди должны в очередях стоять! Я понимаю, если бы действительно не было этого, если бы неурожай был или что-нибудь такое… а то просто из-за головотяпства…
- Да ты погоди, чудак человек, чего орешь. Я тебе не говорю, что ты власть критикуешь, понял? Я тебя только предупреждаю, что о таких вещах трепаться нечего…
- Ладно уж… пей свой чай! А ты чего ж без меда?
- Боюсь, ну его в болото, еще опять разболится…
- Ну, смотри. Налить еще?
- Налей, пожалуй. Слышь… ты чем сейчас занимаешься, во внешкольное время?
- Да так, особенно ничем. Читаю, на каток хожу.
- С Земцевой?
- Ага…
Сергей помолчал, щурясь от дыма, бесцельно болтая ложечкой в стакане.
- А Земцева… одна там бывает?
- Ну, как одна? - удивился Володя. - Со мной, я же говорю.
- Ага… - Сергей опять замолчал. - Слышь… а ты с Николаевой не встречался ни разу?
- А ты что, сам с ней каждый день не встречаешься в классе, что ли?
- Да нет, я говорю не в классе…
- А-а, нет. Вне школы не встречался ни разу. На каток ее не пускают, а иначе где же я мог…
- Кто не пускает?
- Люд… то есть Земцева не пускает, и потом эта ее воспитательница - не знаю, кто она там такая, мне Земцева говорила.
- Ага… а из-за чего?
- Из-за ее отставаемости, из-за чего же еще. Ее ведь чуть не исключили, знаешь?
Рука Сергея со стаканом задержалась в воздухе.
- Как то есть?
- А вот так! Ее директор вызывал к себе, такую снял стружку - что-то потрясающее. Мне Людмила рассказывала. Дир ее спросил, зачем она на кросс ходила, а та говорит - из солидарности с теми, кто в Финляндии. Представляешь дуреху? А он ей говорит: ага, говорит, значит, пойти на кросс покрасоваться своей солидарностью вы можете, а хорошо учиться вам представляется скучным делом? А вы подумали, говорит, о том, что ваш дядя дерется сейчас на фронте за то, чтобы вы имели возможность спокойно приобретать знания? Ну и пошел, и пошел. Знаешь нашего дира - он уж сумеет пропесочить так, что будь спокоен! Вышла от него эта дуреха вся зарёванная…
- Ты потише, - буркнул Сергей, - заладил - "дуреха, дуреха"… вовсе она не такая уж…
Володя смутился:
- Да нет, я ведь так, не со зла. Вообще-то Николаева мне очень не нравится, скажу прямо, но, конечно, она девчонка неглупая. Просто сейчас она ведет себя по-дурацки, это ты и сам не станешь отрицать…
- Ничего я не отрицаю… я только говорю, что это еще разобраться надо, почему человек ведет себя так, а не иначе. Со стороны-то оно все просто.
- Да, вообще-то конечно. Послушай, Сергей… а ты что - поссорился с ней? Вы ведь дружили осенью - ребята еще смеялись, что ты всегда ее провожал. Что у вас там такое получилось?
На этот раз Сергей почему-то не разозлился и не оборвал приятеля. Он молча, с угрюмым видом, допил стакан и поболтал оставшиеся на дне чаинки.
- Черт его знает, Володька, - медленно сказал он, глядя в стол. - Сам не знаю, что у нас получилось… может, я и дурака свалял, не знаю… а может, и прав был. Понимаешь… она мне такой казалась… что я на нее смотрел, как… ну, не знаю с чем это сравнить - ну, вроде вот как мамаша моя на икону смотрит. Верил, понимаешь, что в ней вот ни на столечко никакого изъяна быть не должно… а она, наверное, просто человек, как и все… с хорошим, с плохим. Скажи вот, Володька, за что она тебе не нравится? Ведь не нравится ж, говоришь?
- Потрясающе не нравится, - кивнул Володя. - У меня к ней просто антипатия. Какая-то она длинная, нескладная… Знаешь, жеребята такие бывают. Я летом в колхозе видел - дурацкий вид, ноги длинные…
- Ну ладно, при чем тут ноги, - отмахнулся Сергей. - А по-настоящему чем она тебе не нравится?
Володя добросовестно подумал.
- Манерой говорить, голосом, - сказал он наконец. - Невероятно противный голос - картавый какой-то, и все скороговоркой. Да, это, пожалуй, главное.
- И дурак же ты, - с внезапным облегчением вздохнул Сергей. - Ты вот и есть жеребенок, самый форменный. Я тебя про ее характер спрашиваю, а он плетет про ноги да про голос! Характер тебе ее нравится или нет?
- Характер? Ну, характер у нее, кажется, ничего. Но ведь для девушки характер не важен, - Володька пожал плечами с бывалым видом. - Важна внешность, манера держаться и так далее.
- Ишь ты, какой мудрец, - прищурился Сергей. - Хорошую ты себе жинку выберешь, можно заранее поздравить.
- Дурак я, что ли, чтобы жениться, - важно сказал Володя. - Я за свободную любовь, если хочешь знать.
- А Земцева про это знает?
- Не думаю, вряд ли. - Володя смутился. - Мы как-то с ней на эту тему не говорили…
- А ты поговори. Может, схлопочешь по уху, тебе это не помешает. Так ты, выходит, за свободную любовь, вот оно что. А комсомольская твоя совесть против этого не протестует?
- Понимаешь, это вообще очень сложный вопрос, потрясающе сложный. Можешь мне верить на все сто - я, конечно, убежденный комсомолец и все такое, но меня все время тянет к анархии…
- К анархии? - изумленно сказал Сергей. - Вот те раз! Ты что ж это, товарищ Глушко? По Махно соскучился?
- Брось ты, я с тобой серьезно говорю. Я не про такую анархию - что ты, сам не понимаешь? Я говорю об анархии социалистической. Ну, в общем, чтобы за основу взять наше, только немного разбавить анархией.
- А ты потрепись, потрепись побольше. Тебя так разбавят, что мама родная не узнает. Знаешь, мне с тобой даже говорить об этом неохота, все равно ничего умного не скажешь… тоже, анархист нашелся. А что эта Земцева из себя представляет? Толковая дивчина?
- Еще бы! Знаешь, она кажется старше своих лет. Почему бы это, как ты думаешь?
- Вы что с ней, одногодки? Девчата ж вообще раньше умнеют, Володька, это факт.
- Пожалуй, верно, - задумчиво сказал Володя. - Тебе-то хорошо, Николаева моложе тебя на два года…
- А что мне с того… моложе она или старше. - Сергей опять закурил и нервным движением погасил спичку, махнув ею в воздухе. - Все равно это дело конченое, чего там…
- Ничего оно не кончено, - сказал Володя. - Вот увидишь, она тебя еще возьмет на абордаж. Я это не в плохом смысле говорю, сам понимаешь. Я вот сейчас смотрю на тебя и вижу, что непременно возьмет. Могу спорить.
Сергей пожал плечами:
- Да спорь, мне-то что. Я-то знаю, что говорю, мне уж это виднее… ну ладно, довольно об этом. На Западе там какие новости? Я давно не читал.
- А ничего. Разведывательные действия патрулей. Интересно, долго они будут так стоять… как ты думаешь, кто начнет наступление - немцы или французы?
- Кто их знает… Потенциал у союзников, конечно, больше, но немцы вообще действуют более активно…
- Слушай, Сергей, а ведь в Финляндии мы уже два с половиной месяца воюем, а?
- Ну так что?
- Да ничего. Просто как-то странно - страна такая маленькая…
- Маленькая, - хмуро сказал Сергей. - У них там оборона знаешь какая! На линии Маннергейма доты - как на Мажино… те же инженеры строили, что ты хочешь. Да и вообще это одно только название, что Финляндия… А на самом деле мы разве с одними финнами воюем? Слыхал вон, как поется - "белые финны, английские мины", - так оно и есть на самом деле. Разве Финляндия сама решилась бы на такую войну, шутишь! А потом учти, что дерутся они здорово - даже девчата у них на фронте. Ясно, у них там пропаганда тоже работает - будь спокоен, небось говорят своим, что вот, мол, на нас Советский Союз напал, хочет, дескать, захватить. А народ и верит.
- Интересно, разобьют их до весны?..
- Разобьют, факт. Во Дворце пионеров недавно была лекция - один выступал, говорил, что…
- Черт возьми! - всполошился вдруг Глушко. - Подожди, я и забыл совсем… Ты там знаешь завлаба энергетической, черный такой одессит?
- Ну, знаю. А что?
- Он же мне записку для тебя передавал, вот черт - совсем из башки вылетело… куда я ее сунул?
Вскочив, он бросился к своему столу и принялся перерывать книги, бормоча что-то себе под нос.
- Потрох ты, - укоризненно сказал Сергей, подойдя к нему, - черт-те что у тебя в голове делается. Да и на столе не лучше, такой же ералаш. Куда это годится, рабочее место держать в таком виде…
- Это все Олег, холера… а, вот она!
Записка была составлена в знакомом Сергею телеграфном стиле:
"Дорогой Сережка! Чего не заходишь, подозреваю что у тебя не осталось совести. Заходи немедленно есть халтура. Жму пять заходи Поп".
- Когда это он передал? - спросил Сергей, пряча записку.
- Кажется… во вторник.
- Небось в позапрошлый?
- Нет-нет, в этот вторник, что ты. А что, здорово спешное что-нибудь?
- Да нет, так просто…
- Ну, тогда ничего. - Володя раскопал еще одну груду, извлек из-под книг шахматную доску и лихо щелкнул по ней костяшками пальцев. - Ты как насчет того, чтобы сразиться?
Обнадеживающая записка вернула Сергею хорошее настроение - во всяком случае, впереди показался хоть какой-то просвет.
- Давай-давай, - весело сказал он, придвигая стул. - Мы ведь с тобой еще ни разу не играли, а? Погоди, я тебя разделаю под красное дерево… ладно уж, давай левую. А, видишь?
Глушко начал расставлять фигуры.
- Что "видишь"? Я тебя и черными побью, не бойся… Ох, ты не слышал, что твоя Николаева натворила на школьном турнире во время этих каникул? Слушай, это что-то потрясающее! Она после кросса взяла и записалась на участие в турнире… ну, все думали, что она и в самом деле играет, еще удивлялись - единственная девчонка, - а она ходит нос задравши. Ну ладно. Первую партию она проиграла в самом дебюте, но ничего. Я ее в тот день встретил, она говорит: "Ничего, вы все еще обо мне услышите!" А вторую партию она села играть с Димкой Осадчим из девятого "Б" - а он же категорник, сам знаешь, - так он ее как прижал, а она тогда взяла и говорит вдруг: "Ой, Дима, смотри, кто пришел"; он оглянулся, а она украла у него ладью и поставила своего ферзя…
- Иди ты! - засмеялся Сергей.
- У кого хочешь спроси! Скандал вышел классический. Димка орет: "Откуда здесь ферзь, только что ладья стояла!" А она вопит, что никакой ладьи тут никогда и не было. Представляешь? Ну давай, тебе начинать…
4
Во Дворце пионеров все было по-прежнему: те же грудастые кариатиды в подъезде, тот же обшитый панелями вестибюль с высокими резными дверьми - в библиотеку и в зрительный зал; черная классная доска с пришпиленными объявлениями и расписаниями кружковых занятий, волосатые пальмы в кадках, истертая красная дорожка на лестнице на второй этаж… все как в прошлом году, никакой перемены.
Наверху, в холодном коридоре ДТС, Сергея встретил знакомый волнующий запах эмалита и грушевой эссенции. Перед дверью с синей стеклянной табличкой "Энергетическая лаборатория" он остановился. Из-за двери несся высокий напряженный вой механизма, запущенного на большие обороты. "Что-то испытывают", - подумал Сергей. Ему вдруг захотелось оттянуть разговор с Попандопуло. Повинуясь этому необъяснимому, но настойчивому желанию, он медленно прошел дальше, мимо дверей с такими же синими табличками.
Дойдя до окна в конце коридора, он повернулся и еще медленнее пошел назад. Холодно поблескивали таблички, за закрытыми дверьми слышались приглушенные разговоры и разнообразные звуки работы - размеренный скрип напильника, постукиванье, визг ножовки. На третьем этаже, где помещались художественные кружки, медленно играли на рояле и женский голос резко командовал нараспев: "Ра-аз, и два-а, и три-и, че-ты-ре…"
Сергей усмехнулся. Еще три года назад он с такими же отчаянными дружками любил пробраться потихоньку на третий этаж и, подкравшись к двери балетного класса, распахнуть ее неожиданным ударом, заорать пострашнее - и пуститься наутек, топая как можно громче. Вслед несся визг девчонок, ради которого и затевалась вся экспедиция.
В то время он еще не интересовался ни физикой, ни математикой, ни вообще чем-нибудь из того, о чем можно было услышать в классе. Его интересовали только приключения и подвиги, и кружок героев его детства был небольшим, но избранным: Чапаев, Шерлок Холмс, капитан Немо, Чкалов и Человек-невидимка. Позже к ним присоединился еще и Тарас Бульба.
Из всех кружков, существовавших тогда во дворце, Сережкино внимание привлекали только два: балетный - по уже указанной причине и юных натуралистов - потому что там жил в аквариуме роскошный тритон, которого худенький паренек в очках вечно кормил какими-то крошками, взвешивая их на аптечных весах. Полюбовавшись на тритона и попутно совершив очередную вылазку к голоногим девчонкам, Сережка забирался в читальный зал и просиживал там часами.
В "Пионерской правде" печатали тогда из номера в номер "Гиперболоид инженера Гарина" - увлекательнейший роман, который читался с трепетом и потом эпизод за эпизодом пересказывался приятелям из соседних дворов: "…только он поджег, а тут этот Утиный Нос в окно лезет, с финкой в зубах. Ну, он, конечно, сразу за аппарат - и ка-ак урежет его лучом, тот так и развалился напополам…"
В ежемесячниках "Пионер" или "Костер" тоже было много интересного. Там можно было прочитать о Ютландском бое, или о том, как римские рабы восставали против своих буржуев - патрициев, или как молодежь за границей борется с фашистами, - рассказы об этом нравились Сережке больше всего другого, и его мечтой тогда было попасть в Испанию, в Интернациональную бригаду…
Вернувшись к окну в конце коридора, Сергей подышал на заиндевелое стекло и протер рукавом круглую лунку. Внизу во дворе, рядом с занесенным снегом автомобильным шасси, лежало на козлах длинное зеленое крыло планера и двое ребят без шапок и пальто обмеривали его рулеткой. Закончив обмер, один начал писать в блокноте, а другой стоял рядом, приплясывая от мороза и согревая руки дыханием; потом оба о чем-то яростно, судя по жестам, заспорили и снова схватились за рулетку.
"Простынут, дурачье", - подумал Сергей, отходя от окна. Легкая, едва уловимая печаль, охватившая его сегодня здесь во дворце, и это необъяснимое желание повременить с разговором, ради которого он пришел, - все эти неясные ощущения вдруг усилились и сгустились в очень определенную мысль: сам он, Сережка Дежнев, никогда уже не будет таким, как эти двое, выскочившие раздетыми на мороз из своей лаборатории…
Зябко сунув руки в карманы пальто, он медленно спустился по лестнице, постоял в вестибюле, заглянул в библиотеку, в зрительный зал. Со сцены на него повеяло холодом и печальным запахом пыли и декораций. В позапрошлом году здесь на областном смотре самодеятельности выступал Валька Стрелин, читал "Балладу о синем пакете". Читал он хорошо, умело подчеркивая своеобразный ритм тихоновских стихов:
…Ударило в небо
четыре крыла,
И мгла зашаталась,
и мгла - поплыла,
Ни прожектора.
Ни луны.
Ни шороха поля,
ни шума волны…
Сергей вздохнул, притворяя за собой тяжелую дверь, и решительно направился к лестнице.
Попандопуло в окружении своих "африканских тигров" стоял перед столом, на котором шипел маленький спиртовой котел. Соединенная с котлом резиновой трубкой, тут же стояла небольшая металлическая коробка с выпуклой, почти полукруглой крышкой, притянутой болтиками.
- Сергей! - обрадованно завопил завлаб. - Вот здорово, вовремя пришел! Скажи мне прямо: ты такое видал?
Он указал на коробку негодующим жестом.
- Турбинка? - догадался Сергей.
- Где турбинка? - подскочил завлаб. - Не вижу никакой турбинки! Это - я извиняюсь - ночной горшок, а не турбинка!!
Один из тигров виновато покосился на Сергея и шмыгнул носом.
- Всё, ша. Сейчас сам увидишь. Дай пар! - скомандовал Попандопуло, отодвигая модель на середину стола.
Тигр с виноватым взглядом открыл вентиль. Из-под выпуклого кожуха со свистом ударила струйка пара, внутри что-то загудело, будто там сидел большой сердитый шмель. По мере того как турбина набирала ход, звук ее все повышался, достигнув наконец раздражающе высокой, напряженной ноты - это и был тот самый вой, что Сергей слышал полчаса назад.
- Сколько оборотов? - спросил он заинтересованно.
- При чем тут обороты? Ты лучше посмотри, что сейчас будет!
Действительно, с турбинной начало теперь твориться странное - медленно, но упорно она поползла к краю стола, имевшего, по-видимому, небольшой уклон в ту сторону.
- Видал? - иронически спросил Попандопуло. - Да ты рукой попробуй, не бойся!