Так как дальше произошли события, соединившие нас воедино, как электросварка соединяет разнородные части, то я считаю необходимым пояснить кое-какие черты характера Бринзы и Хоржевского. Хоржевский, действительно, умея быстро контролировать наличие материального капитала и обороты его, мог вдобавок учить, как улучшить эти обороты, ибо, повторяю, мы не только контрольные работники, но и инструктора. Скажите же, мало этого? А вот Хоржевский был уверен, что мало. Ему, видите ли, мало учить, ему ещё надо уметь и убеждать, а между учением и способностью убеждать - большая разница. Убедить других можно и в глупости, а учить глупости - труднее. Бринза - работник другого типа. Дарование его посредственно, знания - слабы, способность учить вяло развита. Это весьма обыкновенный человек, возможно, слегка повышенного телосложения. Правда, у него есть одно достоинство - он способен убеждать, но, к сожалению, в данное время это достоинство граничит с недостатком, так как он убеждает действовать людей в той области, которая в силу военных условий требует самого строгого отсутствия действий.
Когда возле них находится Андрей Вавилыч, который именно им доставлял полезные сведения, убеждал в их разумности, учил их, всё шло хорошо, Бринза и Хоржевский были на месте; приросшие, так сказать, к нему, они действовали соразмерно направлению. Но стоило им взять инициативу в свои руки, как все скрепления ослабевали, и дотоле благосклонное лицо жизни искривлялось в непоправимой гримасе.
Так оно случилось и на этот раз. Бринза и Хоржевский, если и не срыли узкий перешеек, отделявший наше существование от материка существования всего коллектива, то, во всяком случае, сильно, почти непоправимо испортили его. Но начну по порядку.
Предчувствуя неприятности, я просил Андрея Вавилыча разрешить мне направиться вместе с Бринзой и Хоржевским на совещание культработников. Однако Андрей Вавилыч, увлечённый и заросший своими идеями, сказал мне, чтобы я не трещал у него под ухом, а шёл вместе с ним, ибо я как историк должен идти туда, куда идёт история.
На исходе дня началась конференция стахановцев и командиров Соединения, то есть: рудников, будущих домен и мартенов, будущих инструментальных, механических, кузнечных, сварочных и прочих цехов, станки которых уже стояли на подставках из бетона, под открытым небом, потому что зачем стены, когда скоро выглянет солнце, блистающее полгода в безоблачном небе. Все слегка опоздали, - из-за обеда и потому, что, придавая значение конференции, переодевались и брились бритвами не безупречной остроты, отчего речи, критические замечания и предложения ораторов шли слегка в замедленном темпе и в заикании, ибо, как известно, бритвенные порезы, особенно, если они глубоки, способствуют уменьшению крови, а значит, и ораторского жара. Впрочем, мы понимали и одобряли то, чего желали ораторы: добиться высокой, подлинно социалистической культуры в работе всех звеньев, всех творческих людей Поли-Соединения.
Я плохо слушал ораторов. Мысли мои витали там, - с Бринзой и Хоржевским.
А там произошло следующее.
Хоржевский пьёт мало, и не знаю, какое возбуждение заставило его, помимо узаконенных четырёхсот, влить в себя ещё двести пятьдесят. Отсюда и все движения его получались без определённого намерения, во всяком случае, когда они вышли из столовой ГИТР. Он, не желая показаться равносильным Бринзе, начал командовать, - Бринза, по всегдашнему чувству надежды, - поверил ему.
- Направо! Ещё раз направо. Куда, Бринза! Зачем вы коверкаете дорогу! Направо. И ещё разик направо-о-о…
Он поднялся из канавы, вытер мокрое лицо и залепетал:
- Слушайтесь меня и процветёте!.. Хорошая вещь сама говорит за себя. На-а-аправо и … при частой перемене местопребывания всегда рекомендую вам идти направо… и вы всегда… ик, ик! всегда… ик, ик… Чёртова икота!.. всегда найдёте дорогу. А, что я вам говорил!
Они увидали приземистое здание, усердно впускающее в себя людей. Светящийся шарик, возвышающийся на конце столба, казалось, хотел потягаться по силе света с солнцем. Хоржевский полюбовался на мощь человеческого гения, прислонившись головой к столбу, и затем, не без горести оторвавшись от него, вошёл в клуб.
Хотя Аврора Николаевна ещё не пришла, собрание уже открылось. Отложив основное течение своих мыслей до прихода Авроры Николаевны, какой-то дюжий мужчина говорил о каких-то заготовках колбасы, надо думать, для буфетов культучреждений. Прислушавшись к речам дюжего мужчины, Бринза почувствовал, что он совсем недавно понёс какую-то невознаградимую потерю. Странным образом чувства эти относились и к нему самому, и к дюжему мужчине. Они разрешились в поцелуе, которым Бринза внезапно решил обменяться с этим мужчиной, изомерным с ним, Бринзой, по составу, но различного свойства:
- От имени комиссии, приехавшей из центра, - сказал Бринза, отодвигая оратора в сторону и сам становясь на его место, - от имени Андрея Вавилыча как возглавителя благодарю вас за проделанную работу. Товарищи, награда близка, поскольку дело идет о чести, о чести нашей, которым поручен выпуск в обращение честных людей…
Аплодисменты. Бринза поклонился. Собрание ему понравилось. Во-первых, все как на подбор, гренадеры. Лица не лица, шеи не шеи, ноги не ноги, а сплошной разлив неукротимой мощи. Вот эти люди едят так едят! Вот эти люди наслаждаются так наслаждаются! Ура этим людям! Бринза поклонился им ещё раз и сказал со всем наиисправнейшим доброжелательством, на которое он был только способен:
- Ура вам, товарищи! Задавайте вопросы.
От этой манеры оратора, служащей введением во что-то грандиозное, собрание оторопело, и только самый маленький, спичечный голосок осмелился вторгнуться в эту, казалось бы, неразрушимую тишину:
- Разрешите задать вопрос, на ваш высокий взгляд, может быть, и маловажного значения, но крайне важный для нас. Что нам преимущественно заготовлять?
Бринза задумался. Ему было приятно думать, глядя на это тесное помещение, заполненное милыми, прямыми и безукоризненно честными людьми, которые с такой безупречностью задают ему вопрос, где готовы ему подчиниться.
И Бринза сказал:
- Товарищ спрашивает: что вам преимущественно заготовлять. Я отвечаю. Заготовляйте - блины. Да, блины. Я вижу у вас мало блинов, а кто в нашей стране не любит это скромное и всем доступное яство? Кто, спрашиваю я вас, кто откажется, если добавить к блинам литр ЕЁ, настоянной на почках чёрно-красной смородины, кто?
Он скромно отклонил от себя бурю аплодисментов, переходящих в овацию, стёр со щёк следы ирригации, которую там пытались навести его беспокойные глаза, и продолжал:
- Товарищ, быть может, спросит: какие блины, и этот вопрос, обращённый ко мне, как к центральному работнику, я считаю вполне уместным и даже необходимым. Блин бывает обыкновенный, бывает и гречневый, но я рекомендовал бы вам обращаться преимущественно к услугам молочного блина, на сущности которого и остановлюсь. Что такое - молочный блин? Откуда такое игривое название? Для того, чтобы разгадать эту загадку, над которой бились много математиков и тригонометров, мы разложим блин на составные части. Как он приготовляется? Ты отнимаешь у десятка яиц белки и отводишь их в сторону, а что касается желтков, то ты их кладёшь в кастрюлю, куда и прибавляешь полкило круписчатой муки и четверть кило сливочного масла. Всё это ты растираешь и разводишь в пропорции со сливками, откуда блины и получили название молочных, ибо сливки идея молока, символ его! Здесь ты берёшься за белки… нет, они не пропали, отнюдь! Ты эти белки ввергаешь в скатанное тесто, прибавляешь туда корицы и померанцевой цедры и пекёшь, пекёшь на сковородке, ого-о! Сковородка у тебя с ручкой, ты поворачиваешь, все стороны подрумянились, и ты кричишь сынишке: "Митька, сукин сын, наливай стопку водки в сто грамм!"
Мертвенную тишину зала прорезал упоительно сладкий голос:
- Сто грамм не оросит, двести.
٭٭٭