Прижимая спасенную к себе, Чеботарев ощутил на своей руке ее длинную косу. Она была холодной и тяжелой от воды, но парень упрямо подумал, что и коса у этой девушки должна быть красивой. Один раз он почувствовал на своем плече ее твердую грудь, обнаженную белым разорванным платьем.
- Это все равно, - повторяла она, - это все равно, если Андрейка утоп.
- Подожди-кась, сначала давай разберемся, - оборвал парень ее бесцеремонно, поймав себя на том, как стало ему не по себе от сознания, что есть у нее какой-то Андрейка, без которого девушка не мыслит себе жизни. Дениска уже стоял на вязком илистом дне. - Сами идти сможете, барышня? - окликнул он ее сердито, но по тому, как слова отяжелело ее холодное тело, безошибочно понял, что девушка опять впала в обморок. Она бессознательно обнимала правой рукой короткую крепкую шею молодого казака, и от этого, несмотря на окружающий холод, лютую пляску волн и ветер с дождем, ему стало знобко и тревожно. Вышагивая из воды на берег с девушкой на руках, Дениска обеспокоенно поискал глазами Луку Андреевича и обрадовался, обнаружив его на берегу склонившимся над черным, распростертым на мокром песке телом. "Вот старый черт, раньше меня выплыл", - подумал он с восхищением, а Лука Андреевич в эту минуту озадаченно воскликнул:
- Ух ты! Никак, русалку выловил?
- Русалку, - польщенно согласился Дениска. - А у тебя там кто? Мужик или баба?
- Му-у-жик, - тяжело дыша, ответил Аникин. - Зараз он совсем квелый. Сердце бьется, а сознания нету.
- Смотри ты, какой богатырь, - насмешливо вымолвил Чеботарев. - Что же мы, накажи меня бог, будем с ним делать?
- Заштокал, - передразнил беззлобно Аникин, - што не што, а уж назад в воду топить не понесем. Давай их ко мне домой, в тепло.
- Дядя Лука, - обрадованно засуетился Дениска, - так я зараз барышню в твою горницу отнесу, а потом тебе вернусь пособить.
- Воротись, браток, - согласился Аникин, - а то этот пришелец тяжелый, одному мне его не поднять, грыжа, чего доброго, приключится.
Скользкой была стежка к аникинскому дому, свирепым ветер, но Дениска Чеботарев ничего этого не ощущал. От непонятной знобкости теплело на душе, и девушка казалась легкой-легкой. Левой рукой он поддерживал ее бессильно откинутую голову. Мокрая коса несколько раз ударила его по колену. Только однажды открыла она глаза, глухо застонав. Дениска жарким голосом прошептал ей в холодное ухо:
- Не волнуйтесь, барышня. Сейчас вам будет и светло и тепло.
- Андрейка, - всхлипнула она жалобно.
- Да не плачьте вы, барышня, - сердито оборвал Чеботарев, - живой ваш Андрейка. Это сам дядя Лука мне сказал.
Оставив спасенную в горнице аникинского куреня, Чеботарев поспешил на берег и вместе с Лукой Андреевичем перенес рослого парня в дом. Парень был еще без сознания. Сквозь стиснутые губы вырывалось слабое дыхание, а больше никаких признаков жизни на посиневшем лице уловить было невозможно.
- Решил уже, что упокойник, когда из воды его выносил, - сказал Лука, - если бы сердце не стукнуло, ни за что за живого не принял бы. Погляди-ка, Дениска, красавец какой. По всем статьям гвардеец. Плечи - косая сажень. А мускулы на руках как гири. Только промерз он чертовски в нашей донской купели.
- Мне парень ништо, - огрызнулся Дениска, - ты, Лука Андреич, на девку лучше гли-кась. Вот уж где красота писаная. А груди какие у ей белые. Ни дать ни взять, самая красивая русалка со дна донского.
Лука Андреевич неодобрительно покосился в его сторону.
- Чего зенки-то на нее пялишь? Не пристало казаку голую бабу разглядывать. Так еще нахальства наберешься, что ейные груди трогать начнешь.
- А я их в воде уже трогал, - нагловато улыбаясь, похвастал Дениска. - Сама прижималась. Русалка не русалка, а на дно донское пойти не схотела. Как там детинушка, тобою спасенный?
- Худо. Глаз так и не открывает.
В сенях загремели ухваты, и в комнату вошла раскрасневшаяся от быстрой ходьбы вернувшаяся от родни Анастасия, высокая стройная казачка в блестящих сапожках и цветастом, вымокшем на дожде платке, из-под которого выбивались пряди густых темных волос. Ее еще неувядшее лицо полуказачки-полутурчанки окаменело, когда увидела она на полу обессиленных, лишенных признаков жизни незнакомых людей.
- Господи Исусе! Да где ты, Лука, этих горемык подобрал?
- Цыц, баба! - прикрикнул на нее для порядка Лука Андреевич. - Цыц и нишкни, пока никому об этом. А то я вашу женскую породу знаю. Язык, как и волосы, длинный. Я сам еще разобраться должен, что тут к чему.
- Да ведь парень слабый какой. Того и гляди, преставится. Отвечать по закону придется.
- Молчи, Настёнка, - жестяным тенорком, но уже добрее перебил ее Аникин. - Готовь побыстрее для них постели, а я…
Не говоря больше ни слова, он ловко вскочил на тот самый стол, на котором еще стояли остатки ужина, снял повешенную на ковер саблю и выхватил ее из ножен.
- Водки нацеди стакан, Настёнка, - потребовал он веско у растерявшейся супруги. Дениска безучастно наблюдал эту сцену. Он не испытывал особой жалости к распростертому на полу парню, скорее завидовал его судьбе. Шутка ли сказать, везучим был, наверное, он, если такая видная девка согласилась плыть вместе через разлившийся Дон, чтобы неизвестно из каких краев к ним в Черкасский городок добраться. Впрочем, вглядываясь в широкое, чуть скуластое, отходящее от синевы лицо спасенного, с неохотой отдавал ему Чеботарев в своих мыслях и должное. "Видно, хват этот парень и смелости не лишен, если до последнего подталкивал к берегу остатки плота с девкой, зная о том, что сам вот-вот захлебнется. Жизнь за ее хотел положить, - подумал Дениска, - а раз так, стало быть, по храбрости нам, казакам, сродни".
- Подсоби-ка, парень, - позвал его в эту минуту хозяин, стоявший с саблей наголо над незнакомцем.
- Батюшки-светы, - всплеснула руками Анастасия и перекрестилась, - да что это ты затеял, незадачливый?
- В самом деле, дядя Лука, чего ты хочешь? - спросил и Дениска.
- Водки в него малость влить.
- А не окочурится? - усмехнулся Чеботарев.
- От водки еще никто не умирал, - философски заметил Аникин, - умирали от болезней, ею порожденных. А чтоб от ее, что-то не слыхивал.
По его приказанию Дениска развел твердые, посинелые губы парня, и тогда Лука Андреевич, встав на колени, лезвием сабли разнял его намертво стиснутые крепкие зубы.
- Вливай в его, Настюшка, - приказал он жене.
Когда почти весь стакан водки силком был влит в рот, незнакомец сдавленно застонал, охнул и шевельнулся.
- Вот теперь оно лучше пойдет, - захлопотал над ним хозяин. - А сейчас мы и над девкой врачевать будем.
- Водку я в нее вливать не дозволю, - запротестовал неожиданно Дениска и густо покраснел. - Смотри, какая она нежная, еще в нутрях что спалим.
- Согласен! - визгливо воскликнул Лука. - А ну, женушка, тащи стакан красного церковного, того самого, каким отец Епифан прихожан причащает.
Когда они вылили в рот незнакомке с полстакана вина, она глубоко вздохнула и раскрыла глаза. Они у нее были большие и, как заметил Чеботарев даже при блеклом свете свечей, ярко-синие. Смешанное выражение удивления и страха сковало их.
- Кто вы? - тихо спросила девушка, беспокойно рассматривая богатое убранство горницы.
- Не бойся, барышня, - опускаясь перед ней на колени, сказал, всех опережая, Дениска. - Здесь тебя никакой басурман не тронет. Ты у донских казаков, в самом городе Черкасске.
- А Андрейка?
- Живой твой Андрейка, - вяло утешил ее молодой казак. - Ничего ему не сделается. - Девушка глубоко вздохнула и вновь закрыла глаза.
- Это ее сон целебный теперь сковал, - высказалась Анастасия. - После такого сна хворь у нее из тела насовсем уйдет. А ну-ка, мужики, пособите мне под теплую перину ее, касаточку белокрылую, поместить.
Девушку перенесли в спальню, где стояла широкая кровать. Анастасия сноровисто ее разобрала и накрыла спасенную теплой периной из лебяжьего пуха, одной из самых дорогих вещей в их доме.
- Вот и спи, касаточка, а утром я тебя в баньке попарю, тогда ты и совсем на ноги встанешь. - Жалостливыми глазами никогда не рожавшей женщины она вглядывалась в порозовевшее лицо девушки, шершавой рукой нежно поправляла упавшую с подушки и все еще мокрую ее косу. Потом они все трое покинули спальню и вновь остановились перед парнем. С ним тоже произошла перемена. Рот теперь не был смертельно стиснут, как раньше, детина уже ровно дышал. Лука Андреевич вложил саблю в ножны, повесил на прежнее место.
- Как же с ними поступить? - спросил он скорее себя, чем жену и Дениску. - По всем статьям полагается в войсковую канцелярию или в сыскную часть хотя бы заявить, да что толку. В войсковой канцелярии атамана уже нет, а полицейский чин Онуфрий небось в карты режется или из второй бутылки пробку вышибает. Обождем-ка до завтра. Не свет же клином на этом событии сошелся. Завтра обои придут в сознание, сами от них сначала узнаем, откуда они, что и почему. Ишь, детина какой богатырский. Не хотел бы я с таким на темной дорожке встретиться. Силен, как бирюк.
Парень вдруг заохал, открыл глаза, и в них заметался откровенный ужас, будто заслониться он хотел от чего-то такого, от чего уже и спасения-то не было.
- Я не убивал! - закричал он натужливым и неверным криком. - Я никого не убивал. Это неправда! - И опять потерял сознание. Лука Андреевич обалдело переглянулся с женой и Дениской.
- Оставим их в покое до завтра, - пробормотал он. - Пусть в себя споначала придут, утро вечера мудренее. - И, произнеся это, неуверенно закрестился. Затем Лука Андреевич отпустил Чеботарева, взяв с него твердое слово, что ни матери своей, ни кому другому не скажет он пока о неизвестных пришельцах. А утром придет часикам к восьми, чтобы за завтраком заранее все о них выяснить.
Однако Дениска примчался к Аникину значительно раньше. Был он принаряжен, щегольски выглядел в новом зипуне, шароварах из дорогого сукна. Из-под высокой барашковой шапки выбивался чуб. На голубой плисовой рубашке, перехватывая тонкую талию, блестел насечками кавказский ремешок. Гремя засовами, Лука Андреевич спросонок неохотно бормотал:
- Ну чего тебя в такую рань, аки кочета, приволокло?
- Дядя Лука, - с порога огорошил его молодой казак, - о вчерашнем происшествии уже весь Черкасск знает. Я и на базаре был, и в лавке у старого Моисея, и у дверей войсковой канцелярии - везде гутарят. Только ты не подумай, что от меня пошло. Сказывают, будто ночью сам наш атаман Платов из канцелярии своей крики их слышал и в окошко видел, как разломанный плот на волнах подымался. Даже денщика своего к полицейским посылал, чтобы те на помощь поспешали. Только, когда они хмельные на берег приперли, там ничего не увидели, окромя деревянных обломков. Вот и порешили, что потопли люди. А сейчас весь городок гудит, судит и рядит, кто бы такие могли быть и где тела. Вот как, дядя Лука!
- Оно и в действительности нехорошо получилось, - растерянно пробормотал Аникин. - Вроде справный казак, а высшему своему начальнику, атаману всего Войска Донского, не доложил. Так и доверия недолго лишиться.
- Дядя Лука, - с оттенком брезгливости в голосе прервал его Чеботарев, - неужели вам собственная шкура всего на свете дороже? Да их бы вчера, полуживых, одними допросами замучили в полицейской части.
- И то верно, - согласился Аникин. - Давай так будем действовать. Поскольку мы их первые избавители от смерти, за нами и право сымать с их допрос.
- Они сейчас как, в здравии?
- Очухались, - утвердительно сказал Аникин. - Девку моя Настёнка отхаживает, а парень как лежал в горнице, так и лежит. Мы под него только полосатую полость подостлали, чтобы на холодном полу не простудился. Я зараз в щелку подглядывал. Головой он ворочает и глазами во все стороны зыркает. Видать, понять не в силах, где это он и почему оказался. А девка нежная. Она так мою Настёнку разжалобила, что не выдержала та - платье со своего плеча пожаловала. У девки-то собственное все разодралось, аж титьки наружу, как ты вчера в своих искусительных целях изволил заметить, а на парне холщовое рубище крепкое. Зараз мы их к самовару покличем и все спытаем.
3
Они впятером сидели за желтым раскаленным медным самоваром. Рослый, плечистый парень неуверенно переводил взгляд то с Анастасии на Луку Андреевича, то с Луки Андреевича на Дениску, словно примеривался, с кого начинать разговор. Девушка теребила конец густой черной косы, перекинутый на грудь, и застенчиво улыбалась той улыбкой, в которой было сплошное достоинство и никакого заискивания. При свете дня парень показался Дениске еще более могучим, но простодушный взгляд его карих глаз был по-ребячьи доверчивым, лишенным какого-либо коварства. Он словно прицеливался ими в гордые, чуть высокомерные глаза Дениски, с любопытством рассматривал его скуластое лицо с дерзко отброшенным на лоб черным чубом.
- Послушай, парень, - обратился он тихо, - это ты меня вчера на берег вытащил? От смерти спас лютой.
Дымчатые глаза Дениски диковато посмотрели на него, и на самом их дне появилась надменность. Ощущая в ледяном своем взгляде полное превосходство, он коротко проговорил:
- Зараз отвечу. Тебя дядя Лука из пучины вытащил. Ему и отбивай земные поклоны. А когда на небо попадешь, то и небесные.
- Я туда скоро попадать не собираюсь, - возразил парень. - Думал, ты меня из воды за шиворот выволакивал.
- Нет, - отрезал Дениска, - я девку твою спасал. Ее действительно из самой пучины вынес. - И чуть застенчиво посмотрел на смутившуюся девушку.
- Откуда ты взял, что она моя? - строго спросил парень.
Дениска повел глазами на Аникина, ощущая, как нарастает в нем строптивый протест.
- Ого, дядя Лука, - кивнул он хозяину, - выходит, не мы его, а он нас допрашивает. Ловко.
Девушка улыбнулась и вздохнула.
- Вы Андрейку простите. Еще не в себе он…
- Постой, Люба, - прервал ее парень. - Допреж того чтобы говорить на равных, должен же я узнать, с кем говорю. - Он обвел глазами богато обставленную горницу, сабли в ножнах, скрещенные на ковре, и нерешительно спросил: - Кто вы? У кого мы с Любашей? - На его губах появилась добрая улыбка, будто он извинялся, уже не надеясь на то, что его простят. Аникин картинно повел худыми, но еще крепкими плечами.
- Вот это уже наш гость по-казачьи гутарит, - подмигнул он Чеботареву. - Ты не находишь, Дениска?
- Нахожу, - степенно ответил Чеботарев. - На такие речи и ответить приличествует.
- Вот и ответь. Не зря же мы с тобой их из воды вытаскивали.
Дениска с усмешкой поглядел на своего покровителя.
- Зараз отвечу, коль дядя Лука повелел. Вы находитесь у донских казаков, в доблестной столице Войска Донского Черкасске, а спасали вас в бурю тоже донские казаки - герой многих баталий Лука Андреевич Аникин и его крестник Дениска Чеботарев. Вот и весь сказ наш. - Дениска постарался произнести всю эту тираду холодным тоном, придав лицу неприступное, каменное выражение, чтобы как можно сильнее осадить этого, ему не известного парня, явно не казачьих кровей, и был страшно озадачен тем, что на лице парня появилась радость.
- Вы казаки? - закричал спасенный. - Мы в городке Черкасском? Любаша, да ты только послушай! Вот когда сбылась мечта наша! - Он вдруг встал на колени и низко опустил голову. - Если чем вас прогневал, то секите мою голову напрочь, ибо нет мне пощады. Но воля божья… мы шли к вам пешком через сотни верст. Поглядите, какие ссадины и рубцы на ногах у Любаши, да и на моих тоже. Мы видели в каждом своем сне эту встречу. А вы еще и спасли нас к тому же от явной гибели. Да какую же награду надо отдать, чтобы вас отблагодарить за все это!
- Зачем к нам шли? - суховато спросил Аникин, но парень не уловил в его голосе строгости. Лицо его все добрело и добрело, огромные кулаки разомкнулись, и крупными пальцами он теперь нежно-нежно гладил бахрому скатерти.
- Да как же к вам было не идти, - покорно говорил он, то бросая нежные взгляды на девушку, то переводя благодарные глаза свои на казаков. - Беглые мы, господа казаки. Забил нас барин треклятый. Вот если хотишь, - обратился он вдруг к одному Дениске, - то подыми рубище мое холщовое.
Дениска интереса ради заголил ему спину, и все увидели широкие рубцы от плетей. Переглянувшись между собой, они только покачали головами.
- Вот ить история, - вздохнул Лука Андреевич, - и в плену так жестоко не секут.
А спасенный им парень все продолжал и продолжал светлеть лицом.
- Видели, стало-ть, на спине на моей барскую милость? А вдобавок к тому он еще и всю шкуру спустить с меня поклялся и на Любаше жениться под страхом смерти запретил. Что же оставалось делать нам, горемыкам? Неужто в омут головой вместе бросаться? Прослышали мы про свободный казачий край, где беглым приют дают и слова, говорят, есть вещие: с Дона выдачи нет! Вот и подались к вам, чтобы спастись от доли своей жестокой. Через смерть, можно сказать, прошли, через испытание, а теперь что хотите, то с нами и делайте. Любой суд готовы принять в свободном вашем краю, любой труд выполнить.
- Да, да! - вскричала вдруг девушка. - Вы посмотрите, какие у Андрейки сильные руки. Да и я могу любую работу выполнять спины не разгибая. Примите нас.
- Я не принимаю, - суховато откликнулся Лука Андреевич после длинной, томительной паузы, возникшей после этих бурных слов. - Это только атаман войсковой Матвей Иванович Платов смилостивиться над вами может. - Тонкая цепочка жиденьких бровей сомкнулась над его переносицей, вытянулось острое лицо с недобритой щетиной на узком подбородке, льдом холодным затянулись зеленые глаза. И почувствовал он, как больно забилось сердце при словах этих несчастных беглецов, словах коротких и выразительных: с Дона выдачи нет! За самый больной кусочек души задели эти слова. "А ведь было когда-то и на самом деле так! - подумал про себя Лука Андреевич. - Со всех сторон матушки-России стягивались на Дон обездоленные, обесчещенные и находили приют, радость и спасение. А потом брались за оружие и невиданные подвиги совершали во имя отечества. И как знать, обессмертило бы или нет себя легендарное Войско Донское, если бы в свое время не появился этот мудрый завет: с Дона выдачи нет! А так ли это сейчас?"
Лука Андреевич мрачно смотрел через всю горницу на затемненный угол с образами, где под иконой богоматери тлел душноватый лампадный огонек. А беглые, обеспокоенные столь долгим молчанием, тревожно следили за каждой жилкой на его лице. Переглянувшись между собой, они, вероятно, решили, что вот и настал тот миг, когда надо наконец удариться в ножки своим спасителям. Заглянув в глубокие синие глаза Любаши, парень не нашел в них запрета и рухнул на колени перед Лукой Андреевичем.
- Батюшка родной, не дай погибнуть, смилуйся, - запричитал он каким-то фальшивым голосом. - Погибнем мы с Любанькой без твоего заступничества.
Он стоял на коленях безмолвный, потускневший, явно стыдившийся своей рабской позы.
- Встань! - вдруг с ненавистью выкрикнул Дениска. - Как ты смеешь так унижаться! Встань и запомни, что, если когда-нибудь захочешь быть казаком, ни перед кем не падай на колени.