Глава 4
- Так ты жив? - удивился командующий, когда ему доложили о моем прибытии. Это был уже новый командующий, и о нас он знал только понаслышке. Конечно, в войске был уже новый врач, но работы у него было не очень много. Хотя мир еще не был объявлен, но военные действия между Египтом и Мерое прекратились. В Александрии хватало других проблем. В своем договоре о мире правитель Теритекас предлагал то, что сложилось уже и само по себе. Он отводил свои войска ниже первого катаракта, так что получался свободный коридор в несколько дюжин стадий. Мне было позволено сообщить об этом заинтересованным должностным лицам. Командующий был очень обрадован.
- Мы давно мечтали о том, чтобы эта граница стала мирной. А теперь наши надежды сбываются. Да помогут тебе боги, - сказал он.
Мы поплыли дальше. Сидя рядом со мной в лодке, Натаки широко открытыми глазами смотрела на новый для нее мир и обеими руками держала кифару, свою единственную собственность. Когда мы проплывали мимо величественной пирамиды Рамзеса, она была настолько поражена и испугана, что спряталась за мою спину. Ничего подобного в Напате, конечно, не было. Я ободряюще улыбнулся ей:
- Нам встретится еще много удивительного, Натаки. Ты не должна все время прятаться за моей спиной.
Вряд ли Натаки поняла меня, но она послушно сказала:
- Да, господин.
В Сиене я с удивлением отметил, что меня никто не узнает, хотя со времени нашего отъезда прошло меньше года. В нашем доме жили теперь сборщики налогов. Сатис два месяца назад вышла замуж за отпрыска одного знатного и уважаемого рода.
Так что мы с Натаки сняли скромную комнату при храме Сохмет. Его служитель был обязан давать приют любому врачу. Я не хотел сообщать, что являюсь послом, чтобы не привлекать излишнего внимания. Я нанес визит правителю города и поздравил его с удачным браком дочери. Он, конечно, не знал о моей безнадежной юношеской любви и весь сиял от гордости, что в его внуках, как он сказал, будет течь кровь древних фараонов.
Затем мы отправились дальше, и я никогда больше не бывал в этих местах.
Мы стремительно плыли вниз по Нилу. В Фивах нам пришлось сменить лодку. Я решил воспользоваться случаем и осмотреть знаменитый город, но вскоре понял, что для этого мало трех или пяти дней.
Натаки сопровождала меня повсюду. Я купил ей длинное платье, которое подчеркивало стройность ее фигуры. Мы сняли комнату в доме правителя города Фив. Поначалу он с недоверием оглядел меня и мою рабыню, но когда я сообщил, что являюсь послом, он принял нас радушнее. Однако его тоже тяготили заботы.
- Ты увидишь сам, что город, которым я управляю, умирает. Конечно, здесь еще живет много людей, но, с тех пор как сирийцы разрушили Фивы шесть столетий назад, он так и не смог больше подняться, и сила Амона угасает год от года. Его культ еще сохранился, но время его прошло. И на ежегодный "праздник долины", посвященный этому богу, стекаются уже не толпы паломников, а только горстка любопытствующих. Серапис - вот новый верховный бог, но я думаю, придет когда-нибудь такой день, когда и его тоже забудут.
Когда потом мы бродили с Натаки по городу, я увидел, что правитель не преувеличивал. Некогда величественная городская стена, которую Гомер называл "стовратной" - хотя, конечно, столько ворот здесь никогда не было, - была выщербленной, как челюсть старика. Повсюду лежали груды камня и кирпича, и никто не знал, откуда они берутся. Перед громадным храмом Мут сидел служитель и за небольшую плату позволял желающим войти внутрь, туда, куда прежде допускались только фараоны или верховные жрецы. Я также воспользовался этой возможностью, но Натаки оставил ждать снаружи.
Служитель поднял факел, и я увидел божественную супругу Амона, в одеянии из птичьих перьев и с двойной египетской короной на голове. Моя греческая половина противилась тому, чего требовала половина египетская. В этой стране каждый знает историю о великолепном (пышном) празднике в честь Амона, когда бог прилетает из своего храма, лежащего на севере, в дом своей супруги Мут, в "южный гарем", и вступает с ней в священную связь. Этот праздник длится около двадцати дней, в нем участвует весь народ, и всех угощают несказанно богатые жрецы бога Амона. Все это уже в прошлом.
Мы шли с Натаки по Аллее сфинксов, и я думал о том, что в этом священном месте жрецы встречали лодку, в которой прибыл бог Амон, и, окуривая его благовониями, с пением и танцами провожали к его "южному гарему".
Сирийцы не разрушили храм Амона, но город был обескровлен, жрецы потеряли свою власть и богатство, и храм пришел в запустение. Его величественные стены, пилоны, статуи богов и фараонов были наполовину занесены песком.
Прежде чем мы отправились из города дальше, я вспомнил совет отца посетить гробницу Нефертари на восточном берегу. Там я, как обычно, собирался оставить Натаки ждать снаружи, но служитель решил, что я заплатил за двоих, поэтому мы вместе вступили под обширные своды гробницы любимой жены фараона. На стенах можно было прочесть ее титулы: "Повелительница обеих земель", "Божественная супруга" и даже "Повелительница всех стран".
Да, здесь становилось ясно: она бесспорно была повелительницей в сердце этого великого фараона, украсившего Египет грандиозными постройками от нубийской границы до дельты Нила. На стенах Нефертари была изображена среди богов: вход в гробницу охранял бог солнца с головой скарабея, празднично одетую царицу окружали Исида, Нефтида и Гор, священные тексты должны были помочь ей при переселении в царство Осириса.
- Смотри, Натаки, вот что может любовь. Остальные жены фараона Рамзеса забыты, только для нее сооружена такая великолепная гробница. Его забота сопровождает ее и после смерти.
Натаки ничего не ответила, но по ее глазам видно было, что она поняла, о чем я говорил: о женщине, которая здесь почти уподобляется божеству.
Потом я спросил у служителя, какова же тогда гробница самого Рамзеса, если усыпальница его супруги столь великолепна. Тот только пожал плечами:
- Неизвестно. Его гробница до сих пор не найдена. Может быть, он приказал построить ее в дельте, где жил в последние годы перед смертью или где-то неподалеку от Мемфиса.
В день отъезда правитель города сказал нам на прощанье, что сейчас, после разлива Нила, в Абидосе проходят священные игры, которые продлятся еще дня четыре, до начала сева.
- Тебе как греку это, может быть, кажется не таким интересным, но игры в Абидосе это нечто особенное.
- Моя мать была египтянкой, и мне близки боги этой страны. Если удастся…
Да, это удалось.
Мы увидели, как Исида снова собрала тело своего супруга, растерзанное на клочки богом Сетом. Только фаллоса не хватало, потому что Сет швырнул его в Нил и там его съела щука. Но могущественная Исида сделала новый из глины, оживила его с помощью волшебных заклинаний, приставила к мертвому телу и была оплодотворена Осирисом. Когда жрица, запрокинув голову, начала сладострастно стонать, Натаки не удержалась и захихикала. Я крепко сжал ее руку, так что она вскрикнула, но никто не обратил на это внимания.
Через семь или восемь дней мы достигли озера Мареотида под Александрией. Отсюда на маленькой лодке можно было доплыть по каналу до гавани Евноста на востоке Александрии. Однако мы вышли у городских стен, наняли двух ослов и отправились в квартал неподалеку от Западных ворот, которые в народе называют еще Ворота Луны. Я надеялся, что там сохранилась еще лавка моего дяди - он был горшечником.
Когда мы шли по кварталу, где прошло мое детство, я узнавал каждую улицу, каждый дом, как будто уехал отсюда только вчера. Ничего или почти ничего не изменилось, и лавка горшечника - моего дяди Персея - выглядела так же, как двенадцать лет назад - или уже тринадцать?
Перед ней расхваливал товар мальчик лет четырнадцати:
- Кувшины из Сицилии, расписные блюда и чаши из Розуса, прекрасная посуда из Эллады. Сегодня дешевле, чём всегда!
Голос у мальчика ломался, и некоторые слова звучали низко, а некоторые по-детски звонко. Судя по возрасту, это вполне мог быть Гектор. Когда я уезжал, он еще лежал в колыбели.
- Почему это сегодня дешевле, чем всегда? - спросил я его.
Он взглянул на меня смутившись:
- Потому что… да, потому что мы воюем с римлянами.
Теперь и я был сбит с толку:
- Что ты говоришь? Война с Римом? Но на это совсем не похоже!
Из мастерской показался мой дядя Персей, слегка потолстевший, пальцы его были вымазаны глиной. Похоже было, что он по-прежнему сам делает дешевую посуду.
- Чем могу служить, господин?
- Персей, ты не узнаешь своего… своего племянника? - ухмыльнулся я.
Он вытаращил глаза:
- Олимп? Но ведь… да, а где же твой отец?
Он оглянулся, как будто надеялся увидеть спрятавшегося Геракла.
- Отец остался еще в Мерое как пленник правителя и одновременно его личный врач. Я постараюсь сделать все, чтобы его освободили.
- Ты должен рассказать нам об этом подробнее. А это кто? - указал он на спрятавшуюся за моей спиной Натаки.
- Служанка, я привез ее из Мерое.
Когда Персей велел отвести ее на половину рабов, бедняжка чуть не расплакалась.
- Я скоро пришлю за тобой, Натаки! - крикнул я ей вслед.
- Твоя служанка? - ухмыльнулся Персей.
Я предпочел сменить тему и спросил, как поживает его жена.
- Она пошла на рынок, скоро вернется.
Он сообщил, что из шестерых его детей в живых осталось только двое - Гектор, которого я уже видел, и дочь Аспазия. Потом он свернул на политику и рассказал все, что произошло за последнее время. Я узнал, что положение теперь обострилось и все сводится к тому, за или против римлян выступать. Тут мой дядя патетически воздел руки и разразился упреками:
- Там, в Брухейоне, в правительственном квартале, сидит Юлий Цезарь, и он не только сидит, он еще и лежит в постели с Клеопатрой, захватившей трон. Ее бедные братья стали римскими пленниками. Потин, воспитатель фараона Птолемея, казнен, так же как и Ахилл, стратег войск фараона.
Я покачал головой:
- О том, что Цезарь в Александрии, я услышал еще в пути. Но как могло все дойти до такой смуты? Он ведь собирался только проследить за тем, чтобы было выполнено завещание Авлета и Клеопатра правила вместе с Птолемеем.
- Да, он сделал это, еще бы. Но наш фараон на самом деле его пленник. При этом он во всем поддерживает Клеопатру - конечно, не в ущерб интересам Рима.
- А я думал, что народ выступает за Клеопатру. Птолемей ведь еще ребенок…
- Ребенок? Ему уже почти четырнадцать, и он давно знает, что делает. Во всяком случае, чего он точно не хочет, так это продать страну римлянам, и поэтому народ его любит.
Я не стал рассказывать Персею о своем поручении подробно. Сказал только, что должен передать одно известие из Сиены фараону и его супруге, и спросил, как добраться до Брухейона.
- Ты с ума сошел? Правительственный квартал так охраняется, что и мышь не проскочит. - Он замолчал и наморщил лоб. - Известие, говоришь? А что за известие, о чем?
- Ах, ничего важного, так, проблемы пограничного войска. Но я одного не понимаю: когда мы переплыли через озеро Мареотида и причалили у южной городской стены, ничто не говорило о войне. Ворота почти не охраняются, все спокойно, никаких солдат.
Он кивнул:
- Война - это, пожалуй, сильно сказано. Все военные действия происходят между Большой Гаванью и дворцовым кварталом. В остальном жизнь здесь идет, как и раньше. - Он снисходительно улыбнулся. - Ты слишком долго жил в провинции, Олимп. В таком городе, как Александрия, подобные стычки не нарушают общего покоя. Не надо быть пророком, чтобы предсказать, чем все кончится: Цезаря прогонят обратно в Рим или убьют здесь, смотря по обстоятельствам, и его Клеопатра уедет с ним в Рим или погибнет здесь, смотря по обстоятельствам. С чужеземцами мы здесь всегда умели справиться.
Я покачал головой:
- И это говорит гражданин города, где живут три народа?
- Я имею в виду - с нездешними чужеземцами.
Глава 5
Я не до конца поверил дяде и на следующий день попытался все же попасть во дворец. Однако, когда дорогу мне преградила вооруженная стража, которая потребовала пропуск, я оставил эту затею. В сложившейся ситуации объявить себя послом правителя Мерое означало бы вызвать еще большее недоверие. Так что я решил воспользоваться случаем и побывать в знаменитой библиотеке, основанной Птолемеями.
- Ты действительно врач? - недоверчиво спросил меня смотритель. Тогда я показал ему медную табличку, написанную моим отцом. В ней говорилось:
Олимп с успехом перенял врачебное искусство у меня, его отца Геракла, полкового врача в Сиене, затем дал клятву в храме и последующие пять лет работал вместе со мной как врач.
Это вообще-то было не совсем правдой, потому что делало меня на несколько лет старше, но отец сказал, что такие круглые цифры вызывают больше уважения, чем, например, "три с половиной года".
Библиотека была основана знаменитым учеником Аристотеля Деметрием из Фалерона при Птолемее II Филадельфе. В мое время в ней хранилось уже около миллиона рукописей.
Смотритель взглянул на меня все так же недоверчиво; но позволил войти. Когда я осведомился, какие труды знаменитых учеников Гиппократа Бакхейоса из Танагры и Аполлониоса из Китиона здесь имеются и можно ли взглянуть на книги Темизона из Лаодайкии, он поклонился и указал мне на соответствующие отделы.
Странно это было: снаружи, всего в нескольких стадиях отсюда, шла кровавая борьба за трон и власть, а здесь, в знаменитом храме науки, сновали мужи со свитками в руках и под мышкой, в то время как другие стояли у пультов и делали какие-то заметки или выписки…
В дом дяди я вернулся уже под вечер. Теперь меня встретила также и его жена Деметра, которая вместе с приветствиями обрушила на меня и упреки. От рабыни Натаки никакого толку, она ничего не понимает, ничего не умеет делать на кухне или по дому, настолько глупа, что даже пол подмести не может. Я знал, что она права, потому что Натаки была обучена пению, танцам и искусству любви, а не работе на кухне. Однако я возмущенно спросил Деметру, кто дал ей право использовать мою рабыню для какой-то грубой работы. Это подарок правителя Мерое храму Сераписа в Александрии, ее учили тому, чтобы она могла петь и танцевать в храме, она уже почти что жрица. Вся это наскоро придуманная ложь несколько поумерила тетушкин пыл, однако она не сдалась так просто: ей об этом почему-то никто не сказал, а из Натаки слова не вытянешь.
- Она говорит только на священном языке храмовых жриц Мерое, - храбро сочинял я дальше, - и вскоре я отведу ее в Серапейон.
Потом я спросил Персея, могу ли я пожить у него в доме еще некоторое время, пока не выполню свое поручение. Деметра опередила его с ответом:
- Здесь, в доме, к сожалению, совсем нет места, Олимп. У нас ведь двое детей и пять рабов. Ты мог бы, конечно, спать в комнате Гектора, но…
- Но это же совсем легко уладить, - нарочито бодрым тоном вмешался Персей. - Некоторые наши соседи перед войной бежали в свои поместья. Двое из них оставили мне ключи и доверили сдать их дома хорошим людям, при этом совсем недорого, почти даром.
Я выбрал дом на другой стороне улицы. Он действительно стоил не так уж много, но я подозревал, что Персей и это немногое берет себе. Довольно скоро я обнаружил, что Натаки вполне может приготовить несложные блюда и содержать дом в относительном порядке. Из ее сбивчивых объяснений я понял, что она не хотела работать у Деметры, потому что только я ее хозяин и могу ей приказывать.
Весть о том, что произошло в Брухейоне, облетела весь город с быстротой ветра.
Ганимед, новый стратег войск фараона, сделал все, чтобы вытеснить римлян из дворцового квартала. Он сформировал новый флот, оцепил Брухейон и прилегающие улицы и решил отравить римлян водой. Для этого он наполнил их колодец соленой водой из озера. Однако легионеры за сутки вырыли новый колодец. Вероятно, это противостояние продолжалось бы еще некоторое время, но тут появилось подкрепление, которого давно ждал Цезарь. Это был наварх Евфранор, который занял остров Фарос и часто совершал опустошительные набеги на расположенные там виллы богатых александрийцев.
Чтобы захватить наконец Большую Гавань, Цезарь занял искусственную насыпь перед волноломом, которая связывала Фарос с материком, и приказал возвести там укрепления. Когда затем римские корабли поменяли свои позиции, солдаты, ничего не понимая, решили, что их собираются бросить на произвол судьбы. Они в панике прыгали в море и плыли за кораблями. О том, что произошло дальше, сообщает в своих воспоминаниях римский центурион Аул Хиртий: "Невзирая на угрожающую ему опасность, Цезарь сколько мог приказами и призывами удерживал своих воинов на насыпи. Увидев, что все оставили его, он также сел в свою лодку. В нее сразу же набилось столько солдат, что она не могла отчалить. Тогда Цезарь прыгнул в воду и поплыл к стоявшим вдалеке кораблям. Оттуда он послал лодку за оставшимися солдатами и вывез почти всех. Однако его собственный перегруженный корабль затонул вместе со всеми, кто там находился".
Позднее историков всегда поражало, как Цезарь смог проплыть такое расстояние почти в полном вооружении. Сам он говорил, что все было бы гораздо легче, если бы ему не приходилось одной рукой держать над водой важные документы и если бы при этом его не обстреливали египтяне.
Во время всех этих событий сестре Клеопатры Арсиное удалось бежать к египетскому войску. Единственным пленником. остался Птолемей XIII, которого Цезарь охранял как важного заложника. Этот четырнадцатилетний мальчик вел себя как избалованное дитя и постоянно жаловался. Тем неожиданнее показалось решение Цезаря дать ему свободу. Цезарь насмешливо объяснил, что главнокомандующий войск должен быть вместе со своими солдатами. Легко понять, что стояло за этим. Войском фараона предводительствовал Ганимед, который подчинялся недавно появившейся Арсиное; а теперь прибавился еще и Птолемей. Мудрый Цезарь хотел таким образом посеять вражду и соперничество между ними, но пока эти планы были еще не столь очевидны.