Я внимательно осмотрел поврежденную ногу. Кость была сломана почти под прямым углом. Несколько острых обломков, прорвав кожу, торчали как иглы.
- Мне необходимо тщательнее обследовать рану. Это очень болезненная процедура, но я постараюсь закончить ее побыстрее.
Наварх через силу улыбнулся:
- Смелее, смелее! Хуже уже не будет…
Приказав двум его слугам держать больного покрепче, я попытался придать поврежденной ноге правильное положение. Раненый заскрежетал зубами, затем застонал и наконец, не выдержав, закричал.
- Прекрати сейчас же! Зачем мучить его! - поднялась царица.
- Потому что без этого не обойтись, - ответил я спокойно. Впрочем, я уже увидел все, что мне было нужно, и, прощупав ногу, установил, что голеностопный сустав был в общем-то цел и поврежден был только незначительный участок.
- Я считаю, что ногу можно спасти. Конечно, она перестанет гнуться и не сможет выдерживать нагрузки, но все же это позволит избежать ампутации.
Личный врач царицы ничего не сказал и только презрительно фыркнул. Корабельный врач в сомнении покачал головой:
- Ты уверен в этом? При такой ране почти неизбежно возникает антониев огонь. И тогда придется ампутировать не только стопу, но и всю голень. Тебе приходилось уже сталкиваться с этим?
- И не один раз, уважаемый коллега, а несколько дюжин, - усмехнулся я, возможно, довольно дерзко. - Здесь, на границе, войска постоянно подвергаются нападению нубийцев или разбойничьих племен, кочующих по пустыне. И я лучше других знаю, какие повреждения может причинить праща, секира или палица. Если бы мы каждый раз прибегали к ампутации, в армии Вашего Величества остались бы только одноногие и однорукие солдаты.
Клеопатра уже начинала гневаться.
- Если ты настолько же искусен во врачебном ремесле, насколько дерзок в обхождении, - строго улыбнулась она, - то ты далеко пойдешь. Наварх должен сам принять решение, потому что дело касается только его.
Раненый закрыл глаза. Его бледное лицо, покрытое капельками пота, исказила болезненная судорога.
- Я доверяю врачу Олимпу, - сказал он тихо.
- Хорошо, - сказал я, - но раненый не сможет отправиться в дорогу вместе с вами. В нашем доме есть специальная комната для больных. На некоторое время ему придется остаться здесь. Может быть, на месяц, может, чуть дольше.
- Царица… - начал личный врач, но она прервала его:
- Пусть будет так, как решил наварх. С ним останется двое слуг, а его корабль будет ждать в порту, пока он снова не поправится. А тебе, Олимп, я скажу только одно: если этот человек умрет, советую тебе поскорее скрыться где-нибудь в Нубии. Ибо тогда в Египте не будет для тебя спокойной жизни.
Я склонился в глубоком поклоне:
- Да свершится воля твоя, о госпожа.
Много позже, в одной из доверительных бесед, я как-то спросил царицу, действительно ли она осуществила бы свою угрозу, если бы главнокомандующий умер.
- Может быть, - пожала она плечами. - А может быть, и нет. Ты ведь знаешь, как своевольны цари. Но тогда политическое положение в стране было очень сложным. Когда спустя месяц передо мной вдруг появился главнокомандующий, я уже почти забыла о нем.
Наварху и двум его слугам была отведена лучшая комната в нашем доме, и я сделал все, чтобы спасти его ногу и его жизнь. Мой отец вернулся только через несколько дней. Все это время мне приходилось рассчитывать только на собственные силы. Я давал раненому специальное обезболивающее средство. Я не стану приводить здесь его рецепт, потому что обещал это отцу. Скажу только, что в его состав входит сок трех разных растений, мед, масло и перебродившее ячменное пиво.
Когда вернулся отец, я подробно описал ему весь случай, с волнением ожидая его приговора.
- Я бы сделал все точно так же, - сказал он. - Но, надеюсь, ты понимаешь, что некоторый риск все же остается. Могут еще возникнуть некоторые осложнения.
Но, очевидно, Сохмет и Асклепий были к нам благосклонны: никаких ухудшений и осложнений не возникло, и спустя двадцать пять дней строжайшего постельного режима командующий флотом смог наконец в первый раз покинуть свое ложе.
- Это просто чудо, - пробормотал он. Однако при первой же попытке ступить на больную ногу он убедился, что это не совсем так, и издал сдавленный крик и длинное проклятие. Мне стоило большого труда успокоить его.
- Конечно, так, как раньше, уже не будет, - предупредил я. - Тебе всегда придется опираться на палку или костыль. Но ведь нога спасена, господин наварх. Это все же лучше, чем быть безногим калекой.
- Мой сын прав, о господин, - поддержал меня отец.
Наварх хромая добрался до кровати и осторожно сел.
- Да-да, я понимаю. Но для меня это так неожиданно.
Это были обычные жалобы наших пациентов: нога не гнется, плечо перекошено, бедро осталось кривым. Но постепенно они привыкали к этому: человек ведь ко всему может привыкнуть, пока у него остается надежда.
В день отъезда командующий флотом настоял на том, чтобы дойти до порта самому, без помощи слуги. Он опирался, конечно, на палку, но преодолел все расстояние сам. Он велел дать нам пять золотых стотеров, но мой отец вернул их.
- Мы оба служим царице: ты на воде, я на суше. Было бы неправильным принимать за это плату.
Командующий флотом упрямо покачал головой:
- Я не возьму их обратно! Пусть они пойдут на больных, которые не служат в войске и не имеют денег.
- Хорошо, наварх, пусть так и будет, - кивнул мой отец.
Я проводил моего пациента на корабль. Он сел на стул и отставил палку.
- Тебе, Олимп, я обещаю одно: я похвалю царице твое искусство, потому что ты этого заслуживаешь. Вместо того чтобы избрать более простой путь: отнять мне ногу и избежать тем самым возможных осложнений, ты отважился лечить такую опасную рану по всем правилам твоего ремесла и с большим терпением. Такие врачи, как ты, нужны нам в Александрии в мусейоне, чтобы они передавали свои знания и опыт молодым.
Я улыбнулся, польщенный.
- Но я и сам еще очень юн. Вряд ли мусейон примет такого учителя. Может быть, лет через десять…
- Когда бы это ни произошло, тебе всегда будут рады, - кивнул командующий флотом.
Я не воспринял этот разговор всерьез и вскоре забыл о нем. Благодарные пациенты обещают много - каждый врач знает это. Но потом болезнь и боль забываются, и остается только радоваться, если они хотя бы здороваются с тобой при встрече.
Я уже упоминал, что согласие между царствующими супругами было только фикцией, чтобы успокоить и убаюкать народ. Однако жители Александрии быстро раскрыли этот обман. Даже среди образованных граждан Сиены возникли некоторые волнения по поводу создавшейся ситуации.
Многие римские и греческие авторы подробно описывали эти беспокойные годы после смерти Птолемея XII Авлета. Но, как мне кажется, все они при этом черпали свои сведения не из первоисточников. И хотя их сообщения нельзя назвать неправильными, все же я нахожу в них множество пробелов.
Одно можно утверждать наверняка: Клеопатра, как явствует из ее слов и дел, всегда видела Владычицей Обеих Земель только себя одну. Ее сестра Арсиноя и оба брата были в ее глазах только пешками, мимолетными тенями на полотне истории, творцом которой - в Египте или где-нибудь еще - она хотела видеть только себя.
Покойный фараон завещал, чтобы она правила страной вместе с одним из своих братьев. Поначалу так и было. Но вскоре Клеопатра ясно дала понять, что она не намерена делить власть со своим десятилетним братом-супругом Птолемеем XIII. С этим, однако, не мог согласиться стоявший за его спиной регентский совет во главе с "приемным отцом" Потином. Прежде чем ее малолетний брат успел подрасти и стать серьезным конкурентом в борьбе за власть, она сделала все, чтобы затмить его и заслужить любовь народа.
Вернувшись в Александрию, Клеопатра вновь заняла трон рядом с братом. Потин и регентский совет покорились, но втайне продолжали строить свои козни. Год выдался неурожайный. Регентский совет "от имени царя и царицы" издал декрет, который предписывал все собранное в Среднем Египте зерно свезти в Александрию, не посылать ни в коем случае в бедствующие районы. Это должно было ослабить и подорвать авторитет Клеопатры в Нижнем и Среднем Египте. По-прежнему угрожала опасность из Рима: в бушевавшей там гражданской войне могли одержать верх те силы, которые выступали за захват египетских земель.
Когда я сегодня, спустя всего четыре десятилетия, взираю на Рим и остальные страны, мне трудно поверить, что из этой смуты мог вырасти такой прочный и длительный мир. Сейчас почти невозможно представить, что всего несколько десятилетий назад на улицах Рима сражались друг против друга сторонники триумвиров Цезаря, Помпея и Красса.
Красс был убит в одном из походов против парфян. Теперь борьба за власть разыгрывалась только между Цезарем и Помпеем. Сторонники последнего в Риме были, казалось, сильнее. Однако Цезарь изгнал его, и Помпей попытался получить поддержку в Египте. Его приняли там очень любезно, так как его отец всегда помогал покойному Птолемею Авлету, в том числе и звонкой монетой. Однако Клеопатра, как она сама мне потом подтвердила, ни на минуту не допускала мысли о том, чтобы поспешить к нему на помощь. Ибо от своих шпионов она знала, что Цезарь прочно удерживает в руках власть над Римом и Италией. Поэтому она сделала единственно возможное, а именно - ничего. И переложила на регентский совет ответственность за шестьдесят кораблей, солдат и продовольствие, которые он предоставил Помпею. Часть бежавших с ним сенаторов бурно благодарили Птолемея XIII. В ответ на это Помпей формально был назван опекуном юного царя. Прекрасная, волнующая игра, которую Клеопатра не могла больше наблюдать спокойно, потому что всерьез опасалась за свою жизнь. Ночь спустя она бежала из города и вместе с верными ей войсками двинулась в Палестину, к северной границе своего государства.
Узнав об этом, Цезарь стал к ней более внимателен. Она выступила против Помпея, а Цезарь помнил старое правило: враг моего врага мой друг. С этого момента Цезарь встал на сторону Клеопатры и благоволил ей до самой смерти.
Однако предстояло еще победить Помпея. Цезарь, гениальный полководец, закрепил за Италией Иберийский полуостров, затем вернулся форсированным маршем и принудил Помпея к решающей битве при Фарсале в Фессалии. Это произошло в третье лето правления моей царицы. Помпей был наголову разбит и бежал в Египет, чтобы просить у юного царя помощи и поддержки. Однако намерения Птолемея тем временем изменились. Его "приемный отец" Потин убедил его, что для Египта было бы невыгодным надолго стать ареной гражданской войны, которую ведут римляне. К тому же это стоило бы слишком дорого…
Несколько верховных римских военачальников были подкуплены. И когда Помпей поднялся на корабль, чтобы плыть в Египет, они убили его. Одновременно на корабли Помпея напал египетский военный флот, и часть из них была потоплена, а остальные поспешно ушли в открытое море.
Теперь пробил час единственного оставшегося в живых члена триумвирата. Красс и Помпей были мертвы. И уже спустя четыре дня после убийства последнего Юлий Цезарь высадился в Александрии с одиннадцатитысячным войском. Его встречала царская делегация, которая преподнесла ему перстень с печаткой и забальзамированную правую руку Помпея. Цезарь держался холодно. Помпей, хотя и был его врагом, но все же был римлянином. Не пристало поэтому вмешивать в их спор египтян. Цезарь довольно явно выразил свое недовольство, но дал понять, что гнев его можно смягчить - например, с помощью денег. Он нуждался в них, чтобы продолжить борьбу против сыновей и сторонников Помпея. Далее Цезарь напомнил, что покойный правитель Авлет просил его во имя всех богов, а также согласно договорам, заключенным в Риме, проследить за выполнением его завещания - что Цезарь и собирался теперь сделать в качестве римского сенатора и проконсула. Первым делом он направил быстроходное судно в Палестину с просьбой к Клеопатре вернуться и принять правление вместе со своим братом. С этим, однако, не могли согласиться круги, стоящие за спиной теперь уже двенадцатилетнего Птолемея. С помощью этой царствующей марионетки они хотели бы и дальше проводить свою политику, оставаясь у власти и денег. Таким образом, обратный путь в Египет был для Клеопатры закрыт. Ей пришлось высадиться на берег тайно, переодевшись на одном из маленьких судов в порту.
Много разного сообщают о ее возвращении в страну. Сама она по этому поводу ничего не рассказывала, и никто, в том числе и я, не решался спрашивать ее об этом. Обычно его описывают так. Опасаясь, что ее узнают даже в переодетом виде, она подкупила некоего сицилийского торговца Аполлодора, судно которого стояло в порту, и уговорила спрятать ее в свернутом ковре, а ковер этот доставить Цезарю в качестве подарка от Клеопатры. Так и было сделано, и двадцатипятилетний консул был настолько очарован ею, что позволил вовлечь себя в осуществление ее планов. А планы эти были направлены прежде всего на то, чтобы Клеопатра стала единственной правительницей на египетском троне. Это было, однако, нелегко. В Александрии - а именно от нее все и зависело - царили антиримские настроения, которые умело разжигал председатель регентского совета Потин. Римлян - будь то солдаты или мирные граждане - оскорбляли на улицах, чаще на словах, но случалось и действием. Греки презрительно называли их неотесанными варварами, тиранами и захватчиками. Со своей стороны, римляне тоже были не лучшего мнения о греках и считали их коварными, бессовестными, наглыми, сварливыми и неспособными к действию.
Цезарь понимал, конечно, что, если он хочет изменить положение дел в свою пользу, начинать надо с Потина. Однако он не хотел излишне торопиться. Выполняя волю покойного Авлета, он подчеркивал, что владыками Египта являются Клеопатра и ее брат и супруг Птолемей. К этому времени юный царь уже достаточно повзрослел, чтобы понять, что Цезарь и его сестра - любовники, а он, как говорится, только пятое колесо в телеге.
Гнев его стал очевиден, когда он - по собственной воле или подстрекаемый Потином - выбежал из дворца в сопровождении друзей и родственников и, сорвав со своей головы корону, принялся кричать, что его сестра стала наложницей Юлия Цезаря, а его предала и хочет убить. Это возбудило волнения в городе. Однако римские легионеры осторожно, но решительно снова вернули правителя во дворец, и Цезарь добился примирения с братом и сестрой. Он был настолько умен, что сделал еще и вот что: он пообещал передать Птолемеям принадлежащий римлянам Кипр и провозгласить на нем правителями сестру Клеопатры Арсиною и ее младшего брата Птолемея XIV. Позднее историки высказывали предположение, что Клеопатра таким образом хотела устранить нелюбимых брата и сестру. Это полностью соответствует истине. Тем более что Цезарь в дальнейшем содержал их обоих под стражей в Брухейоне, царском квартале, и не предпринимал ничего для их отправки на Кипр. Римский сенат был бы очень возмущен, если бы он просто так, совершенно безвозмездно, подарил им эту провинцию.
Тем временем Потин, "приемный отец" юного царя и настоящий правитель за его спиной, вынашивал планы убийства Юлия Цезаря. Однако его выдал собственный цирюльник, который, думая о будущем, полагался больше на Цезаря, чем на своего господина. Потин был схвачен и казнен на следующий же день, ввиду особой тяжести его предательства. Приговор был подписан царем и царицей. Хотя бумага и все стерпит, трудно поверить, что Птолемей послал на смерть своего "приемного отца". Впрочем, все возможно, и Клеопатра обмолвилась как-то, что он сделал это по принуждению Цезаря, чтобы избежать ссылки.