* * *
Мать больше не говорила: "Яйца!" - когда мы расставались по утрам. Она вообще ничего не говорила. Мы также не могли сказать ей что-нибудь.
Франс и я всё время старались поесть что-нибудь при раздачах бесплатного супа на улице, чтобы не приходить домой слишком голодными, и, таким образом, оставлять побольше для моего отца.
Иногда мы разделялись с Франсом неподалёку от Лейлиграхт. Особенно если я следовал за кем-нибудь, кто не выглядел на сто процентов голландцем. Это было бы невозможным, помогай я Франсу с его креслом.
Когда Франс оставался сам по себе, к нему подходили люди и спрашивали, не нужна ли ему помощь. Естественно, возникали беседы, в которых Франс выяснял всякие подробности, известные только местным жителям, и рассказывал свою историю о том, как немецкие солдаты ели лошадиные мозги на снегу. Конечно же, перепадали случайные монеты.
Однажды я вернулся после безрезультатного преследования темноволосой женщины и увидел полицейского, разговаривающего с Франсом. На мгновение я испугался - неужели кто-то сообщил про нас? Но Франс заметил меня и подозвал к себе.
- Это мой племянник! - сказал он полицейскому. - Он помогает мне передвигаться!
- Хороший мальчик! - Полицейский кивнул мне. - Вы не поверите, что совершают в эти дни дети такого возраста и даже моложе! Рассыпаются по всему городу и тащат, что только могут удержать их руки! Голод доводит людей до безумия! Всё растёт - убийства, грабежи, воровство! И цены!..
- Но только не солдатские пенсии!
- И не зарплата полицейских!
- Привет твоей жене!
- Удачи тебе, Франс!
- Я был знаком с ним ещё до войны, - сказал Франс, когда полицейский отошёл. - Смотри, что он дал мне: продуктовые карточки на хлеб и молоко! Надо найти магазин, в котором можно их отоварить!
* * *
На следующий день я впервые увидел мёртвого человека.
Было очень раннее утро. Я вёз Франса по мосту.
- Гляди! - Он указал на воду канала.
Сначала я не понял, что это было - чемодан или автомобильная шина. Но ни то и ни другое - это оказался труп очень толстого мужчины, плававший в воде лицом вниз.
- Возможно, что это пьяница упал в канал и утонул, но я сомневаюсь! - сказал Франс. - Трудно найти сейчас столько спиртного, чтобы так напиться! К тому же, этот парень слишком толст, а алкоголики обычно бывают худые… Нет, я думаю, что это был скрывавшийся еврей, который умер ночью, а голландец, прятавший его, в панике выбросил тело в воду. Конечно, плохо быть расстрелянным за укрывание живых евреев, но кто же захочет быть расстрелянным за укрывание мертвеца? Особенно, учитывая, что тебе за него уже не платят!.. Это же просто кинокомедия в стиле Чарли Чаплина! - продолжал Франс, смеясь. - Представь себе, маленький тощий голландец пытается стащить огромного жирного мёртвого еврея вниз по лестнице, стараясь не разрушить её, а потом волочит через улицу к каналу в страхе быть схваченным немецким патрулём! О, я бы заплатил, чтобы посмотреть такое кино!
* * *
Последние дни июля выдались очень жаркими. Не выпало ни единого дождя. Зной и постоянная нехватка пищи превратили нас в вялых и сонливых.
Иногда, стоя за креслом Франса, я просто дремал с открытыми глазами.
Однажды мне пригрезилось, что все каналы замёрзли и официанты на коньках развозят своим посетителям бокалы с холодными напитками на серебряных подносах.
Я зажмурился и открыл глаза; видение исчезло, но то, что предстало передо мной, оказалось не менее поразительным. Кийс стоял прямо около кресла Франса, изумлённо взирая на него и на меня.
Я улыбнулся от счастья видеть его впервые с тех пор, как мы вместе ходили разгребать снег, предупреждая жителей о предательстве Мартина. Это было как раз перед моей болезнью.
- Кийс! - воскликнул я.
Но злобная усмешка презрения на его лице говорила без слов: "Теперь я вижу, на чьей ты стороне!"
И прежде, чем я мог сказать хоть что-нибудь, он поспешил прочь. Я понимал, что мне нужно погнаться за ним, объяснить, рассказать, как болен мой отец… Но он никогда не любил своего отца так, как я моего.
- А! Второй саботажник! - сказал Франс, вспомнив, где он встречал Кийса.
Я остался стоять как вкопанный.
* * *
Доктор объявил, что больше не будет посещать нас. У него закончились лекарства, а у нас не было денег. Он спросил, чем кормили моего отца в течение последнего времени. Когда мы рассказали ему, он только покачал головой, сказав, что положение безнадёжно.
Такую же безнадёжность я чувствовал в последний день июля 1944-го, когда мы с Франсом сидели в тени старых деревьев около церкви Весткёрк.
Франс дремал. Я бодрствовал, но всё окружающее не оказывало на меня никакого воздействия, как кинофильм с непонятным содержанием.
Поэтому я не обратил особого внимания на пожилую женщину, прошедшую мимо нас.
Внезапно она развернулась и, подойдя к нам, заговорила так резко, что Франс мигом проснулся.
- Что вы оба торчите на моей улице? Я вижу вас здесь каждый день!
Только в этот момент я понял - кто она: та старуха, которая сидела у окна над бакалейным магазином.
Но вблизи она не выглядела такой старой, хотя волосы у нее были полностью седые.
- Что мы ищем? - переспросил Франс. - То же, что ищут все - немножко еды, немножко удачи!
- Сейчас во всей Голландии нечего есть! А наша удача исчезла давным-давно! - продолжала она с пугающей яростью. - И ваша также, как я вижу! - Она посмотрела на ноги Франса.
- Это верно, моя тоже. В России! Там даже хуже, чем здесь. Я видел немецких солдат, евших ложкой лошадиные мозги!
- И поделом им! - сказала она, немного успокоившись. - Ты-то, по крайней мере, вернулся домой живым!
- Это так, - вздохнул Франс. - А вы потеряли мужа?
- Его я потеряла ещё до войны. Нет, на этот раз - сына!
- Как это случилось?
- Немцы забрали его на принудительные работы в Германию, на завод в Ганновере. Англичане бомбили завод… Скажите мне, кого я должна ненавидеть, немцев или англичан?
- Ненавидьте евреев! - посоветовал Франс. - Если бы не они, Гитлер не начал бы войну!
- А я и так ненавижу их, - примирительно сказала женщина. - Особенно тех, кто спрятался с большими деньгами в потайных местах, и нет возможности отправить их на принудительные работы, как моего мальчика!
- Они всегда используют свои деньги, чтобы увильнуть от трудностей!
- А ещё, вы только подумайте, ведь они в своих укрытиях питаются лучше, чем любой из нас!
- Откуда вы это знаете? - поинтересовался Франс.
- Я живу над бакалейным магазином и вижу, что там происходит. Так вот, владельцы магазина иногда лично занимаются доставкой картофеля. Они не посылают мальчишку-разносчика, нет! Они носят сами - слышали ли вы что-нибудь подобное? Однажды я проследила за ними и узнала, куда они ходят.
- И куда же они носят этот картофель? - осторожно спросил Франс.
Женщина сделала паузу на несколько секунд, то ли припоминая, то ли колеблясь - стоит ли это нам говорить?
- На улицу Принценграхт! - медленно выговорила она наконец. - Дом 263!
23
Во тьме острый угол стола вонзился мне в рёбра. С запозданием я зажал рот ладонью и замер на месте в ожидании, пока боль исчезнет. Надо было выяснить, не вспугнул ли шум кого-нибудь в доме. Если только кто-нибудь был в этом доме.
Используя свои связи, дядя Франс выяснил, что до войны дом 263 на Принценграхт принадлежал немецкому еврею по имени Отто Франк. После того, как его старшая дочь в июле 1942 года была отправлена на работу в Германию, вся семья бежала в Швейцарию.
Но возможно, они только притворились, что покинули Голландию, а на самом деле до сих пор жили в этом доме или предоставили его другим евреям. В любом случае, ночная темень - самое подходящее для них время, чтобы немного размяться или даже выйти во двор дома.
Нельзя сказать уверенно, что Франс не подкупил кого-то из работников конторы, располагавшейся в том же здании, но одна из дверных створок была неплотно прикрыта.
Я не хотел тайком влезать в дом, однако Франс настоял на этом. Его друг Пит мог только один раз согласиться устроить облаву по нашему указанию, и если бы они ушли отсюда с пустыми руками, то это означало бы конец всем нашим надеждам.
- Мы же поступаем так ради твоего отца, верно? - убеждал меня Франс.
Да и кто другой мог бы проникнуть в дом, ведь не Франс же на его инвалидной коляске?
Наконец боль утихла, и, убедившись, что мой вскрик никого не потревожил, я начал медленно двигаться сквозь темноту, вытянув руки вперёд, как лунатик. Но, не сделав и десяти шагов, я замер, заслышав скрип откуда-то сверху.
Что, если в доме прячутся не евреи, а люди из Сопротивления? Они перережут мне горло прежде, чем поинтересуются моим возрастом! Да нет, все старые здания скрипят по ночам… И наш собственный дом скрипит… Да и не каждый звук означает, что кто-то приближается, чтобы схватить меня!
Тихо передвигая ноги, я двигался по направлению к лестнице. Я представил себе отца, каким я видел его перед уходом из дома: он спал, исхудавшее лицо казалось таким маленьким! Эта картина стояла передо мной, пока я перемещался в непроглядном мраке. "Я делаю это для него! Я делаю это для него!"
Вдруг что-то пробежало через мою ступню - слишком большое для мыши, но слишком маленькое для кошки. Крыса! Эта мысль повергла меня в ужас - крыса могла вскарабкаться по моей штанине!
Теперь я уже не мог сдвинуться вперёд, сколько бы ни воображал себе лицо больного отца. Однако мне хватило бы сил сделать попытку развернуться и уйти. Скажу Франсу, что в доме никого нет. Совсем никого! Потом поищем евреев где-нибудь в другом месте. Это не повредит нашим отношениям с Питом.
Я был настолько напуган, что даже возненавидел своего отца за то, что он болен и вынуждает меня так рисковать, проявляя заботу о нём, в то время как это его обязанность заботиться обо мне.
Внезапно, едва я осторожно двинулся в обратный путь, перед мной возникло твоё лицо, Уиллем! Не знаю причины: ведь я редко разговаривал с тобой и совершенно не думал о тебе в тот момент.
Ты был виден так ясно, как это только возможно в кромешной тьме помещения. Твой образ исчез через секунду, не произнеся ни слова, но я понял по выражению глаз, что ты хотел сказать: "Ты погубил моего брата, так спаси же нашего отца!"
Это видение придало мне решимости и сил для продолжения начатого дела.
Я продвигал одну ногу, затем другую, прислушивался к любому шороху, но теперь всё было совершенно тихо. Даже половицы прекратили скрипеть. Собственное дыхание казалось мне чересчур громким, и я постоял у подножия лестницы, чтобы немного успокоить его.
Лестница была узкая и крутая.
Я напомнил себе, что на обратном пути надо будет сползать вниз по-матросски, лицом к ступеням.
Поднявшись на три четверти лестничного пролёта, я опять остановился, прислушиваясь.
Нет, эта тишина не мёртвая, как в пустом фабричном цехе, а скорее всего схожа с помещением, где спят люди!
Наконец я очутился на третьем этаже. Куда теперь? Пробираться дальше сквозь тьму? Если я опять что-то толкну, то кто-нибудь непременно это услышит! Если отойти слишком далеко от лестницы, то, в случае чего, я не успею убежать. Нужно подождать какое-то время на одном месте!
Через несколько минут глаза начали постепенно привыкать к темноте. Уже можно было различить очертания своей ладони перед лицом. Около меня обнаружился большой книжный шкаф. Полки и книги на полках выглядели темнее, чем просветы между ними.
Я заставил себя сесть. Если кто-то находился здесь, то я смог бы это услышать. Раньше или позже, но люди произведут какой-нибудь шум, независимо от их стараний сохранять тишину.
В приключенческих рассказах великие сыщики иногда выжидали свою добычу часами и даже днями! Но мне пришлось дожидаться не более двадцати минут, когда где-то за стенкой послышался мягкий звук лёгких шагов… всё ближе… всё ближе!..
Неожиданно книжный шкаф передо мной начал медленно поворачиваться, как дверь!.. Замер!..
Послышалось девчачье хихиканье… Через секунду шкаф-дверь открылся полностью.
Белое одеяние плыло по воздуху как привидение. Оно направлялось прямо ко мне!..
Я уже различал темноволосую девушку в ночной рубашке!..
Женский голос с верхнего этажа позвал тихо, но требовательно:
- Анна!
Белое пятно остановилось, проплыло назад и исчезло в стене, закрыв её за собой.
Я настолько перепугался, что обмочил свои штаны!
Часть II
24
- Я не верю этому! - сказал Уиллем сердито.
- Не веришь чему?
- Ведь на самом деле это не я появился перед тобой в доме Анны Франк! Это появилось только в твоём воображении. Это был не я! Это не был РЕАЛЬНЫЙ Я!
- Но ведь это действительно ты стал лучше питаться, когда мы получили плату от Пита. Мы все стали питаться лучше: наш отец, наша мать, ты, я, Франс. Именно поэтому мы смогли набрать какие-то силы, чтобы пережить ту последнюю зиму, названную в народе Голодной Зимой, когда люди мёрли как мухи. Умереть от истощения мог и я, и ты, но нет, это случилось с другими детьми!
А твои собственные дети и внуки - они не появились бы на свет, если бы ты ни выжил в ту последнюю военную зиму. Ладно, можешь говорить всё что угодно, о том Уиллеме, который явился мне, однако тот Уиллем, который сидел за обеденным столом, - тот был ты, и об этом не может быть двух мнений!
- Но почему я должен верить твоим словам?! - вскричал Уиллем, приподнявшись со стула. - Ты не можешь доказать ничего из сказанного! Кто подтвердит всё это? Дядя Франс? Пит? Кто-нибудь ещё? Все они давно умерли! Кто знает, может, ты свихнулся? Может, война сломала тебя, и ты никак не можешь восстановиться? Или, может, ты выдал каких-то евреев за деньги, а теперь убеждаешь и себя, и меня, что это была Анна Франк! Ты просто хочешь показать себя более значительным, а меня выставить более ничтожным! А может быть, ты и не выдавал никаких евреев! Может быть, наш отец сам по себе преодолел ту зиму!
- Ага! И может, дядя Франс вернулся с войны с обеими ногами, а Ян не умирал?
Уиллем сделал движение, будто хотел возразить, но потом осекся.
- Не такую историю я ожидал услышать! - произнес он наконец более мягким голосом. - Совершенно не такую!
- Ты знаешь, я совсем не вспоминал обо всём этом долгие годы, - сказал я. - У меня появилось слишком много дел, когда закончилась война. Забота о моём отце - о нашем отце, - забота о себе самом. Ничего тогда не было известно об Анне Франк: её дневник напечатали через много лет после войны. Даже когда книга была издана, я слышал что-то о ней, но никак не связывал эти события со своей судьбой. И вот однажды я включил телевизор и попал на документальную передачу об Анне Франк. Был упомянут адрес её укрытия, дом 263 по Принценграхт, и я в секунду всё понял!
- Что же ты почувствовал?
- Гнев! Несчастье! Понимаешь, приблизительно двадцать пять тысяч евреев прятались от немцев в убежищах в Амстердаме, и около десяти тысяч из них были кем-нибудь выданы по тем или иным причинам. Печальный рекорд, тут нечем гордиться! Наверное, Амстердам должен воздвигнуть памятник Всем Выданным, чтобы напоминать каждому, как ужасны могут быть люди!
Знаешь ли ты, что происходило с выданными евреями? Почти одно и то же со всеми. Их направляли в голландский пересылочный лагерь Вестерборк, а оттуда в концлагеря Берген-Бельзен, Терезиенштадт, Освенцим. Там их ждала смерть от тифа или в газовых камерах.
Списки имён жертв этих концлагерей до сих пор хранятся и немцами, и в мемориалах, сооружённых евреями, но кто когда-нибудь слышал о многих других? А кто когда-нибудь слышал о людях, которые выдавали? Вероятно, они сами забыли об этом!
Если же им напомнить, то в ответ можно услышать, что - да, такое случалось, много чего случается во время войны, но ведь тому уже более полувека! Таким образом, они прожили жизнь без проблем. Им было наплевать на свои жертвы.
Но не мне, пропустившему книгу, которую прочитала половина мира!
Мне дьявольски не везёт на этом свете! Годами я ожидал, чтобы хоть кто-нибудь пришёл ко мне, - какой-нибудь полицейский, или охотник за нацистами, или историк, или журналист, гоняющийся за новыми фактами и надеющийся пристроить своё имя к посмертной славе этой погибшей девочки. Но никто из них не появился! Никто даже не приблизился!
По прошествии десятилетий никто реально не пытается обратиться к изучению тех страшных времён, особенно сами голландцы! Они, кажется, удовлетворены сложившейся ситуацией.
Три четверти голландских евреев были отправлены на смерть! Больше, чем в фашистской Италии! Однако благодаря Анне Франк страна имеет репутацию героической, сопротивлявшейся, гуманной! Зачем же копаться в прошлом? Зачем арестовывать какого-то старого голландца и вскрывать эту банку с вонючими червями, особенно сейчас, когда толпы растрачивающих свободное время туристов приезжают понюхать тюльпаны и взглянуть на картины Рембрандта?