IX
Очнулся он, наверное, не меньше чем через час, потому что, открыв глаза, увидел уже затушенное пожарище, низко стелющийся дым и казаков, бродивших с ведрами среди обугленных развалин.
Опустив глаза, Огюст увидел, что лежит на двух разостланных на земле холщовых мешках, укрытый грубым солдатским плащом. Под головой у него оказался полупустой походный ранец.
Молодой человек приподнял голову и почувствовал, что она тяжела, как камень. Этой противной тяжестью было налито все тело. Ко всему прочему квартирмейстера тут же начало мутить от голода, и он припомнил, что двое суток совершенно ничего не ел. Однако он оттолкнулся ладонями от земли и, подавляя слабость, заставил себя сесть.
Рядом с ним, на бугорке, сидел солдат Аверьянов, прислонив ружье к плечу. Заметив обращенный на него взгляд Огюста, он добродушно улыбнулся, поднял свой ранец, засунул туда руку и, пошарив, вытащил свернутую тряпицу. В ней оказались два крупных ломтя хлеба, меж ними нежно розовела полоска сала.
- Есть, поди, хотите, ваше благородие? - проговорил солдат, протягивая пленному угощение. - Подкрепитесь-ка чем бог послал.
Огюст не сказал, а выдохнул: "Спасибо" - и поспешно схватил хлеб.
Но когда от обоих ломтей и от куска сала остались одни воспоминания, молодой человек вдруг подумал, что его спаситель ничего не оставил себе, и ему сделалось стыдно. Он указал Аверьянову на ранец, на него самого, поднес руку ко рту, точно что-то откусывал, и растерянно развел руками. Казак весело засмеялся:
- Да не помру! Хуже бывало… А вам на здоровье… Вон, щеки-то хоть зарумянились немного, не то как покойник лежал. А я все на вас глядел тут, ваше благородие, и до чего ж вы на Митьку, моего младшего братана, походите… Мы, трое старших в семье, в батьку пошли, а он один в мамку, кудрявый да белобрысый, да с лица круглый и весноватый, как вот вы… А сразу-то я не разглядел этого: лицо у вас все в копоти было, чисто у арапа. Что вы смотрите так? Не понимаете? Знаю, что не понимаете, а сказать-то хочется…
В это время к ним подошел, волоча по земле саблю, какой-то нескладный солдат, и Монферран неожиданно узнал в нем того самого мальчишку, которого он недавно сбил с ног и чуть было не зарубил, когда пробивался к реке. Теперь он увидел, что казачий мундир висит на этом горе-вояке и что, хоть он и высок ростом, лицо у него совсем ребячье - ему едва ли было и четырнадцать лет.
Подойдя, мальчик остановился в почтительной и вместе с тем исполненной достоинства позе и, слегка поклонившись, на чистейшем французском языке спросил:
- Мсье, как вы себя чувствуете?
- Благодарю, - стараясь не выдавать удивления, Огюст улыбнулся и, окончательно взяв себя в руки, встал. - С кем имею честь?
- Георгий Артаманцев - сын полковника графа Артаманцева. Очень рад. И очень вам признателен, мсье, за ваше великодушие. Кто вы?
Все это было сказано столь серьезно, с таким светским выражением, что Монферран едва не рассмеялся, но сумел сдержаться и, поклонившись, в свою очередь представился юному вельможе, а затем спросил: для чего он устроил такой маскарад?
Мальчик покраснел и с досадой нахмурился.
- Глупо получилось, мсье… Я был в обозе. Я с отцом… вот уже год. Он давно обещал взять меня в сражение, но обещание не исполнял и не исполнял. А сегодня я взял в обозе казачий мундир и решил сам присоединиться к сражающимся. И вот что получилось… Могу я просить вас не рассказывать отцу о том, что я вступил в бой? Пускай он хотя бы подумает, что просто наблюдал. Вы не скажете, мсье?
- Слово чести! - по-прежнему едва сдерживая смех, пообещал Монферран. - Не то как бы ваш отец не оторвал вам ушей.
Мальчик еще сильнее покраснел, у него даже задрожали губы, будто он готов был заплакать от досады, но тут над берегом послышался конский топот, и кто-то закричал:
- Полковник едет! Полковник!
Казаки покидали ведра и все встали навытяжку.
Еще минута, и возле пожарища осадил коня красавец офицер лет сорока, в покрытом пороховой копотью мундире с несколькими боевыми орденами, мерцавшими на груди. Следом за ним, тоже верхом на лошади, с берега спустился поручик Крутов.
- Папенька! - воскликнул Георгий и подскочил было к полковнику, однако остановился, внезапно оробев под суровым отцовским взглядом.
- Мы после поговорим с тобою, Жорж! - произнес полковник, с невыразимым облегчением переведя дыхание. - Замечу тебе только, что твое поведение недостойно и неумно. И изволь сейчас отойти и не мешать мне. Поручик, где ваш пленный?
- Вот он, господин полковник, - Крутов кивком головы указал командиру на Огюста. - Мост через Об - его выдумка.
- Неужели? - улыбаясь с некоторым недоумением, Артаманцев подошел к квартирмейстеру. - Неужели, мсье, вы за час сумели навести мост через реку?
- За полчаса, - поправил Монферран. - Мне помогли бочки из этого склада.
Полковник несколько минут разглядывал уцелевшие опорные столбы и обрывки веревок на них, затем тихонько присвистнул.
- Прямо-таки гениально придумано! Как ваше имя, квартирмейстер?
Огюст назвал себя.
- Хм! А я уж думал, не прозвучит ли какая-нибудь известная фамилия… Вы инженер?
- И инженер тоже, мсье. Но только чуть больше того. Я архитектор. Служил в Париже под началом главного архитектора мсье Молино.
Артаманцев улыбнулся невеселой улыбкой.
- Господину Бонапарту следовало бы беречь таких талантливых людей. Я рад знакомству с вами, мсье де Монферран. Меня зовут граф Петр Артаманцев.
И полковник протянул руку для рукопожатия.
- Времена для Франции наступают не лучшие, - продолжал он, непринужденно беря под руку своего пленника и усаживаясь с ним рядом все на те же разостланные мешки, словно то был дорогой персидский ковер. - Сейчас едва ли у вас будут строить. Но времена меняются в конце концов. Мне кажется, вы будете знамениты.
- Где? - не выдержав, печально усмехнулся Огюст. - У вас в Сибири, или как она там называется?
- Ну, отчего так мрачно? - засмеялся полковник.
- Оттого, что веселиться мне не с чего, мсье! - пожав плечами, проговорил молодой человек. - Я - всего лишь младший штабной офицер и ни для кого ни на вашей, ни на нашей стороне не представляю ценности, так что судьба моя незавидна.
В это время к отцу быстро подошел Георгий и что-то стал говорить ему по-русски. Слушая его, полковник помрачнел и даже немного побледнел, затем резко оборвал сына:
- Самонадеянный, невыдержанный мальчишка! Поди от меня, но будь поблизости, пока я тебя не позову. Уж я потом тебе покажу за такое самовольство.
И по-французски вновь обратился к Монферрану:
- Мсье, мой сын кидался на вас с саблей?
- Да, и я чуть было его не убил…
- Черт возьми! - полковник побледнел еще сильнее. - Тринадцать с лишним лет дуралею и никакого ума… Простите. Зря я взял его. Но что делать? Сам ведь и воспитываю всю жизнь: жена скончалась от родов, вот он мне и достался. Да… Послушайте, квартирмейстер, вы верхом, вероятно, ездите хорошо?
Огюст кивнул:
- Я - кавалерист. Но за неимением лошадей служил и в пешем строю.
- Все ясно. Ниже по течению, там, где река уже, наши саперы наводят мост. Так быстро, как вы, они не справятся, но все же, полагаю, часа через два он будет готов. Я хочу попросить вас отвезти пакет вашему полковому командиру. Заметьте: я даже не спрашиваю вас, как его зовут.
Монферрану показалось, что он ослышался.
- То есть… как отвезти?
- Так. Мы будем переправляться утром. А вы до утра, наверное, догоните арьергард своей армии и найдете свой полк. Лошадь я вам дам.
- Боже мой! - вырвалось у Огюста.
Он не мог и не хотел скрывать своей сумасшедшей радости. После всего пережитого она обрушилась на него как водопад.
- Но я вижу, у вас рука перевязана, - сказал Артаманцев. - Вы ранены?
- О, это пустяки! Клянусь вам, пустяки! - прошептал квартирмейстер. - Уверяю вас, я не упаду с седла.
Час спустя Огюсту был вручен пакет и приведена лошадь. Полковник приказал поручику Крутову проводить Монферрана до переправы и передать солдатам его, полковника, приказ: пропустить пленного на ту сторону Оба.
- Ну, прощайте, - проговорил Артаманцев, вновь пожимая руку молодому архитектору. - Спасибо за сына. Надеюсь, что мне не придется убить вас в бою.
- И я надеюсь на то же! - Огюст отдал честь полковнику и вскочил в седло.
До переправы квартирмейстер и его провожатый ехали молча. Огюст немного опередил поручика и не оглядывался. Он не испытывал страха, но смотреть на Крутова ему не хотелось. Однако тот, спустя некоторое время, окликнул его:
- Мсье, послушайте!..
Огюст обернулся:
- Слушаю.
- Вы, вероятно, сочли меня сумасшедшим?
- Это лучшее, что я мог о вас подумать, - сухо ответил Монферран.
Крутов пожал плечами:
- Что же, может быть. У меня случаются затмения, и в такие минуты мне с собой не совладать. В двенадцатом году у меня в Москве заживо сгорела мать. Понимаете?
- О господи! - вскрикнул Огюст.
- Вы были в Москве? - спросил поручик.
- Если я скажу "нет", вы снова назовете меня трусом.
- Я назвал вас трусом? Ах да, верно… И, кажется, ударил по лицу… Вы согласны принять мои извинения, мсье? Если нет, я к вашим услугам, хоть я и видел, что стреляете вы без промаха.
Огюст улыбнулся:
- Будь моя воля, я никогда не стрелял бы в людей! Я извиняю вас, поручик, и мне, честное слово, легче это сделать, чем вам забыть вашу ненависть.
Утром следующего дня Монферран отыскал отступающий полк Дюбуа. Старый полковник, увидев его, услыхав его рассказ, едва не потерял голову от радости.
- Хотя все это смахивает на чудо, - воскликнул он, - я все равно рад. А что за пакет вы мне привезли? Что в нем?
- Я не знаю. Артаманцев не сказал мне, а задавать вопросы младший офицер не должен, - пожал плечами Монферран и подал командиру пакет.
Дюбуа сломал печати, вынул из конверта сложенный твердый лист, разогнул его и прочитал несколько строчек, написанных изящным почерком графа Артаманцева:
"Довожу до сведения господина полкового командира, что Ваш подчиненный, квартирмейстер Огюст Рикар де Монферран, показал подлинный талант при создании понтонного моста через Об и проявил истинный героизм, прикрывая Ваше отступление. Свидетельствуя это, смею рекомендовать Вам представить его к боевой награде, ибо избавить его от военной службы и сохранить его талант для Франции не в Вашей непосредственной власти.
С величайшим уважением и с надеждой вскоре снова Вас догнать
Полковник граф Петр Артаманцев."
X
- Так поднимем же бокалы за то, дорогие мои, чтобы продлились эти счастливые дни и эта первая мирная весна сменилась таким же мирным летом, мирной осенью, мирною зимою, а затем наступили долгие мирные годы, и на наших полях снова рос бы хлеб, а не валялись трупы, и наши женщины не оплакивали бы больше своих несчастных сыновей! Выпьем за наших великодушных победителей, за великого русского императора, который, подобно древнему рыцарю, взял под свою защиту истерзанный Париж… Да продлит господь дни его! Виват! - с этими словами Пьер Шарло до дна опрокинул свой бокал и так энергично встряхнул его над столом, что последние капли шампанского брызнули на скатерть и на грудь мсье Шарло, украсив золотыми искрами его белый бант.
За столом снова наступило необычайное оживление, все стали чокаться, хваля хозяйский тост. Дамы поспешно заедали вино изюмом и сушеными абрикосами, мужчины решительно налили себе по второму бокалу. Всем было действительно весело и легко.
Мадам Шарло, очень изящная сорокалетняя дама в несколько смелом для ее лет туалете, с восхищением посмотрела на своего супруга и проговорила:
- Я слышала, что император Александр - человек очень ученый и начитанный. Говорят, он с удовольствием беседует с поэтами, художниками. Ему, говорят, близко и понятно наше искусство.
- Всем образованным русским оно близко и понятно, - вмешался в разговор Антуан Модюи, только сегодня введенный своим другом в дом Шарло, но уже чувствовавший себя здесь вполне свободно. - Русские дворяне воспитаны на французской культуре, ибо своей у них нет и никогда не было.
- Извини меня, Тони, но мне кажется, ты не прав, - Огюст оторвался от скромного созерцания пальчиков мадемуазель Шарло, лежавших на краю стола, поставил свой бокал и поднял глаза к порозовевшему от шампанского лицу Антуана. - Я не видел России, не знаю ее, но у меня есть возражения против твоих слов.
- То есть? - поднял брови Антуан.
- Не могу судить, есть или нет в России литература, например (я русского языка не знаю, но и ты не знаешь его!), а вот архитектура, если уж на то пошло, была у них и до преобразования России императором Петром. Я видел альбомы и зарисовки некоторых путешественников. Они произвели на меня неотразимое впечатление. Храмы Москвы, Киева и… о, боже, как его?. Владимира, если правильно произношу, - все они, по-моему, интересны, талантливо задуманы и выстроены, хотя никто даже толком не знает, кто их строил. То была предтеча нынешнего великого взлета России. Ее приобщение к Византии стало началом грядущего приобщения к Европе.
- Возможно, и с этим я не буду спорить, - Модюи слушал друга с некоторым удивлением. - Но, Огюст, согласись, что Россию нынешнюю сделали мы. Да ведь столицу России, блистательный Санкт-Петербург, от начала до конца строили и строят немцы, итальянцы и французы. Французы больше всех. О какой же своей архитектуре могут они говорить?
- Нет, это не совсем так! - еще решительнее возразил Монферран. - Прежде и я так думал, но мне недавно показали несколько графических листов… Оказывается, в Петербурге построен недавно великолепный собор, Казанский, кажется, да? И его строил русский архитектор. Но вот фамилию его мне не выговорить.
- Во-ро-ни-хин, - по складам произнес Модюи. - Знаю я этого выскочку, имел счастье видеть. Да, он не лишен таланта, но, во-первых, он учился во Франции, а во-вторых, собор его, если уж так судить, - маленькая копия собора святого Петра в Риме.
- Позволь, это неправда! - распалившись, вскричал Огюст, даже не замечая восторженного взгляда, которым в это время сжигала его Люси Шарло. - Я видел изображение петербургского собора и с тобой не согласен: условное сходство абсолютно ничего не значит, а объем, пропорции, вся архитектоника там самостоятельны. Я же разбираюсь в этом не хуже тебя! Считать этот собор копией - значит ни черта не видеть!
- Позвольте, позвольте! - наконец вторгся в спор приятелей хозяин дома. - Это уже слишком, любезные господа. Мало того, что вы кидаетесь словечками вроде "архитектоника", нам вовсе непонятными, так вы еще и ругаться тут начали. Я вам запрещаю: здесь дамы…
Оба молодых человека, опомнившись, извинились перед хозяйкой и Люси и, разумеется, получили прощение.
- Надо же! - мадемуазель Люси нежно и стыдливо улыбнулась Монферрану. - Как мсье Огюст отстаивает Россию… Будто у него там есть друзья…
- Нет, дело не в том! - мсье Шарло загадочно улыбнулся. - Однако я чувствую, что пришла пора мне кое о чем вам рассказать, не то вижу, никто из вас ничего не знает. Кажется, даже мсье Модюи.
- А что я должен знать? - Антуан удивленно посмотрел сначала на хозяина, потом на внезапно покрасневшего Огюста. - В чем дело-то?
И так как Огюст молчал, почему-то все сильнее краснея, то мсье Пьер Шарло фамильярно хлопнул его по плечу и проговорил:
- Дорогие мои, три дня тому назад произошло событие удивительное, и я вам о нем хочу рассказать. Мы только что пили за здоровье русского императора, так вот о нем и пойдет речь.
- Об императоре Александре?! - мадам Шарло даже выронила из рук вилку с кусочком рыбы. - Вы что-то узнали, дорогой, интересного о нем?! О, расскажите поскорее!
Его величество русский император, - улыбаясь, продолжал Пьер Шарло, - третьего дня прогуливался по Люксембургскому саду в обществе князя Талейрана, графа Витроля и еще кого-то из своей свиты. Вдруг его величеству сообщают, что к нему просит быть допущенным некий молодой человек. Император, этот отважный витязь, отринув мысль о возможном заговоре, помня, что взял Париж в честном сражении, и не веря в коварство французов, разрешает допустить к своей персоне этого незнакомца. И перед ним появляется никому не известный молодой парижанин, белокурый и кудрявый, как Эндимион.
- И курносый, как Силен! - вставил Огюст, от смеха закрывая лицо руками и продолжая краснеть до совершенно пунцового цвета.
- Бог мой, так это были вы?! - вскричала пораженная Люси, так и подскакивая на своем стуле. - Вы видели его?!
- Да подожди же, дочка, не прерывай меня! - грозно сверкнул глазами хозяин дома. - Дайте мне договорить. И вы, мсье, раз уж сразу не рассказали всего сами, теперь помолчите.
- Да вы-то откуда это знаете, а? - жалобно спросил Монферран.
- Я знаю все! - величественно изрек хозяин. - И будет вам мешать мне! Итак, император видит перед собою незнакомца и на груди его замечает к некоторому своему недоумению орден Почетного легиона. Кстати, он и сейчас на нем. Огюст, для чего такой вызов? Зачем вы его носите?
Молодой человек довольно резко повернулся к своему предполагаемому тестю и не менее резко проговорил:
- Этого ордена никто еще не упразднил. И, думаю, никто не упразднит. Я имею право его носить и будут носить, и это - мое дело!
- О, Огюст! - в один голос с великим восторгом прошептали обе дамы.
- Но зачем тебя понесло к русскому императору, да еще с орденом Почетного легиона? - спросил Модюи, поморщившись, ибо слова товарища показались ему слишком пылкими и возвышенными, а этого он уже не понимал.