- Отвратительная, гадкая страна! Эти арабы не щадят ничего… Скорее подайте стул: мне дурно! В темницу! Такое несравненное создание потащат по улицам в темницу! Но если у них приказ об аресте, то она обязана следовать за ними. Никакая сила не спасет ее от этого. Однако зачем подвергать позору благородную, чудесную девушку, как последнюю воровку? Нет, этого нельзя допустить! Женщины должны помогать в беде друг другу, и я сделаю для Паулы все возможное, пока жива сама и твердо стою на своих ногах. Катерина, дитя мое, разве ты не понимаешь, что следует сделать? Что ты стоишь и смотришь на меня, точно я какая-нибудь обезьяна в перьях? Зачем ваши толстые лошади даром едят овес? Ну, ты все еще не поняла меня? Сейчас беги домой и прикажи заложить большой крытый экипаж, в котором привезли меня из наместнического дома; пусть он въедет а сад. Ну наконец-то ты сообразила! Беги живей, у тебя быстрые ножки!
Мартина захлопала в ладоши, точно выгоняя кур из садовой клумбы; дочь Сусанны поневоле повиновалась. Потом сенаторша стала искать свой кошелек и, найдя его, воскликнула успокоительным тоном:
- Слава Богу, теперь я могу объясниться с мусульманскими мошенниками. Этот язык понимают все, - прибавила она, позванивая золотыми монетами. - Пойдем, добрая женщина; где эти кровопийцы?
Международный язык, на который намекала матрона, произвел желанное действие. Начальник стражи при посредстве переводчика позволил уговорить себя; он разрешил Пауле отправиться в тюрьму в закрытом экипаже, обещал поместить ее приличным образом и согласился даже взять туда старую Перпетую, которая с горькими слезами умоляла не разлучать ее со своей питомицей.
Такая ужасная неожиданность не заставила, однако, Паулу потерять обычное хладнокровие; она держала себя с прежним достоинством, но когда пришлось прощаться с Пульхерией и Марией, тихо заплакала. Девочка, вне себя от горя, ухватилась за ее платье и настаивала, чтоб ее взяли в тюрьму вместе с Паулой и Перпетуей.
По словам секретаря, епископ Плотин обвинил дочь Фомы в том, что она устроила побег монахинь. Вдова Руфинуса едва держалась на ногах, когда несчастная прошептала ей на ухо:
- Берегись Катерины! Только она могла выдать нас. Но если даже епископу известно о соучастии Руфинуса в побеге сестер, мы должны опровергать это самым решительным образом. Будь спокойна, у меня арабы не выведают ничего.
Потом девушка продолжала громко:
- Конечно, вы не забудете меня. Благодарю вас обеих за все. Ты, Пуль, и ты, госпожа Иоанна, приняли к себе одинокую сироту и заменили ей родных, пока судьба не поразила нас всех… Сделайте то же самое для маленькой Марии…
И Паула притянула к себе мать и дочь, а несчастная девочка громко плакала, спрятав голову у нее в коленях.
- Вот еще одна просьба, - продолжала дамаскинка. - Ах, переводчик опять торопит меня. Подожди еще немного! Слушайте же, друзья мои: если вернется мой посланный и принесет известие об отце, или - Боже, Боже! - или приедет он сам, дайте мне знать об этом. Милосердное небо! Может быть, отец навестит меня в тюрьме. Но если он приедет слишком поздно… скажите ему, что отыскать его и свидеться с ним было самым горячим моим желанием; кроме того, - эти слова Паула прошептала Иоанне на ухо, - попроси отца любить Ориона как родного сына. Скажи им обоим, что я любила их горячо и беззаветно до последней минуты жизни!
Тут она принялась целовать своих друзей в глаза и губы, говоря:
- Я люблю вас и буду любить всегда - тебя, госпожа Иоанна, тебя, моя Пуль, и тебя, Мария, моя милая, ненаглядная крошка.
Катерина также подошла к ним, протягивая Пауле руки, но Иоанна решительно отстранила ее, и четверо близких людей еще раз слились в едином объятии, как будто желая помешать всему враждебному и постороннему нарушить их союз.
Когда же дочь Сусанны вторично хотела приблизиться к Пауле, Мартина, следившая с заплаканными глазами за сценой прощания, удержала девушку за плечо и шепнула ей:
- Не мешай им, дитя. Такие чистые души чувствуют инстинктивное влечение друг к другу, и я, старуха, желала бы присоединиться к ним.
Переводчик начал строго торопить арестованную. Вдова и дочь Руфинуса выпустили Паулу из объятий, и только Мария по-прежнему держалась за нее даже и в минуту, когда дамаскинка подошла к сенаторше, чтобы обнять ее в порыве искреннего чувства. Мартина взяла голову девушки обеими руками, поцеловала ее и воскликнула, захлебываясь от слез:
- Господь да благословит тебя, дитя! Я благодарна Провидению, которое свело нас вместе. Мы отвыкли в столице от искренности и простоты, но я и мой Юстин не терпим лицемерия и умеем постоять за своих друзей. Бог даст, ты сама убедишься в этом; я и мой муж не покинем тебя без помощи, пока мы живы. Запомни мои слова, они сказаны не на ветер, - и она еще раз поцеловала Паулу.
Арестованная вышла из дома, чтобы сесть в экипаж; в саду ее встретили Евдоксия и Мандана, скромно державшиеся в стороне. Дамаскинка поцеловала их обеих на прощание и пожала руки горбатому садовнику и масдакиту, у которых бежали по щекам крупные слезы. Оскорбленная Катерина заступила ей дорогу, ухватилась за руку подруги, и воскликнула умоляющим тоном:
- А для меня у тебя нет никакого привета!
Паула освободилась от нее и сказала шепотом:
- Благодарю за экипаж. Ты знаешь, он везет меня в тюрьму, и я подозреваю, что обязана этим твоему предательству. Если я ошибаюсь, прошу прощения; если нет, твое наказание едва ли будет лучше моей участи. Ты еще молода, Катерина, постарайся исправиться.
Паула села вместе с Перпетуей в закрытую карету; лошади тронулись. Последним, что у нее мелькнуло перед глазами, была маленькая Мария, бросившаяся, рыдая, в объятия Иоанны.
XXXIX
Сусанна никогда не была особенно расположена к Пауле, однако несчастье дамаскинки глубоко потрясло ее и пробудило в ней искреннее сочувствие. Она вознамерилась даже посылать заключенной пищу со своего стола, желая чем-нибудь облегчить участь девушки. Набожная женщина видела в этом долг христианского милосердия. Ее дочь, по-видимому, также принимала близко к сердцу горе подруги. Вернувшись домой с сенаторшей Мартиной, Катерина казалась такой расстроенной и убитой, что в ней нельзя было узнать прежнюю беззаботную резвушку.
Снова задела ее отравленная стрела!
До сих пор она пала только в собственных глазах; теперь и другие считали Катерину низкой, достойной презрения.
Дамаскинка узнала истину. Предательница нашла себе, в свою очередь, предателя. Ненавистная соперница имела право презирать ее, и это еще более усиливало ненависть к ней Катерины. До сих пор веселая, живая девушка очаровывала всех миловидностью, встречая повсюду привет и ласку, а сегодня с ней обошлись пренебрежительно, и не одна Паула, а также и Мартина, которая, наверное, подметила что-нибудь, потому что выказывала теперь холодность.
Во всем этом был виноват епископ; он не сдержал своего слова хранить в тайне их разговор. Пожалуй, он выдал имя доносчицы даже арабам. Тогда Катерину потребуют в суд для свидетельских показаний, и как отнесутся к ней в таком случае и Орион, и родная мать, и добрая Иоанна, и, наконец, сенаторша?
Катерина догадывалась, что старик Руфинус погиб, спасая монахинь. Это искренне огорчало дочь Сусанны. Соседи постоянно были к ней добры, и она не желала причинить им горе. На судебном допросе показания Катерины могли погубить несчастных женщин, а между тем ей вовсе не хотелось делать зла никому, кроме той, которая завладела сердцем Ориона.
Следовало во что бы то ни стало избежать этой ужасной необходимости. Но куда девался епископ Плотин?
Ведь он еще вчера возвратился обратно в Мемфис и до сих пор не навестил Сусанну. Здесь крылось что-то подозрительное! С Плотином необходимо переговорить безотлагательно, иначе он завтра же на допросе может выдать Катерину. Тогда к ним в дом нагрянут сыщики, писцы, переводчики - брр! Ей приходилось уже отвечать однажды на суде, и она не хотела вторично пережить подобный позор.
Но как могла она сегодня же или, самое позднее, завтра поутру повидаться со своим духовником?
Экипаж пока не возвращался и если б она… До полуночи остается еще два часа… Конечно, это можно устроить!
Катерина немедленно завела с матерью разговор о том, почему епископ не появился у них сегодня. Его отсутствие действительно тревожило вдову; она слышала, что он вернулся не совсем здоровым и посылал за врачом.
Дочь сейчас же вызвалась навестить Плотина. Лошадей не надо отпрягать, и кормилица может проводить ее. Она должна оказать внимание почтенному старику и узнать, как чувствует себя епископ.
Сусанна согласилась с дочерью, но возразила, что теперь поздно беспокоить прелата, однако избалованная Катерина все-таки настояла на своем.
Сусанне пришлось уступить; позвали кормилицу, и как только экипаж въехал во двор, "мотылек" бросилась на шею матери, обещая скоро вернуться. Несколько минут спустя каррука остановилась у епископского дворца. Девушка приказала своей провожатой ждать ее в экипаже и зашла одна в продолговатое здание, где жил пастырь мемфисской церкви.
В большой, слабо освещенной единственной лампой прихожей было тихо и пусто. Привратник, по-видимому, куда-то ушел, но Катерина знала все ходы и выходы в доме. Она проникла через имплувиум в библиотеку, где хозяин обычно проводил вечера. Но и библиотека оказалась погруженной в темноту, и никто не ответил на тихий зов посетительницы. В следующей комнате, куда она добралась почти ощупью, храпел на полу невольник перед большой кружкой вина и ручным светильником. Катерина стала смелее. Через отворенную дверь спальни епископа до нее долетали болезненные стоны и хриплое дыхание: там был слабый свет. Гостья остановилась в нерешительности.
Больной стал звать по имени домоправительницу; ответа не было. Охмелевший невольник не двигался с места.
- Кто там? Придет ли наконец врач? - простонал епископ.
Но в доме по-прежнему царствовало безмолвие. Он как будто вымер. Вся прислуга разбежалась, опасаясь заразы, в том числе аколит, который имел жену и детей. Домоправительница пошла за врачом, навещавшим сегодня больного. При нем остался единственный верный слуга, он не захотел покинуть старого господина, но страсть к вину заглушила в нем голос совести. Невольник воспользовался всеобщей суматохой, забрался в погреб, который забыли запереть, и теперь спал непробудным сном под влиянием винных паров и подавляющего зноя этой ночи. Катерина тотчас подала голос.
- Ах это ты, моя малютка! - ласково проговорил больной с очевидным усилием.
Она взяла ручной светильник и подошла к его постели. Плотин протянул к ней навстречу худые руки, но тотчас прижал их к воспаленным векам, восклицая:
- Не подноси ко мне огня, мне больно. Прочь лампу!
Катерина поставила светильник на низенький сундук позади изголовья кровати и, приблизившись к старику, передала ему поклон от матери. На вопрос, как он себя чувствует и почему так пусто в доме, епископ отвечал невнятно; он просил девушку подойти поближе, не вполне понимая ее слова. Потом больной сказал, что ему плохо и он, вероятно, умрет. Со стороны Катерины было очень мило навестить его; он всегда любил ее, свою дорогую, невинную малютку.
- Хорошо, что ты пришла, - заключил Плотин, - по крайней мере я благословлю тебя от всей души. Благословение старца принесет тебе милость Божью.
Растроганная девушка опустилась на колени. Больной положил ей на темя правую руку, горевшую в лихорадочном жару, и стал бормотать про себя неясные слова, которые Катерина не могла разобрать. Рука умирающего давила ей голову, как свинец. Старый, неизменный друг их семьи угасал на ее глазах; сердце Катерины сжималось от жалости и страха, хотя это не заставило ее забыть о цели своего прихода. Но как прервать торжественную сцену посторонним вопросом? Девушка была в нерешительности. Прелат по-прежнему шептал что-то про себя, и его пылающая рука до боли давила ей на череп. Наконец она собралась с силами, но едва хотела заговорить, как заметила, что больной бормочет несвязные речи вместо обычной формулы благословения.
Тогда она освободилась от руки Плотина и осторожно положила ее обратно на постель. На щеках епископа выступали такие же темные пятна, как и у заболевших в доме Курчавой Медеи. С криком ужаса поднялась Катерина с колен, схватила с сундука лампу и, не обращая внимания на жалобные стоны умирающего, поднесла огонь к его лицу. Он старался защитить руками воспаленные глаза, но дочь Сусанны насильно отвела эти слабые руки. Признаки болезни были несомненны. Девушка бросилась бежать из комнаты в комнату, пока не наткнулась в прихожей на домоправительницу. Та взяла у нее из рук светильник и обратилась к неожиданной гостье с вопросами, но Катерина крикнула ей только: "У вас зараза в доме. Прикажи запереть ворота!" - и выбежала на улицу, чуть не сбив с ног врача, приведенного к больному.
Прыгнув в экипаж, Катерина велела ехать скорее. Едва лошади тронулись, она с воплем произнесла, обращаясь к кормилице: "Там зараза! Плотин умирает!"
Испуганная женщина пыталась успокоить свою питомицу, уверяя, что такой святой человек, как епископ, недоступен нечистым болезням, насылаемым на грешников адскими силами. Но девушка не удостоила служанку ответом и распорядилась только, чтобы ей немедленно по приезде приготовили теплую ванну.
Катерина чувствовала себя, точно сраженная громом. Ей казалось, будто тяжелая горячая рука Плотина по-прежнему сдавливает череп, что она никогда больше не освободиться от этого тягостного, отвратительного ощущения. В окнах их дома не было видно огней, только в комнате нижнего этажа, где помещалась Элиодора, мерцал свет лампы. Тут в возбужденном мозгу девушки мелькнула адская мысль, которая тотчас была приведена в исполнение. Катерина прямо из сада вошла сначала в приемную, а потом и в спальню своей гостьи. Элиодора лежала в постели, по-прежнему страдая головной болью, помешавшей ей сегодня сопровождать Мартину к соседям. Она только тогда заметила приход Катерины, когда та подошла к ней близко.
Большая комната освещалась единственной лампой, и никогда еще красавица-византийка не казалась своей сопернице такой прелестной, как в этом полусвете. Ночная одежда из тончайшей прозрачной ткани слегка прикрывала ее восхитительное тело. От роскошных белокурых волос распространялся едва уловимый нежный аромат, они были заплетены в две тяжелые косы и спускались на высокую грудь и белое покрывало постели. В чертах Элиодоры было столько бесконечной кротости и ласки, когда она улыбалась Катерине, что ее можно было сравнить с ангелом, огорченным бедствиями Земли.
Ни один мужчина не мог устоять перед такой красотой, и Орион также увлекся ею.
Перед молодой женщиной лежала лютня; Элиодора извлекала из нее тихие тающие звуки, которые еще сильнее увеличивали очарование этой картины.
Злоба и ревность терзали Катерину, когда она машинально отвечала на приветствия византийки и спросила ее, чтобы скрыть свое замешательство:
- Как ты можешь играть на лютне при головной боли?
- Тихая музыка успокаивает волнение крови, - ласково отвечала Элиодора. - Но ты сама, дитя мое, кажешься утомленной и больной хуже меня. Разве ты вернулась домой только теперь? Я слышала стук колес у подъезда.
- Да, я ездила к нашему дорогому епископу Плотину; он опасно болен и, наверное, мы его скоро лишимся. Ах какой ужасный день! Сначала известие о смерти Нефорис, потом несчастье с Паулой и, наконец, еще этот удар. О Элиодора, Элиодора!
Девушка бросилась на колени перед кроватью и прижалась лицом к груди красавицы, по ее щекам катились непритворные слезы. Горе этого юного, беззаботного создания тронуло вдову, которая успела пережить много тяжелых испытаний, несмотря на молодые годы. Византийка наклонилась к Катерине и принялась утешать ее, целуя в лоб. Дочь Сусанны прижималась к ней все крепче и, наконец, сказала жалобным тоном, указывая себе на темя, где недавно лежала горячая рука заразного больного:
- Поцелуй меня сюда, я чувствую здесь невыносимую боль. Твои поцелуи приносят мне такое облегчение!
И пока свежие губки Элиодоры прижимались к ее зараженным волосам, Катерина закрыла глаза, чувствуя себя в положении бойца, который до сих пор только упражнялся в фехтовании, а теперь выступил на арену, чтобы пронзить сердце заклятого врага. Девушка не узнавала себя и дивилась собственной силе. Она была могущественна, как всевластная смерть, и с наслаждением думала о близкой гибели своей жертвы.
Катерина забылась до того, что не заметила легких шагов, раздавшихся в комнате.
- Поцелуй меня еще раз в больное место, здесь такая боль, такой мучительный жар! - произнесла она опять, заранее предвкушая сладость мщения.
Неожиданно две руки обхватили ей голову и другие губы нежно коснулись ее волос. "Мотылек" с удивлением подняла глаза и увидела перед собой улыбающееся лицо матери. Сусанна пришла спросить дочь, в каком состоянии находится Плотин, и, услышав ее слова, вздумала приласкать свою любимицу.
Ей удалось поразить неожиданным приходом милую девочку. Но что такое сделалось с малюткой? Как пораженная молнией, как ужаленная змеей, вскочила Катерина с колен, дико взглянула на мать и, когда та хотела снова привлечь ее к себе, оттолкнула Сусанну и бросилась вон из спальни Элиодоры в приемную, оттуда в прихожую, а из прихожей по маленькой лестнице в комнаты для купания.
Ошеломленная мать смотрела ей вслед, покачивая головой, потом обернулась к Элиодоре и со слезами в голосе сказала, пожимая плечами:
- Бедное дитя! Она не помнит себя от горя. Со всех сторон столько несчастий. Еще недавно ее жизнь походила на безоблачный день, а теперь она не видит вокруг ничего отрадного. Вероятно, епископ серьезно болен?
- Он, кажется, умирает, - с сожалением отвечала молодая женщина.
- Наш лучший, неизменный друг! - зарыдала Сусанна. - Да, действительно, Господь посылает нам тяжкие испытания. Порой мне приходит в голову, что и мой конец недалек, только одна Катерина поддерживает меня. С каким самоотвержением переносит она сама удары судьбы! О госпожа Элиодора, ты еще не знаешь всего, что пришлось пережить бедной малютке! Но заметь, как она старается всегда казаться веселой, чтобы не огорчить меня. Я от нее никогда не слыхала ни вздоха, ни жалобы. Моя дочь страдает безропотно, как святая. Только теперь она потеряла свою твердость, когда болезнь сразила нашего дорогого, незаменимого друга. Катерина знает, кем был для меня Плотин…
И Сусанна зарыдала еще сильнее. Успокоившись немного, она извинилась перед своей прелестной гостьей и ушла, пожелав ей спокойной ночи.
Тем временем Катерина принимала ванну. В каждом египетском доме, где были введены греческие обычаи, непременно существовала комната для купания, у богатых людей она отличалась большими удобствами. Покойный муж Сусанны не пожалел денег на устройство купальни в своем жилище. Она состояла из двух одинаково роскошных отделений: для мужчин и для женщин.