...В зрительном зале загорается свет. Сеанс окончен. Из кино Володя попадает на людную площадь. Торопятся пешеходы, звенят трамваи, гудят машины, перекрывая шум улицы, надрывается громкоговоритель:
"Дело идет о жизни и будущем наших детей. Здесь нет места никаким колебаниям, никакому малодушию. Мы, женщины Испании, должны требовать от наших мужей мужества. Мы должны внушать им мысль, что надо уметь умирать с достоинством. Мы предпочитаем быть вдовами героев, чем женами трусов!" - Передается речь Долорес Ибаррури, обращенная к женам защитников Мадрида.
У репродукторов толпа.
Девчонка в испанской шапочке, напоминающей пилотку, шагает по улице, через плечо висит ремень, на нем - железная кружка-копилка. Это пионеры собирают средства в помощь детям героической Испании. Володя шарит в карманах, достает отложенные на ужин деньги, бросает в кружку. В конце концов один раз можно обойтись и без ужина. Правда, сегодня не было и обеда...
- Вы на следующей остановке сойдете?
Арсений Александрович, не жалея локтей и плеч, продирался к выходу. Вагон трамвая переполнен, и в его адрес раздаются нелестные замечания:
- Полегче, дядя...
- А еще мужчина!
- Осторожнее...
Арсений Александрович не думал выходить на следующей остановке, но случайно в окно увидел сына. Почему Вовка в Москве? Может, обознался? Нет, нет. Это сын!
Пробираясь к выходу, Арсений Александрович не знал, правильно ли поступает. Его предупредили, что больше ни с кем, ни с родными, ни с друзьями, он не имеет права встречаться. Встреча неизбежно вызовет вопросы: где пропадал? какое получил назначение? - он же дал подписку, что никому, ни при каких обстоятельствах не даст на них ответа. А сын спросит, обязательно спросит! Он и так догадывался.
В Центральном Комитете партии Арсению Александровичу сказали: "Ваша просьба удовлетворена. Партия уверена, что вы сможете наладить инженерную службу в республиканской авиации. Будет трудно. Очень трудно. Но посланные нами самолеты всегда, в любую минуту должны быть готовы к боевому вылету..."
Закончились инструктажи, заботы о запасных частях к машинам, подбор помощников. Настало время прощаться с Москвой. Когда уже, кажется, все мысли были там, в далекой стране, опаленной революционными битвами, он увидел сына. И, забыв обо всем, ринулся к нему. Сердце подсказывало - юноша совершил какой-то опрометчивый шаг. Надо увидеть, узнать, предостеречь. Отчетливо понял: Ванде с ее мягким характером с пасынком не совладать. Надо писать Катерине. Пусть снова берет сына под свое крыло. В восемнадцать человек становится совершеннолетним. Но не всегда у него хватает ума и выдержки, чтобы утвердиться в жизни. И часто один неверный поступок влечет за собой другие, тоже неверные, скороспелые. А потом искалечена жизнь.
Рывчук выпрыгнул из трамвая. Побежал в одну сторону. Вернулся. Метнулся в другую. Сын словно растворился в сутолоке московской улицы...
Вечером с одного из аэродромов Москвы поднялся в небо самолет, на борту которого вместе с Рывчуком находились советские авиаторы, отправляющиеся в Испанию.
Осень в Москве выдалась дождливой. Не успеет Владимир начать утреннюю разноску почты, как в ботинках уже хлюпает вода. Давно надо бы поставить новые подметки! А теперь, верно, и ставить не станут - совсем развалились ботинки. О новых пока думать не приходится.
Капли дождя выбивают однообразную дробь по брезентовой сумке, и она кажется набитой не письмами, а кирпичами. Почтальон может промокнуть, но письма он должен вручить адресатам сухими.
Оставляя на лестнице мокрые следы, Владимир Рывчук обходит этажи большого московского дома. В квартиру № 5 он принес письмо от стариков родителей из колхоза, в девятую - письмо от дочери, проходящей практику в Сибири, в тридцатую - извещение сберкассы о том, что на облигацию хозяина квартиры пал выигрыш. В шестнадцатую, видно, пришло неприятное письмо. Молодая женщина, мельком взглянув на конверт, зло сказала: "Бросил дочь, так нечего и письма писать!"
В квартире № 19 не работает звонок. Владимир стучит и одновременно разглядывает дощечку. На ней выгравировано "А. Ванаг". Дощечка начищена до блеска, перед дверью лежит аккуратный коврик - видно, в квартире чисто, тепло, уютно.
Дверь открывает старушка. От нее вкусно пахнет пирогами.
- Вам заказное...
- Заходи, заходи.
- Я лучше здесь постою. А то еще наслежу...
- Наследишь - вытрем. Еще и уборки-то не было.
Владимир старательно вытирает о тряпку мокрые ноги. Пока старушка ищет очки и расписывается, он греет у батареи озябшие руки.
- Ты бы разделся, пообсохнул. А я чайком напою, - приглашает гостеприимная старушка. - От сына письмо. На курорт поехал, а меня не забывает... Господи, до чего же ты мокрый!
Старушка стягивает с Вовки пальто, вешает на спинку стула возле батареи, здесь же, на полу, ставит сумку. Стесняясь своей неказистой одежды, стараясь оставить как можно меньше следов на полу, Владимир проходит в комнату, где его ждет стакан крепкого чая, тарелка с румяными пирожками, а в розетке - подумать только! - варенье из крыжовника. Вместе с чаем разливается по телу тепло, клонит ко сну.
Старушка читает письмо, потом бережно прячет его в конверт и говорит:
- Сынок у меня добрый, хороший. Сами мы из Латвии, а всю жизнь в России прожили. Погляди, каким героем был мой сын. Орел! Правда ведь орел?
Владимир поднимает глаза - за стеклом знакомая фотография. В черном морском бушлате - отец, он обнимает человека в кожаной тужурке. Такой же снимок есть в альбоме Арсения Александровича.
Какая неожиданная встреча с отцом! "Отец! Отец!" - хочет крикнуть Володя, но лишь с силой сжимает кулаки, до боли закусывает губу.
- Да тебя никак лихорадит? - беспокоится старушка.
- Не беспокойтесь... Это сейчас пройдет... Скажите, кто это?
- Я же тебе толкую - Андрей... Сынок мой!
- А второй кто?
- Его друг. В гражданскую вместе в Чека работали.
Товарищ... Вместе в Чека работали... Может, это редкая удача! А что, если этот товарищ Андрей поможет разыскать отца? Интересно, кем он сейчас работает, товарищ Ванаг?
- Что это ты так уставился на фотографию? Постой! Да ты никак похож на этого матроса!
Владимир вздрагивает. Как и всегда, ему приятно, что люди видят его сходство с отцом. Но сейчас он мотает головой.
- Что вы! Ничего общего! Вам просто показалось! - Собираясь уходить, он украдкой еще раз искоса бросает взгляд на знакомую фотографию и как бы между прочим спрашивает: - А когда ваш сын приедет?
- Через десять дней у него отпуск кончается.
Перепрыгивая через ступеньки, Владимир обегает этажи, нажимает кнопки звонков, стучится в двери, заученно произносит:
- Здравствуйте. Вам письмо.
На ступеньках остаются его мокрые следы...
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Десять дней!
Владимир истомился от ожидания. Скорее бы возвращался из отпуска друг отца - Андрей Ванаг! А пока остается только одно: набраться терпения и ждать.
Раньше, бывало, закончив вечернюю разноску, Владимир брел в скромное убежище старого почтальона. Там он выпивал стакан чая с хлебом и торопился лечь спать. Отдыхали утомленные беготней по лестницам ноги, под одеялом было уютно и тепло, и он быстро засыпал. Теперь мысли о предстоящей встрече с Андреем Ванагом гнали прочь сон. Ночь, всегда такая короткая, казалась бесконечной.
С детства Владимир привык к коллективу. Вокруг него всегда были друзья - в пионерской организации, в классе, на улице, во дворе, в походе, в комсомольской ячейке, в техникуме, на строительной площадке во время практики. И время проходило быстро, незаметно. Собственно, он никогда не задумывался над тем, что такое время. Это только теперь, когда он остался один на один со своими тревогами, он понял, что такое время!..
На участке, что обслуживает почтальон Рывчук, есть студенческий клуб. Всякий раз, оставляя в канцелярии клуба письма, газеты и журналы, Владимир с завистью читал афиши о вечерах молодежи, концертах самодеятельности, диспутах и лекциях. В клубе, наверное, весело. А что, если он изменит свой маршрут? Если почту для клуба оставит на конец разноски?
Доставив в библиотеку письма и журналы, Владимир Рывчук вместе с пальто сдал на вешалку брезентовую сумку и по просторной мраморной лестнице поднялся наверх.
Тепло. В коридоре из-за неплотно прикрытых дверей доносится разноголосый шум.
Владимир заглядывает в полуоткрытую дверь. Высокий худой студент, размахивая воображаемой бутафорской шпагой, читает:
Нет, я не буду скромен,
И нос мой не велик. Мой нос огромен!
Идет репетиция в драматическом кружке.
В конце коридора дверь в зал. Здесь много народу, чего-то ждут.
- Товарищи! Заходите быстрее. Сейчас будет выступать Сазонкин.
Кто такой Сазонкин, Владимир не знал, но вошел в зал и сел на свободный стул последнего ряда.
Человек в защитной гимнастерке, подпоясанной широким ремнем, в синих галифе остановился перед трибуной и, усиленно жестикулируя, начал:
- Еще недавно носителей галстука приравнивали к классовым врагам, а посетителей оперетты - к разложившимся перерожденцам. Многие третировали парней и девушек за чистую сорочку, красивую шляпу, одеколон...
Владимир усмехнулся. Вот уж действительно актуальная тема! Есть о чем дискуссии разводить! А впрочем... Давно ли он сам сидел вот так же на собраниях в техникуме? Три месяца назад и его мог бы интересовать внешний облик молодого человека.
- Хочу сказать и о комсомолках-девушках, - продолжал оратор. - Мы имеем ряд явлений, когда комсомолки теряют необходимые элементы кокетства, которые должны быть у любой женщины.
- Ерунда! - выкрикивает из рядов одна из девушек.
- Что ерунда? - удивляется Сазонкин.
- Необходимые элементы кокетства - ерунда!
- А я утверждаю... - не сдается оратор, - что мы находимся на таком этапе развития...
Сазонкин покидает трибуну. Его место занимает белокурая девушка. Знакомый голос... Да и лицо-Владимир с трудом сдерживает возглас: "Наташа! Виноградова! Наталка!" Кто бы мог подумать, что вот так неожиданно он встретит в Москве землячку!
- Было время, наш вузовский трибун, присяжный оратор Сазонкин, - говорит Наташа, - уверял, что "галстук является отрыжкой мещанского прошлого". Сейчас он придерживается противоположных взглядов. Почему? Флюгер повернулся! В общем, девушки, торопитесь занять очередь у зеркала, пудрите носы, мажьте губы, а то, чего доброго, Сазонкину неприятно будет с вами пройтись... Ну, это все шутки! А вот другое - серьезно. Сколько раз мы еще будем предоставлять слово Сазонкину?
В зале дружно захлопали. Рывчук пересел ближе к тому месту, куда прошла Виноградова, и, когда все двинулись к выходу, встал и окликнул ее:
- Здравствуй, Наташа!
- Вовка! - удивилась и обрадовалась Наташа. - Какой же ты стал... верзила! Настоящий великан!
А Владимир вдруг онемел. Он не мог выдавить из себя ни слова и только переминался с ноги на ногу.
- Ты чего на меня уставился? Рассказывай! Где учишься? Давно ли в Москве?
Владимир ждал и боялся этого вопроса. Ему не хотелось признаваться, что он работает почтальоном. Густо покраснев, он соврал:
- Окончил строительный техникум. Теперь на стройке.
- Молодчина! У вас, строителей, хватает работы. Устаешь?
- Да, конечно... - И вслед за Наташей Владимир протянул гардеробщице номерок.
Гардеробщица вместе с пальто подала ему и брезентовую сумку.
- Это чья же? - удивилась Наташа.
- Видишь ли, я... Старик, у которого я живу, почтальон... Я ему помогаю...
Быстро бежит время, когда идешь с девушкой, которая тебе нравится. Еще, кажется, и поговорить не успели, а она уже беспокойно поглядывает на часы и протягивает руку.
- Ну до свидания. А то закроют двери общежития.
Только когда хлопает дверь и Наташа скрывается в полутемном подъезде, Владимир вспоминает, что забыл договориться о встрече, не узнал, где она учится. Тусклая лампочка отражается в черном стекле вывески. "Общежитие медицинского института", - читает Владимир. Значит, медичка! На каком, интересно, курсе? Может, уже без пяти минут врач?.. А он всего-навсего почтальон! Сегодня соврал. А завтра? Нет, всегда нужно говорить правду...
Домой Владимир добрался к двенадцати. Осторожно постучал в дверь. Послышалось шарканье ног, кряхтенье, наконец, ключ щелкнул в замке.
- Где ты пропадаешь? - зевая, спрашивает старик. - Я уже забеспокоился, не случилось ли чего.
- Знакомую девушку встретил...
- Ложись. Завтра вставать рано...
И вот десять долгих дней прошли. Дверь в квартиру № 19 открыл высокий военный в форме пограничника. На его зеленых петлицах алели два ромба. Сколько раз, ожидая этой встречи, Володя повторял все, что должен сказать другу отца, а сейчас все слова улетучились. Он с трудом выдавил:
- Вот газеты я вам принес, получите.
- Почему ты их в ящик не бросил?
- Я думал, так лучше.
В дверь выглянула знакомая старушка.
- Вот, сынок, почтальон, о котором я тебе говорила. Правда, похож на того матроса?
- Ты Рывчук?
- Да.
Вовка почувствовал, как сильная рука прижала его к карману гимнастерки, медная пуговица со звездочкой вдавилась в щеку. С этой минуты Владимир понял, что больше не одинок в Москве, что Андрей Ванаг не забыл отца.
Владимир рассказывал сбивчиво, волновался, перескакивал с одного на другое. Ванаг внимательно слушал, изредка задавал вопросы.
- Значит, Арсену дали трудное задание, - резюмировал Андрей Ванаг. - Не имеет он права вам сообщить о себе. Вот и молчит. Мог бы - написал. - Круто меняя тему, спросил: - Что ты думаешь? Так и будешь бегать с сумкой почтальона?
- Помогите уехать в Испанию.
- Ни больше, ни меньше! - засмеялся старый чекист.
- Вот и вы, как все, - обиделся Володя. - Кого я только не просил в Москве! Все отказывают.
Ванаг, как в свое время отец, объяснил Володе, что испанской революции нужны люди знающие, специалисты, а не те, кому и винтовку-то не доводилось в руках держать.
- Что же с тобой делать? - вслух размышлял Ванаг. - Пока поселишься у меня. Начнешь готовиться к экзаменам. Будешь поступать в пограничное училище, которым я командую. Надеюсь, оправдаешь доверие, станешь чекистом, таким же боевым, как и твой отец.
Дребезжит колокольчик. Из темной лаборатории, щурясь на свет, выглядывает голова фотографа:
- Одну минутку, товарищи.
Стуча сапогами, скрипя новыми ремнями, в фотоателье вошла группа курсантов-пограничников.
- Ребята, выбирай невест! - крикнул высокий курсант и показал на рекламную витрину, где, как нарочно, были собраны сплошь фотографии женщин. Здесь красовались блондинки, кокетливо склонившие на плечо голову, брюнетки с задумчивым взглядом, девушки, сверкающие жемчугом зубов, строгие матери семейств и благообразные старушки.
- Рывчук! Говори, какая тебе по душе? Познакомлю! - не унимался ротный балагур.
Владимиру показался неуместным тон приятеля, и он досадливо пожал плечами. Так же, пожалуй, кто-нибудь станет скалить зубы, глядя и на снимок Наташи. Он круто повернулся к стене, увешанной фотографиями ребят различных возрастов. Голенькие младенцы, лежа на животе, с трудом тянули вверх головки. Какой-то карапуз сидел в кресле, ухватившись пухлой ручонкой за большой палец ноги; глазенки испуганно вытаращены. Девочка в нарядном кружевном платьице подняла глаза к потолку. Очевидно, "дядя фотограф" щелкал пальцами и уверял, что сейчас появится птичка.
- Рывчука не интересуют представительницы прекрасного пола! - раздался над ухом голос балагура. - Он осваивает вторую ступень - изучает продукт любви.
- Может, ты выберешь другой объект для своих острот?