-*- Говорю тебе, господин, не о побеге думали. Просили меня товарищи мои спросить у тебя, почему ты нас в Кафе не продал, а тайным обычаем ведешь неведомо куда. А я, господин, отвечал им, что не смею отворять рта, покуда тобою не спрошен буду.
Понравилась Абдуле речь ведущего.
- Как тебя зовут?
Да у нас на Руси каждый второй Иван. Иваном зовут.
- Карашо, Иван! Скажи своим: веду я вас к себе домой. Мне хан землю пожаловал. На той земле хочу я сад посадить и пчел завести. Моя земля неподалеку от аула Османчик. В Османчике все пчеловоды: лучший мед в Крыму. Никому они свой мед не продают, весь отправляют ко двору султана, в Истамбул. Пчеловоды золотые, а люди - глиняные. На каждого нового человека по-волчьи глядят. Разговоров не разговаривают, боятся свои пчелиные секреты выдать…
Я рад, что мне русские достались. Люди вы большие, сильные. И с пчелой обращаться умеете. У русских много меда. Правду говорю?
- Правду.
- А продать вас в Кафе невыгодно было. Мы Кафу взяли и сожгли. Купцов пограбили. Сегодня в Кафе за рабов платят гроши.
Разговорился Абдул, размечтался.
- Коли вы работать будете хорошо, ульи устроите, пчел разведете, я вас кормить хорошо буду… А девицу, хоть и не полячка она и не черкешенка, хану подарю. Он мне за нее еще земли даст. Коли за коня дал, за такую красавицу непременно пожалует или землю, или колодец.
- Если ты к самому хану в дом ходишь, кого ж тогда боишься? От кого прячешь нас?
- В праздники крымский хан любому человеку доступен, знатному и незнатному. Я в сейменах служу.
- Это как у нас - стрельцы, что ли?
- Да, вроде того. Только ваши стрельцы в разных городах живут. Собрать их русский царь быстро не умеет. А у нашего царя войско всегда под рукой. Сегодня скажет, сегодня и в поход пойдем.
- Стало быть, ты не из больно простых?
- Ну, теперь-то у меня земля. На рамазан подарил я хану коня валашского. Сам его добыл, десятерых стоит. Хан меня и пожаловал… Только нас, пожалованных, много. Мурзы дочерей за нас не отдают. Для них это зазорно. А веду я вас тайком потому, что хан из войска теперь никого не отпускает. Он турецкого бейлербея велел задавить. Султан на то разгневается, нового хана пошлет в Крым, а Инайет Гирей собирается его перенять и не пустить… Меня мой юзбаши домой тайно послал.
Он взял богатую добычу. Двух купцов ограбил. Пять повозок его, моих две. А возница на первой повозке - это его работник валах. Он у него давно.
- То-то я гляжу, чудно! Семь повозок, а возница один. Оттого и плетемся.
- Лошади наши приучены ходить гуртом. Я поговорил с тобой и теперь верю тебе. Хочу расковать вас. Посажу всех на повозки, гнать будем. Так-то скорее доберемся до дома. А то недолго и до беды. Теперь хан суров. Под горячую
руку попадешь - конец. И за вас боюсь. Казаки Азов осадили. Теперь наши на русских сердиты.
Сказал и язык прикусил, в глаза вожатому смотрит, что, мол, в мыслях у русского. Огонек сверкнет, значит, бежать решит.
Нпчего, выдержал испытание.
Расковал для начала Абдул одного вожатого.
- Пойди, Иван, к девице! Спроси, не надобно ли ей чего. Скажи: баран изжарится - ей лучший кусок.
Подошел Иван к повозке. Спит девушка. Лицо белое как снег. Да не холодна белизна, на щеках зорька. Так солнышко яблоки теплом своим обливает.
И ведь взлетели. И не обожгли. Синее, как лен, полилось по Иванову сердцу.
- Как тебя зовут?
- Надежда. Где мы? Кто ты?
- В лесу. Ночи ждем, чтоб дальше идти. Меня Иваном зовут. Хозяин послал спросить: не надобно ли тебе чего?
- Пить хочу.
А хозяин тут как тут: в глаза обоим заглядывает, экая собачья привычка.
- Пить ей хочется, - сказал ему Иван.
Татарин головой закивал, побежал к одной из повозок. Бурдюк несет. А сам Ивану машет: сделал свое дело, уходи. А Надежда потянулась вслед за ним.
- Из Рязани я. Доведется коли быть в Рязани, поклонись от меня церквам да реченьке нашей, красавице.
Ивану и ответить не пришлось, мужики кричат:
- Готов баран!
- Костер гасите. Поедим и спать. А чтоб сон крепче был, скажу вам: казаки к Азову приступили.
- А ведь Азов от Крыма недалеко, - сказал тот, кто шел в десятке последним.
- Абдул ведет нас ночами потому, что татары злы теперь на русских, - оборвал мужика Иван. - Он собирается нас расковать. Он хочет, чтоб мы ему пчел развели.
Глава третья
Мурза Кан-Темир, со спины тяжелый - от загривка по плечам, как у верблюда, черствый горб жира, - в поясе был тонок и наступал на землю, словно это не твердь, а туман. Рядом с ним, но боже упаси - не вровень, не плечом к плечу, а на четверть ступни отставая, стройный, как в свои семнадцать, широкоплечий, узкобедрый, с маленькими царственными руками, огнеглазый и румяный, опять-таки не шел, а парил по-орлиному, зять мурзы Кан-Темира Урак- мурза, знаменитый князь Петр Урусов. Хорошо знали князя в Москве и в Кракове, в Астрахани, в Истамбуле, в Яссах и в Бахчисарае. Князь Петр Урусов был сыном ногайского мурзы, кочевавшего близ Астрахани. Его улусы были многочисленны, а потому он метил в цари всей ногайской орды. Не без умысла детей своих отправил ко двору царя Федора Иоанновича: на виду хотел быть. И сыновья не подвели. Среди царевичей и князей братья, прозванные Петром да Александром, были не последними: что на конях скакать, что зайцев гонять, что на пиру гулять.
Да как ни пируй, а похмелья, коли вино пил, не миновать. Хлынули на русскую землю черные реки Смуты. И в 1607 году под Крапивной, в тяжкий для русских час, князья Урусовы, Петр и Александр, вспомнили, что они Урак-мурза да Зорбек-мурза. Вспомнили, подхватились и ушли со своими отрядами в степь. Зорбек отправился к отцу под Астрахань. Урак-мурза - в Крым. Мелкой сошкой в Бахчисарайском дворце не захотел быть. Слишком часто менялись ханы. Свою ставку сделал Урак-мурза на ногайского мурзу Кан-Темира.
Кан-Темир Крыму не подчинялся, когда это нужно было туркам, воевал с ханами, даже Бахчисарай захватывал. Турция Кан-Темира жаловала. Он стал блюстителем турецко-польских границ, пашой Очакова, Силистрии, Бабадага, Измаила, Килии и Аккермана.
Урак-мурза женился на дочери Кан-Темира, он - думал, делал - Кан-Темир.
Они шли теперь по широкому двору Белгородского дворца поглядеть долю Кан-Темира, доставшуюся после набега на Польшу.
Один поход - и орда Кан-Темира в шелку, бархате, золоте. Табуны коней. Рабов - как баранов. Двадцатилетний пленник стоил меньше десяти рублей золотом. Такого еще не бывало! Поляки не ждали удара. Султан Мурад IV, бросивший все силы на войну с персидским шахом Сефи I, запретил набеги на русские и польские украйны. И чудно! Строптивый хан Инайет послушался, а верный Кан-Темир - взлягушки, как дурная лошадь.
На то были причины. И в непослушании радел Кан-Темир о султанской выгоде: мурза поклялся свалить мятежного Инайет Гирея.
Урак-мурза однажды в присутствии Кан-Темира рассказал его младшему сыну сказочку о шестиногом дэве. Сила дэва была в коне, и стоило мудрому человеку молвить: "Ба! У коня дэва сбруя войлочная, а у моего золотая", - как в тот же миг взвился конь до самого неба и сбросил седока. Малый сказку слушал, а старый смекал.
И - в Польшу! За полоном, за кафтанами! Вот она - золотая сбруя ногайской орды. Тысячи и тысячи рабов. Крымцы от зависти зубы портят. Не от завидок ли Кафу ограбили? Султан Мурад подобной дерзости не простит. Инайет Гирей знает об этом. Прислал о дружбе говорить. И не кого-нибудь, Маметшу-ага - правую руку хана.
Урак-мурза не забыл пригласить агу на этот широкий двор. Погляди, подумай. У нас невольников, как семечек в подсолнухе. И еще два сарая невольниц. А за иную польку в Истамбуле по шести тысяч пиастров турки дают…
Прием послу нарочитый. Никаких пиров. Ответа ждать велено до утра. Ну а чтобы показать - неприязнь, мол, государственная, не личная, - на вечер Маметша-ага приглашен к Урак-мурзе.
Посол этому рад. В Бахчисарае ждут мира.
Молча шагают мурзы между рядами голых пленников. Кан-Темир жмурится под жгучим огнем полуденного солнца. На лице, приличия ради, недовольство. А пленники - хороши! Один к одному. Вдруг у Кан-Темира ноздри вздрогнули. Взял парня, мимо которого проходил, руками за голову, открыл ему рот и поморщился: зубы редкие, черные. Поднял мурза указательный палец и стрельнул им вниз. Парня с гнилыми зубами тотчас убили. И еще одного убили - бородавки на лице.
Оглядел мурза Кан-Темир свою долю, улыбнулся наконец. Подозвал к себе бахчисарайского торгаша, еврея Береку.
- Какой товар в твои руки идет! - Языком прищелкнул. - Думаю, что тридцать золотых за каждого, - это значит даром отдать.
Берека долго кланялся, а сказал твердо:
- Нынче тяжелые времена, господин! Десять золотых, и то себе в убыток.
Кан-Темир нахмурился, заругался, за саблю схватился.
- Двадцать золотых за раба! Столько же дашь и Урак-мурзе.
- Господин! - взмолился Берека.
- За твою мудрую смиренность получишь разрешение скупить рабов у прочих мурз и воинов.
Берека схватился за голову, а в глазах не слезы - огонек-коготок: купец прикидывал прибыль.
Мурзы удалились. Берека снова обошел пленных, заглядывая в рот каждому. Закончил осмотр товара к вечеру.
- Скажите, не кривя душой, - спросил у рабов, - остались ли еще люди в вашей стране?
Поляки смотрели вниз, молчали.
- Напоить и накормить! - приказал Берека.
Воду принесли хорошую, а мясо - собаку бы стошнило.
Ничего заморского! Татарин Урак-мурза угощал татарина Маметшу-ага по-татарски. Пахучий тулупный сыр. Этот сыр, прежде чем есть, целый месяц держат в тулупе. Пастырма - посоленное, засушенное на солнце воловье мясо. Какач - так же приготовленное, но баранье мясо. Каймак - затвердевшие на огне сливки. Молодой жеребенок. Из питья: башбуза - хмельная, как вино; щербет, язма, приготовленная из катыка *.
Принимал Урак-мурза именитого гостя не во дворце, в сакле. На полу кошма, на стенах - ковры. На коврах - серебряное оружие.
Перед едой помолились. За едой о лошадях говорили. А как башбузу стали пить, Урак-мурза хмельным прикинулся.
- Горько гостя горьким угощать, но все ж лучше, чем улыбаться, а за спиной кинжал держать наготове.
Сказал это Урак-мурза и помрачнел. Бузу пил, усы щипал, словно духу набирался для недоброй вести. Маметша- ага ему помог:
- Не хотите с ханом заодно стоять?
- То ли слово - хотеть! - всплеснул руками Урак-мурза. - Не можем. Мурза Кан-Темир на службе у турецкого султана, а своему слову он не изменщик.
- Верность - талисман царственных особ, - с торжественностью в голосе согласился Маметша-ага.
Стали говорить о верности, восхваляя преданных слуг. А в глазах у обоих мудрость и понимание. Верность хороша, когда она чего-нибудь да стоит. Ах, коли бы друг другу сердце открыть. Только ведь и так понятно: одного поля ягода, другим не чета. А впрочем, одного ли?
Урак-мурза. Я изменил Лжедмитрию Первому ради ласки царя Василия Шуйского.
Маметша-ага. Когда трон под моим господином Джанибеком Гиреем в первое его правление пошатнулся, я изменил ему и при Магомет Гирее командовал сейменами хана.
Урак-мурза. Я изменил Василию Шуйскому сразу же, как увидел, что у него есть трон и нет власти. Я присягнул Лжедмитрию Второму.
Маметша-ага. Моя измена Магомет Гирею решила битву. К власти пришел мой благословенный Джанибек Гирей. Когда он царствовал, Крым принадлежал моей воле.
Урак-мурза. Второй Лжедмитрий - вор Тушинский - не был государем. Я убил его, чтоб сослужить службу настоящему венценосцу, королю Сигизмунду.
Маметша-ага. А знаешь ли ты, что я тесть Джанибек Гирея? Я выдал за царя дочь свою. Я с Джанибек Гиреем уходил из Крыма, вернулся же с другим царем, с Инайет Гиреем. Я у него в доверии.
Урак-мурза. Крымские дела столь шатки, что ханам изменять не грех. Держаться одного хана - значит быть врагом себе, искать себе погибели.
Нет, такого разговора не было. Зачем слова, когда есть глаза. Слова - шелуха, скорлупка, броня. Впрочем, эти пожилые люди столько лгали на своем веку, что заслужили- таки право говорить один на один в открытую. И они воспользовались своим правом.
- Кого просит у Мурада Кан-Темир на место Инайет Гирея? - пошел в атаку Маметша-ага.
- Кан-Темир хотел бы видеть на престоле тестя своего Джанибек Гирея или его сыновей.
- Я думаю, - сказал Маметша-ага с улыбкой признательности, - Инайет Гирей недолго будет занимать место, назначенное другому. Однако теперь он очень силен. Берегитесь.
* * *
Утром посол хана имел государственную встречу с блюстителем турецко-польских границ, пашой, бейлербеем и мурзой Кан-Темиром.
От имени хана Инайет Гирея его алгазы-ага Маметша Сулешев сказал, что хан желает Кан-Темиру здоровья и благополучия в делах и рад сообщить, что весь Крым ныне отложился от султана Мурада IV, что беи пяти родов с ханом заодно, что хан пребывает в радости и счастье по случаю великого единения татар и молит аллаха, чтоб и Кан- Темир был со всеми, а не сам по себе.
На этот призыв Кан-Темир ответил заготовленной фразой:
- Передайте хану, не ему повелевать мною! Я раб самого турецкого султана, и я ему не изменю. Султан мне прикажет, и я, карая вас за измену, буду сечь и заберу у вас Крым, и жен ваших, и детей.
Слушая мурзу Кан-Темира, Маметша-ага хмурился: война не за горами.,
* * *
И еще одна ночь растаяла. Цветок зари раскрыл все свои лепестки, и татарин Абдул остановил обоз на развилке двух дорог. Подозвал к себе Ивана.
- Правой дорогой пойдешь - десять верст до моей сакли, левой - все тридцать. Далекая дорога - по горам, короткая - степью.
- Десять верст - не путь, а все же не лучше ли переждать, господин?
Абдул головой покрутил.
Свернули на короткую дорогу.
Сердце - вещун. До Абдуловой сакли - рукой подать. Степь взгорбилась, на горбу лесок, в лесу - прогалина, на прогалине татарские сакли - владения Абдула, а на дороге - бешеная пыль.
- В цепи! - только и успел крикнуть Абдул. Ивана учить не надо. Накинули пленники на себя цепь, а клубок пыли уже вокруг вьется. Грозный татарин коня сдержал, глянул на пленников, на Абдула, на первую повозку, где забросанная шубами - девушка.
Абдул ни жив ни мертв. Грозный татарин - сам Маметша-ага.
У Маметши - глаз на чужое добро стреляный. Подплыл на коне к первой повозке, рукояткой плети скинул шубы и долго, не мигая, глядел на девушку. Потом, не поворачивая головы, плеткой же, поманил к себе Абдула.
- Я тебя не видел, сеймен! Но эта рабыня - моя.
Махнул своим головорезам, и девушка исчезла из повозки.
Ускакали.
Абдул сел в пыль, на дорогу, помолился. А встать не может.
* * *
За Перекоп, на Кан-Темира, вышла стопятидесятитысячная армия Инайет Гирея.
Султан не разрешил Кан-Темиру воевать с ханом, и Кан- Темир бежал в Истамбул. Хан Инайет Гирей осадил крепость Килию, требуя выдать имущество Кан-Темира и его семью.
Петр Урусов и мурзы изменили Кан-Темиру и ногайской орде, целовали полу ханского халата, молили о пощаде и просили взять на его государеву службу.
Получив богатства Кан-Темира, его жен и двух младших сыновей, - старшего мурза увез с собою, в Истамбул, - Инайет Гирей подобрел - Килию хоть и пограбил, да не сжег. Петра Урусова и мурз с восемью тысячами ногаев на службу принял и увел с собою в Крым.
В Бахчисарае пошли пиры. Да что-то уж больно весело на них было. Калга Хусам и нуреддин Саадат напивались до видений. Инайет Гирей вина не пил, но веселился под стать братьям, до изнеможения.
Знал Инайет Гирей: дни его ханства сочтены. Порта не терпит строптивых. Не терпит, а на все дикие ханские вольности - ни слова. Чем дольше это молчание, тем страшнее. Он достиг высшей свободы и могущества. Наконец-то он, Инайет Гирей, был хозяином Крыма и степей до украйн Руси и Речи Посполитой.
Но знал Инайет: все это - пока. Да, он хан, но - пока. Он силен, но - пока… Страх его на пороге. И, спеша опередить тот миг отвратительной слабости, когда в дверь сердца постучат Немые собственной души, он продиктовал письмо влиятельнейшему человеку Порога Счастья Верховному муфти Яхье-эфенди.
Едва письмо было закончено, как Инайет Гирей вызвал к себе Маметшу-ага. Приказ был короток:
- Собирай войска!
Следующий приказ писарю:
- Поезжай в Ялту, там у Грамата-Кая моя каторга. Как только взойдешь на палубу, пусть гребцы гребут, а корабельщики поднимают паруса. Письмо отдашь в руки самого муфти Яхьи-эфенди. Ступай, лошади ждут!
Третий приказ был слугам:
- Найдите калгу и нуреддина. Пусть оставят все дела и едут ко мне.