- Значит, я угадала! Но ты прав, мне не следует вмешиваться в твои любовные дела; я хочу задать тебе только один вопрос, касающийся меня лично: как ты мог видеть что-нибудь через наш забор? Анубис немного ниже тебя, но он…
- Следовательно, ты провела предварительный опыт? - перебил Орион с невольной усмешкой. - Похвальная предосторожность! Однако советую тебе помнить на будущее, что нельзя равнять всех с твоим Анубисом и что, кроме пешеходов, мимо вас ездят и всадники на рослых лошадях.
- Так, значит, это ты проезжал верхом после полуночи?
- Да, и не устоял против искушения заглянуть в твои окна. При этих словах Катерина нервно отшатнулась назад. Ее глаза загорелись огнем, но только на короткое мгновение. Девушка стиснула обеими руками веер и вызывающе спросила:
- Ты, кажется, поднимаешь меня на смех?
- Конечно, нет, - спокойно отвечал Орион. - Хотя ты имеешь основание на меня сердиться…
- Зато у тебя до сих пор нет никакой причины быть недовольным мной, - с живостью прервала Катерина. - В нашей ссоре пострадавшим лицом являюсь только я одна; ты должен сознаться, что виноват передо мной, и что я имею право требовать некоторого удовлетворения.
- Требуй, я к твоим услугам.
Она посмотрела на юношу и спросила:
- Во-первых, сказал ли ты кому-нибудь о моем…
- О твоем подслушивании? Нет, ни одна душа не знает об этом.
- И ты обещаешь не выдавать меня?
- Охотно. Посмотрим, что же следует во-вторых?
Ориону пришлось долго ждать ответа на свой вопрос. Дочери Сусанны, очевидно, было не легко высказаться, однако она начала, потупив взор:
- Мне хотелось бы знать… ты, пожалуй, сочтешь меня глупенькой девочкой… но все-таки я тебя спрошу, хотя это будет еще одним унижением. Поклянись всем, что тебе свято, ответить мне вполне откровенно, как будто ты стоишь перед лицом Всевышнего!
- Какое торжественное вступление! - заметил Орион. - Только я должен тебе сказать, что есть вопросы, касающиеся не только лично меня…
- Нет, нет! - перебила Катерина. - Это касается только нас с тобой.
- В таком случае, у меня нет причины к молчанию, - отвечал юноша. - Но ты можешь оказать мне в свою очередь одну услугу. Я желал бы узнать, о чем разговаривал вчера ночью патриарх со священником Иоанном?
- Постой! - прервала его Катерина. - Тебе следует, кажется, первому загладить свою вину, а потом требовать услуги от других? Но я буду великодушна, тем более что ответить на мой вопрос очень легко. Обещай только, что ты скажешь истинную правду.
- Обещаю.
- Поклянись мне в том спасением своей души.
- Клянусь!
- Хорошо.
- Что же ты хочешь узнать?
Катерина покачала головой и воскликнула со страхом:
- Не сейчас!… Нет, нет!… Так нельзя!… Сначала я расскажу тебе о патриархе, а потом ты отвори дверь и не удерживай меня, не произноси ни слова больше, не спрашивай ни о чем… Дай мне стул, я хочу присесть.
И действительно, побледневшая девушка с трудом держалась на ногах, ее пальцы дрожали, пока она вытирала платком лицо. Опустившись на стул, дочь Сусанны начала свой рассказ. Она говорила торопливо и как-то безучастно, точно думая о другом; но Орион слушал ее с напряженным вниманием.
Оказалось, во-первых, что за ним следили по распоряжению патриарха. Вениамин тогда же узнал о его поездке в Фостат, к арабскому полководцу, впрочем, о сыне мукаукаса говорилось немного. Глава церкви высказал только опасение, что он перейдет на сторону неверных и отречется от христианства. Гораздо важнее было то, что относилось к переговорам прелата с представителем халифа. Амру настаивал на уменьшении числа монастырей и монашествующей братии; эти люди, по уставу святого Пахомия, занимались разными ремеслами и, существуя на пожертвования и подарки набожных прихожан, могли поставлять различные предметы домашнего обихода, начиная с циновки и кончая обувью, гораздо дешевле, чем обыкновенные ремесленники в городе и во всей стране. Промышленность терпела от этого значительный урон; Амру решил ограничить монастырскую работу, так как арабские кожевники, ткачи и канатчики также рисковали остаться без хлеба.
Патриарх ревностно заступался за монастыри, и ему удалось отстоять половину их числа. Вениамин хорошо знал, что он как глава церкви был опасным противником и мог причинить большие затруднения новому правительству страны. Сознавая необходимость уступки, Амру позволил ему самому указать женские и мужские киновии, подлежащие упразднению. Прелат, конечно, прежде всего указал на мелхитский монастырь святой Цецилии. Сестер обители хотели удалить оттуда в трехдневный срок, причем монастырское имущество, земля и здания переходили к якобитской церкви. Все это предполагалось исполнить тайно из опасения, что бедное население Мемфиса вступится за богатых монахинь, которые делали много добра и безвозмездно ухаживали за больными.
Между тем возбуждать недовольство народа в такое тревожное время было бы слишком опасно. Обмеление Нила посеяло среди мемфитов уныние и панику. Городской сенат также, вероятно, не одобрит столь резких мероприятий, которые считались покойным мукаукасом несправедливыми и вредными для общества. Монахинь из упраздненного монастыря намеревались разместить по якобитским обителям в качестве сестер милосердия светского звания; этому бывали уже примеры. Что же касается игуменьи, то она, по своей знатности, выдающемуся уму и влиянию в высших сферах Византии, могла восстановить против патриарха Вениамина всех восточных христиан. Во избежание этого было решено отправить ее в отдаленную эфиопскую киновию, где нельзя было и помышлять ни о какой попытке к бегству. Катерина довольно равнодушно сообщила все эти подробности. Изгнание еретических монахинь не возмущало ее. Молодая девушка рассчитывала, что и Орион со своей стороны не придаст никакого значения предстоящему событию. Мелхиты зверски убили у него обоих братьев и он, конечно, не мог жалеть разоренные греческие монастыри. Молодой человек действительно не дал заметить, как близко принял он к сердцу рассказ своей гостьи.
- Так это все? - спросил он притворно равнодушным тоном, когда дочь Сусанны поднялась с места и с утомленным видом указала на дверь.
- Да, все, - в замешательстве ответила Катерина. - Пожалуй, я не буду спрашивать тебя о том, что мне хотелось давеча узнать. Может быть, так будет лучше… Выпусти меня отсюда.
Однако юноша медлил отворять и ласково сказал:
- Спрашивай. Я охотно отвечу тебе.
- Охотно? - повторила она, недоверчиво пожимая плечами. - Тебе должно быть неприятно даже смотреть на меня; но теперь я убедилась, что многое у нас, в Мемфисе, да и вообще на свете, идет не так, как следовало бы… Разве мужчины беспокоятся о том, что их вероломство губит девушек? Я не хочу упрекать и даже вовсе не сержусь. Боже сохрани! Не я первая и не я последняя страдаю безвинно. Да и что мне роптать на судьбу? Я очень богата и недурна собой, за меня будут свататься сотни женихов. Я была уже помолвлена один раз и надеюсь, что второй жених не так бессердечно обманет меня, как первый. Что ты скажешь на это, Орион?
- Я надеюсь, что ты будешь счастлива, - серьезно отвечал сын мукаукаса. - Хотя твои слова обидны для меня, но я молчу, потому что виноват перед тобой. Я готов на все, чтобы заслужить твое прощение…
- Прошу тебя, не беспокойся! - прервала Катерина презрительным тоном. - Между нами все кончено. Теперь ты для меня решительно ничего не значишь. Судьба свела нас на очень короткое время, но, знаешь ли, это имело важные последствия для меня. Не далее как вчера ты считал меня совершенным ребенком, на самом же деле я быстро созрела в несколько дней и сделалась гораздо хуже, чем ты думаешь.
- Это крайне огорчает меня, - поспешил заверить девушку Орион. - Мое поведение непростительно, но ведь ты знаешь сама, что я уступил желанию матери…
- Которая настаивала на нашем браке, хочешь ты сказать?
- Совершенно верно.
- Однако разве только в угоду госпоже Нефорис ты обнимал меня тогда под акациями, называя своей возлюбленной, осыпая поцелуями? Неужели ты сознательно лгал, или на самом деле любил меня в эти короткие мгновения, как любишь теперь ту, "другую", которую я не смею назвать? Говори правду, Орион, чистую правду! Ведь ты поклялся мне в этом.
Катерина замолчала, но ее блестящий влажный взор ясно говорил, что она еще любит Ориона, надеется на его благородство и ждет утвердительного ответа. Девушка скрестила полные руки на высокой груди, как будто стараясь унять ее бурное волнение. Румянец на хорошеньком личике то ярко вспыхивал, то становился бледнее; маленький ротик, только что произносивший такие жестокие слова, теперь сложился в улыбку, как будто готовый вознаградить нежным поцелуем за одно утешительное, примиряющее слово. Все существо Катерины изнемогало в истом ожидании, а ее умные глаза, в которых блестели слезы, были с мольбой устремлены на юношу. Это беззащитное, любящее создание было так прелестно в своей печали.
"Любил ли ты меня, как ту, другую?…" "Ты поклялся мне в этом!"… - отдавалось в ушах Ориона; его сердце переполнилось жалостью, и он страстно желал примириться с оскорбленной им девушкой, но воспоминание о Пауле придало ему твердости. Юноша протянул руки к милому ребенку и воскликнул:
- Да, Катерина! Ты была так же мила и очаровательна в ту минуту, как теперь, но я… при всем моем расположении… не мог чувствовать к тебе той всепоглощающей, неизмеримой любви, которую можно испытывать только один раз в жизни… Не будем говорить о том, что было после… Поставь твой вопрос несколько иначе, или позволь сказать тебе…
Однако Орион не успел договорить. Катерина выпорхнула в дверь, как легкая птичка, и тотчас исчезла из виду по дороге к Рыбачьей гавани.
XXIX
Орион остался один и печально смотрел ей вслед. Неужели над ним тяготеет отцовское проклятие и каждый, кто любил его, был осужден на страдание и горе? Он невольно содрогнулся при этой мысли, но юношеская энергия взяла верх, и сыну Георгия удалось прогнать уныние. Теперь ему представлялся удобный случай испробовать свои силы. Еще во время рассказа Катерины смелому, предприимчивому юноше пришло в голову спасти мелхитских монахинь. Чем опаснее и труднее будет его подвиг, тем приятнее за него взяться.
Молодой человек запер за собой дверь во двор. Начинало темнеть. В эти часы Марию обыкновенно навещал Филипп; дядя решил прибегнуть к содействию врача, чтобы устроить девочку в дом Руфинуса. Только удалив ее от бабушки, он мог приступить к задуманному плану. Поднимаясь на лестницу, молодой хозяин крикнул одному из невольников:
- Прикажи запрячь моего персидского рысака!
Вслед за тем он вошел в комнату племянницы одновременно с рабыней, принесшей зажженную лампу.
Мария и Филипп не заметили сразу его прихода. Молодой врач держал руку ребенка; Орион слышал, как малышка спросила его:
- Что с тобой сегодня?… Боже мой! - продолжала она, когда свет лампы упал на лицо Филиппа. - Как ты бледен и печален! Постой, а покажу тебе фигурку мальчика, которую слепила из воска.
Мария, очевидно, надеялась, по-детски, развеселить своего друга. Повернувшись к двери, она заметила дядю и крикнула ему:
- Филипп пришел лечить меня, но, кажется, он сам нуждается в лекарстве! Берегись, тебе дадут противную коричневую микстуру.
Эта шутка не вызвала, однако, улыбки у обоих мужчин. Они молча поклонились друг другу. Орион действительно заметил в молодом враче резкую перемену. Между тем Филипп обратился к Марии с несколькими краткими вопросами, посоветовал Евдоксии исполнять его прежние предписания и затем наскоро пожелал всем доброго вечера.
Однако хозяин не ответил на это пожелание и, посмотрев на девочку любящим взглядом, обратился к посетителю:
- Мне нужно сказать тебе несколько слов, Филипп.
Тут глаза обоих соперников встретились, и оба поняли, что у них есть хоть один общий интерес. Филипп знал, с каким участием относился Орион к больной племяннице. Это заставило его молча последовать за ним в ту самую комнату, где прежде жила Паула.
"Я обязан выполнять долг", - повторял он себе, стараясь сохранить хладнокровие и вникнуть в смысл того, что говорил ему звучным голосом красивый юноша. Врачу было странно видеть перед собой Ориона в качестве просителя, и он не ожидал от него той сердечной теплоты и мягкости, которые выказывал теперь сын Георгия. Зная, что Нефорис совершенно охладела к несчастной внучке, он нашел вполне естественным желание молодого человека удалить девочку из дому. Но когда ему сказали, что ребенок будет отдан на попечение Паулы, врач вздрогнул и с неудовольствием потупился. Орион тотчас угадал его мысли. В самом деле, честному александрийцу пришло в голову, что ребенок будет служить только предлогом влюбленному юноше чаще видеться с Паулой. Возмущенный этим, он вскочил с места, готовый тотчас выразить свое негодование, но его соперник не дал ему заговорить и, опустив глаза, произнес кротким и искренним тоном:
- Я хочу устроить это единственно для Марии. Клянусь памятью покойного отца…
Филипп мрачно покачал головой и глухо произнес:
- Для пользы ребенка я готов сделать очень многое. Дом Руфинуса - лучшее убежище для твоей племянницы, а Паула будет заботиться о ней, как мать… Но если тут замешались посторонние расчеты… - прибавил врач, повысив голос и сдвигая брови с угрожающим видом.
- Нет, нет, - мягко прервал его Орион. - Клянусь еще раз, что я думаю только о спасении девочки! А так как между нами дошло уже до объяснений, то я буду откровенен до конца. Дом Руфинуса открыт для тебя днем и ночью; мне же необходимо уехать на некоторое время из Мемфиса. Здесь затевается бессовестная, мошенническая проделка, и я хочу помешать ей, рискуя собственной жизнью. С этих пор у вас не будет больше повода приписывать мне поступки, несвойственные моему настоящему характеру. Если я не ошибаюсь, мы с тобой оба стремимся получить один и тот же приз. Между нами возникло соперничество, но зачем же страдать от этого ребенку?… Забудь свою неприязнь ради маленькой Марии, и такой великодушный поступок прибавит тебе еще больше цены в глазах… Ты знаешь о ком я говорю…
- Прибавит мне цены! - презрительно перебил Филипп. - Это нисколько не поможет делу. Слепая фортуна наделяет людей своими дарами не по заслугам. Правильный нос, красивый подбородок, выразительные глаза гораздо сильнее действуют на девическое сердце, чем какие угодно внутренние достоинства. Однако, - воскликнул врач с нескрываемой досадой, - да буду я проклят, если могу сказать, каким образом мы договорились с тобой до подобных вещей!… Неужели моя глупость стала известна всему городу? Откуда ты знаешь, что у меня на сердце? Или, может быть, тебе передали в забавном виде историю забракованного поклонника?… Но… не все ли равно! Если не сегодня, то завтра ты узнаешь, кому из нас досталась победа. Взгляни на меня: победители женских сердец не выглядят такими терситами , как тот, что стоит перед тобой. Желаю счастья баловню судьбы и прошу отложить переговоры до завтра.
С этими словами александриец быстро направился к двери; но Орион вторично остановил его, прося забыть свое неудовольствие и уверяя, что Паула ни одним словом не намекнула на любовь к ней Филиппа.
Сын Георгия признался даже в том, что вчера он ревновал врача, увидав его в комнате Паулы после полуночи.
- Брани меня, сколько хочешь, если это облегчит твое сердце, - прибавил юноша, - но не отказывай в своей помощи несчастному ребенку!
Филипп не имел силы устоять против такой искренней просьбы. Он не мог не сознаться в душе, что его счастливый соперник стал теперь достойным любви благородной девушки. Прощаясь с Орионом, врач обещал переговорить на другое утро с Нефорис о Марии. По словам Филиппа, у вдовы мукаукаса замечалось легкое умственное расстройство.
После ухода врача Орион тотчас поехал к Руфинусу. Хозяин пригласил его в свой рабочий кабинет, узнав, что молодой человек хочет сообщить ему важное известие. Однако посетитель захотел предварительно посоветоваться с женщинами о помещении к ним маленькой Марии.
- Кажется, все живущие в доме наместника понемногу перейдут к нам, - заметил Руфинус, - мне это будет очень приятно; ну а ты что скажешь, жена?
- Я скажу то же самое! Впрочем, нам не о чем беспокоиться: внучка Георгия приедет в гости к Пауле.
- Ах если бы ее поскорее перевести сюда! - заметила дамаскинка. - Но, пожалуй, твоя мать, Орион… побоится отпустить свою любимицу в еретический дом?
- Предоставь мне с Филиппом устроить это дело, - отвечал юноша. - Если бы ты знала, как обрадовалась малышка!
Орион отвел Паулу в сторону и спросил ее с тревогой:
- Не слишком ли смело с моей стороны надеяться на твою взаимность?… Принадлежит ли мне твое сердце? Что бы ни случилось, могу ли я положиться на тебя и твою любовь?
- Да, да! - вырвалось у Паулы из глубины сердца.
Ее возлюбленный вздохнул с облегчением и радостно последовал за Руфинусом.
Придя в освещенный кабинет, Орион сообщил старику, не называя имени Катерины, о намерении патриарха упразднить монастырь святой Цецилии. Хотя между ним и монахинями-мелхитками не было ничего общего, но юноша дал себе обет стоять за каждое правое дело и беспощадно бороться с грубым произволом. Он помнил, как горячо отстаивал этот монастырь от притязаний патриарха его покойный отец. Паула также любила сестер греческой обители; заступничество Ориона за них обрадует его возлюбленную, а сам он найдет исход своим нравственным страданиям, покровительствуя беззащитным.
Руфинус с возрастающим удивлением и ужасом прислушивался к рассказу гостя. Когда тот кончил, старик вскочил с места, не зная, что предпринять, и ломая руки. Однако юноша успокоил его, сказав, что есть средство помочь несчастным. Маститый филантроп и неугомонный скиталец по свету весь обратился в слух; как старый боевой конь, запряженный в плуг, бьет копытом землю и гордо выгибает шею, заслышав военную музыку, - так и Руфинус выпрямился, сверкая глазами, полный энтузиазма и энергии.
- Молодец, Орион! - воскликнул старик. - Я помогу тебе не только словом, но и делом. Мне давно казалось, что ты человек недюжинный, несмотря… несмотря на кое-какие промахи; но тот, кому приходилось заблуждаться, пожалуй, больше стоит за правду, чем самодовольный, лицемерный фарисей с его непогрешимостью и черствой душой. Теперь уже довольно поздно, однако игуменья, верно, еще на ногах, потому что в монастыре не звонили к ночной молитве. Что ты хочешь предложить почтенной настоятельнице?
- Скажи ей, что послезавтра в это время…
- Почему не завтра? - перебил пылкий старик.
- Потому что мы не успеем завершить необходимые приготовления в такое короткое время.
- Хорошо, хорошо!
- Итак, послезавтра вечером большая барка - не из наших - причалит к берегу у монастырского сада. Я буду сопровождать женщин до Дамьетты, лежащей на Средиземном море. Еще сегодня ночью подъедет туда гонец к моему двоюродному брату Колумелле, который владеет множеством кораблей. Он приготовит парусник и отвезет монахинь, куда пожелает игуменья.
- Отлично, великолепно! - с воодушевлением воскликнул Руфинус. Он схватил палку и шляпу, но тут его сияющее лицо сделалось серьезным. С видом спокойного достоинства подошел он к изумленному юноше, взглянул на него с отеческой приветливостью и сказал: