- Ну, как нам быть? - спросил наконец молодой врач. -Да, что тут делать? - заметил Горус Аполлон, пожимая плечами. Наступила паузу. Старик поднялся с места и стал ходить по комнатам, опираясь на костыль.
- Обе они тихие и разумные женщины, - пробормотал он, как бы говоря сам с собой, - я думаю, немного найдется таких. Как заботливо помогла мне встать добрая малютка с низкого кресла в саду, когда я был у них в гостях.
При этом жрец тихонько захихикал и остановил Филиппа за руку, когда тот проходил мимо него.
- Человеку следует испытать все на свете, - продолжал он с несвойственным ему задором, - я не прочь воспользоваться женской заботливостью, прежде чем сойду в могилу. Но правда ли, что жена и дочь Руфинуса не любят праздности и бабьей болтовни?
- Само собой разумеется, - отвечал врач.
- Тогда что же можно возразить против нашего переселения к ним? - спросил жрец. - Будем хоть раз в жизни легкомысленны, любезный собрат; если б это не было так чертовски серьезно, я бы от души расхохотался. Подумай только, сынок: в часы отдыха молоденькая девушка будет сидеть напротив меня, а старуха - напротив тебя. Белье наше старательно будет вымыто, платье починено, книги в порядке; поутру мы услышим ласковое приветствие - "радуйся", а за столом… Взгляни на эти фрукты на тарелке: они насыпаны точно овес на угощение лошадям, а в доме старика Руфинуса их подавали точно так же, как бывало у нас на острове Филэ… Лакомство вдвое приятнее, когда оно красиво разложено на блюде. Пуль, по-видимому, такая же искусная хозяйка, как моя покойная сестра. Кроме того, когда мне захочется встать, меня поддержит маленькая красивая ручка. Наше жилище давно никуда не годится: в спальне с потолка летит известка и пыль, здесь, в полу, широкие трещины, так что я вчера споткнулся, а наши недотроги-хозяева, господа булевты, говорят, что не могут производить ремонт за свой счет: у них нет на это ни единого жалкого обола. А у старика Руфинуса все было в лучшем виде…
Тут Горус Аполлон опять громко захихикал и, потирая руки, продолжал:
- Ну, как ты думаешь, не изменить ли нам свой образ жизни, Филипп? Что если мы исполним волю умирающего? Великая, милосердная Исида! Это было бы доброе дело, и я охотно соглашаюсь пожертвовать для него своими привычками. Как ты думаешь, ведь мы могли бы предложить им сначала помесячное вознаграждение?…
Потом он снова стал серьезным, покачал головой и сказал в раздумье:
- Нет, нет, тогда, пожалуй, придется потерять свое спокойствие… Это приятная мечта, но ее будет трудно осуществить.
- Тем более теперь, - подхватил врач. - Пока дамаскинка не устроится, нечего и думать о нашем переселении.
У старого жреца вырвалось проклятие, и он воскликнул, сердито сверкая глазами:
- Везде и всюду эта гордая патрицианка! Змея в образе женщины! Сколько от нее исходит зла! Но погоди, постой!… Надеюсь, что мы скоро избавимся от нее, и тогда… Я не хочу отступаться от того, что может украсить нам жизнь. В противном случае мне придется отвечать на том свете за свое малодушие. Воля умирающего священна, так говорили наши отцы, и они были правы. Пусть желание Руфинуса исполнится. Да, да, это решено! Устранив всякие препятствия, мы поселимся вместе с Иоанной и ее дочерью. Я так хочу и не изменю своему слову!
Тут снова в комнату вошел садовник, и жрец воскликнул, обращаясь к нему:
- Послушай, милый, все-таки выходит так, что мы будем жить вместе, но об этом потолкуем после. До сумерек оставайся с моими людьми, только, смотри, не говори лишнего; все они болтуны и шпионы. Теперь господин Филипп передаст печальное известие вдове, а ночью ты можешь переговорить с ней подробно. Все случившееся, и даже смерть твоего господина, должно оставаться тайной для посторонних.
Садовник знал, как много зависело от его молчания. Отправляясь к вдове, Филипп был задумчив.
- Ободрись, сын мой, - сказал ему Горус Аполлон. - А когда выйдешь из дому, загляни в наш садик. Мы жалели высокую старую пальму, когда она засохла, а теперь из ее корня растет молодое зеленеющее деревце.
- Со вчерашнего дня оно опустило листья и, вероятно, пропадет, - отвечал Филипп, пожимая плечами.
- Его сейчас же надобно полить. Гиббус! - воскликнул старик. - Ступай в сад и полей молодую пальму.
- Хорошо, что у нас есть вода под рукой, - заметил врач и, остановившись на пороге, прибавил с горечью: - Не всегда бывает так легко помочь беде!
- Терпение и добрая воля преодолеют все препятствия, - пробормотал Горус Аполлон и, оставшись один, с досадой продолжал: - Как мы срубили засохший пальмовый ствол, так нужно покончить и с прошлым Филиппа, куда замешана эта знатная девчонка. В огонь его! Но как я доберусь до нее? Что мне придумать? Как быть?
Он снова уселся в кресло, потирая лоб рукой; в эту минуту в комнату вошел негр с докладом о нескольких посетителях, желавших видеть ученого. Это были старшины мемфисского сената, посланные за советом к маститому жрецу. Они были уверены, что Горус Аполлон найдет средство отвратить от города и всей страны наступившее страшное бедствие, хотя против него оказывались бессильными христианские молитвы, вклады в церковь, крестные ходы и странствия к святым местам. Мемфиты дошли до отчаяния и решились не отступать ни перед чем, даже если б им пришлось прибегнуть к языческому колдовству.
XXXV
Дружба между Элиодорой и Катериной продолжалась недолго. В одну безлунную темную ночь молодая девушка потихоньку от матери отправилась со своей новой приятельницей к ворожее, в сопровождении горничной и глухонемого конюха. В то время в Мемфисе появилось множество предсказательниц, алхимиков и чародеев. Гадальщица предрекла молодой женщине, что она достигнет величайшего счастья и осуществления заветных надежд. С этого момента Катерина возненавидела соперницу, которая угрожала ее благополучию.
Элиодора пришла к ворожее в простом, но богатом одеянии. Ее пеплум застегивался на плече не золотой пряжкой, а пуговицей из громадного сапфира. Такая роскошь тотчас бросилась в глаза гадальщице, она поняла, что имеет дело с богатой и знатной женщиной. Скромно одетая дочь Сусанны показалась ей бедной девушкой, и потому хитрая женщина предсказала "мотыльку" далеко не столь заманчивую будущность, а только устранение некоторых препятствий и, наконец, брак с пожилым человеком, от которого у нее будет много детей.
Занятия ворожеи, по-видимому, приносили ей большой доход; убранство ее жилища резко отличалось от обстановки жалких лачужек в этой бедной части города, где жило самое беспутное население. Но внешний вид дома гадальщицы Медеи почти ничем не отличался от соседних хижин; ей приходилось соблюдать большую осторожность, так как городские власти угрожали смертной казнью за чародейство и магию.
Маленькая зала без потолка, украшенная колоннами, где предсказательница принимала посетителей, была отделана довольно роскошно. По стенам висели ковры, затканные символическими фигурами; колонны покрывала живопись; на маленьких алтарях дымились над жаровней с угольями тигели и котелки различной величины; вокруг всей комнаты возвышались на подставках кубки, бутылки, кувшины, колесо, где порхала птица-вертиголовка; восковые фигуры, и в числе их изображения мужчин и женщин с пронзенным сердцем; клетка с летучими мышами; стеклянные банки, наполненные пауками, лягушками, пиявками, жуками, скорпионами, тысяченожками и другими отвратительными тварями; у одной стены виднелись натянутые канаты, служившие для магических представлений. Воздух был пропитан крепкими ароматами, между тем как за дверью, скрытой занавесом, помещались музыканты. Оттуда слышалось то монотонное пение детей, то звон колокольчиков и глухие удары барабана.
Ворожея Медея дополняла собой странное убранство этой комнаты; хотя ее нельзя было назвать старой женщиной, но бледное лицо, необычайная худоба и высокий рост придавали ей что-то зловещее. Кроме того, она высоко зачесывала на темени пучок совершенно черных кудрей. Неожиданный приход посетительниц застал врасплох Медею; многое было у нее не приготовлено к приему, почему она и просила Элиодору прийти вторично через три дня. Молодая вдова опять явилась в сопровождении Катерины.
Было бы непростительно оставить Египет, страну чародейства и магии, не испытав на себе их силы.
Сенаторша соглашалась с этим, но сама не хотела ни о чем гадать. Она была довольна своей судьбой, а если в ней предстояли перемены к худшему, то не стоило тревожиться заранее и рисковать быть обманутой. Покой был для нее милее всего, но Мартина не желала мешать молодежи забавляться.
Молодая вдова и дочь Сусанны не без волнения переступили порог гадальщицы. После полудня Катерина видела Филиппа, выходившего из дома Руфинуса, а вслед за тем арабских чиновников, явившихся для допроса.
Перед восходом солнца Паула вышла в сад с заплаканными глазами; немного времени спустя к ней присоединилась Пуль со своей матерью. Тут дамаскинка, рыдая, бросилась на шею Иоанне, и все три женщины долго плакали вместе; очевидно, в доме Руфинуса произошло нечто особенное.
Катерина отправилась к соседям, желая удовлетворить свое любопытство. Однако старая Перпетуя, не любившая девушку, довольно резко и невежливо попросила ее не беспокоить хозяев.
Кроме того, на улице с ней и с Элиодорой случилась неприятность: экипаж Нефорис, из которого они хотели выйти у городских ворот, был задержан арабскими всадниками, причем их предводитель подверг обеих женщин допросу.
Таким образом, они на этот раз пришли в дом "кудрявой Медеи", как люди прозвали ворожею, испуганные и взволнованные, но были встречены здесь с такой предупредительной вежливостью, что скоро успокоились, и даже трусливая Элиодора забыла свой страх. Гадальщица знала теперь, кто такая Катерина, и относилась с большим почтением к единственной дочери богатой Сусанны.
Узкий серп молодого месяца стоял на небе; по словам Медеи, это делало ее проницательнее, чем во время "лунанегра", как она называла безлунную ночь. При первом приходе посетительниц ее умственное око было помрачено враждебными силами мрака, подвластными Тифону, а теперь она видит будущее, как в серебряном зеркале после трехдневного очистительного поста; в настоящую минуту от нее не укроется ни одна пылинка. "Помогите мне, дети Гора : Имсети, Хапи и остальные блаженные духи!"
- О мои красавицы, - продолжала с воодушевлением Медея, - сотни знатных женщин испытали мое искусство, но я никогда не видела таких счастливых, как вы обе. Слышите ли, как кипит вода в котлах счастья. Крышки так и подскакивают - это просто неслыханно!
Произнося заклинания, она протянула руку к обоим сосудам и торжественно воскликнула:
- Избыток благополучия бьет через край! Цефа Метрамао!… Вернись обратно к настоящему уровню, к настоящей высоте, к настоящей глубине, к настоящей мере! Дай сюда твой локон, Меи-измеритель, вымеряй и взвесь все это, Техути, двойной Ибис!
Медея усадила пришедших на изящные стулья против окна, навязала каждой на безымянный палец "анубийскую" нить, шепотом выпросила у них по волоску и порывисто воскликнула со страхом и тревогой, как будто от этого зависело счастье или погибель обеих женщин.
- Приложите палец с анубийской нитью к сердцу не спускайте глаз с котла и пара, который возносится кверху, к светлым духам в блаженные селения!
Посетительницы, не помня себя от волнения, исполнили приказания ворожеи. Тут она неожиданно принялась кружиться на концах пальцев, густые волосы свесились ей на лицо, а волшебная палочка в вытянутой правой руке описывала широкие круги. Вдруг Медея вздрогнула и остановилась, как будто от испуга; лампы погасли, и зала освещалась теперь только звездами сквозь открытый потолок и раскаленными углями очага. Раздалась тихая музыка, комната наполнилась новым сильным ароматом. Гадальщица бросилась на колени, протянула руки к небу и закинула голову, как будто у нее переломилась шея; в этом странном положении она пела одно заклинание за другим звонким, страстным голосом; ее локоны беспорядочно торчали в стороны; каждую минуту Элиодора и Катерина ожидали, что Медея упадет навзничь от прилива крови к мозгу, но она продолжала петь; ее белые зубы сверкали в полумраке; имена демонов и магические формулы слетали с языка. К этому дикому пению вскоре примешался странный хрип, вздохи и жалобы, как будто умирающий боролся со смертью и плакал больной ребенок.
Наконец, детский голос стал слышнее:
- Воды, немножечко воды, - умолял кто-то.
Эта фраза, сказанная на египетском языке, заставила женщину вскочить на ноги и вскрикнуть:
- Слышите жалобы обделенных судьбой? У них отняли то, что дано вам; они страдают в нужде, а вы осыпаны благами, которых достало бы сотням людей.
С этими словами, сказанными по-гречески самым льстивым тоном, ворожея обернулась к занавесу и торжественно воскликнула по-египетски:
- Дайте жаждущему пить: счастливцы дают ему немного от своего избытка. Успокойте демона, детского мучителя, белым напитком, чтоб он угасил свой огонь! Раздайся музыка, заглуши стоны вопиющих духов!
Медея обратилась к котлу Элиодоры и с важностью прибавила, как будто повинуясь высшей воле:
- Семь золотых монет, чтобы окончить дело!
Пока молодая женщина вынимала кошелек, ворожея вновь зажгла лампы и бросила монеты в кипящую жидкость, припевая:
- Чистое, блестящее золото! Солнечный свет, спрятанный в недрах земли! Святые семеро, соединитесь вместе! Растопитесь и слейтесь воедино!
При этом она принялась выливать дымящуюся жидкость, черную, как чернила, из котла в плоское блюдо, подозвала Элиодору к себе и стала объяснять то, что видел ее вещий взор на светлой поверхности темного отвара.
Предсказания оказались вполне благоприятными для молодой вдовы. Речь ворожеи должна была внушить доверие к ее искусству; она в точности описала наружность Ориона, говоря о возлюбленном Элиодоры, и прибавила, что этот юноша находится теперь в дороге с пожилым господином. Потом гадальщица стала толковать о скором возвращении его домой; о радостной встрече любящих сердец. Воображаемое видение закончилось картиной венчания, но не епископ Мемфиса, а какой-то другой незнакомый прелат благословлял брачный союз византийки с ее избранником в великолепном храме.
Катерина, которая со страхом слушала пение гадальщицы и таинственные голоса духов, напряженно ловила теперь каждое слово. Она не могла надивиться тому, что ворожея так верно описала наружность Ориона и Софийский собор в Константинополе.
Сердце мучительно замирало у нее в груди, но хотя молодая девушка внимательно слушала Медею, до нее все-таки доносились жалобные стоны и хриплое дыхание из соседней комнаты. Это еще сильнее увеличивало тоску Катерины и неопределенный страх. Нет, гадальщица говорила неправду: судьба не отнимала доли счастья у других, чтобы дать его дочери Сусанны! Обманутая невеста Ориона была бесспорно самым несчастным существом на свете. Только томная красавица, стоявшая с ней рядом, была щедро осыпана всеми земными благами. О если б Катерина могла отнять их у нее одно за другим, начиная с крупного рубина, украшавшего сегодня одежду Элиодоры, и кончая любовью вероломного юноши!
Бледная и взволнованная, приблизилась девушка к Медее, когда пришла ее очередь и ею также были пожертвованы семь золотых. Но она не интересовалась больше своим будущим, ей хотелось теперь одного мщения счастливой сопернице.
Тем временем черная жидкость была вылита из другого котла на блюдо; от нее повалил горячий пар, распространявший пряный запах. Ворожея сдувала его в сторону и как только отвар немного охладился и поверхность его сделалась блестящей, снова приступила к гаданию. Медея спросила, о чем прежде всего желает узнать Катерина. Однако та не успела ответить: страшный звон и стук неожиданно потряс легкие стены. Предсказательница с громким, пронзительным криком уронила блюдо на пол; горячие отвратительные брызги попали на одежду и руки молодой девушки. Невыразимый ужас овладел ею; Элиодоре, которая сама едва устояла на ногах, пришлось поддержать подругу, чтобы не дать ей упасть.
Гадальщица исчезла; вместо нее из-под двери выскочили мальчик-подросток, молодой человек и высокая сухая девушка-египтянка в нищенской одежде. Они метались по комнате, хватая второпях принадлежности колдовства и спуская их в открытое подполье. Через минуту угли были залиты, лампы потушены. Подросток и юноша с угрозами и бранью толкнули женщин в угол залы, после чего сами с кошачьим проворством влезли по стене на карниз и скрылись.
Раздался пронзительный свист. Вслед за тем в комнату вбежала гадальщица. Она схватила дрожащих посетительниц за плечи и воскликнула:
- Сжальтесь надо мной, ради Христа! Здесь дело идет о моей жизни. За колдовство следует смертная казнь. Я из-за вас попала в беду. В мой дом нагрянула стража. Вы непременно должны сказать, что пришли ухаживать за больными!
Медея втолкнула обеих женщин в душную каморку позади занавеса. Костлявая девушка проскользнула вслед за ними. Здесь на жалкой постели стонал старик, дрожа в лихорадочном ознобе, на его обнаженной груди и лице виднелись темные пятна. Рядом с ним на другой кровати метался в жару пятилетний мальчик. Элиодоре казалось, что она задохнется в этой жаркой зараженной атмосфере. Катерина в страхе прижалась к ней, но ворожея толкнула их обеих в разные стороны со словами: "Ступайте каждая на свое место. Ты к ребенку, а ты к старику".
Ошеломленные посетительницы машинально повиновались Медее, которая задыхалась от волнения. Катерина, никогда не ходившая за больными, почувствовала ужасное отвращение при взгляде на горячечного, зато Элиодора с жалостью посмотрела на красивого ребенка и вытерла ему своим платком капли пота, проступавшего на лбу.
В эту минуту на крыльце послышался звон оружия; дверь затрещала под напором сильных рук и подалась. В комнату вошел врач Филипп, приказав охранительной страже оставаться на улице. Он явился по поручению булевтов. Им донесли, что в доме Кудрявой Медеи находятся заразные больные, тогда как она продолжает принимать посетителей, приходящих для ворожбы.
Городские власти давно добирались до нее, а сегодня их предупредили, что гадальщица ожидает вечером важных гостей. Чиновникам хотелось застать ее с поличным; врачу предстояло определить характер болезни у пациентов. Во всяком случае сенат имел намерение посадить обманщицу в тюрьму.
Молодой врач менее всего ожидал встретить у нее Элиодору и Катерину. Он взглянул на них, неодобрительно качая головой, и прервал быстрый поток речей Медеи, уверявшей, что благородные дамы пришли сюда из христианского милосердия навестить страждущих. "Это все выяснится после", - сказал он очень сухо и затем вывел невольных сиделок на свежий воздух.