Вильгельм Карлович схватился за голову:
- Боже! Ну какой же я флотоводец?
Март 1904 года завершился трагедией для России.
- Да бог с ним, с утюгом-то этим, - говорили матросы. - Голова пропала, вот что важно…
Для них Макаров запомнился: в распахнутом офицерском пальто с барашковым воротником, а рука вскинута в призыве:
- Флоту - рисковать!
* * *
Того узнал о гибели Макарова 1 апреля и сразу же сообщил об этом в Токио. Японцы устроили траурную демонстрацию с фонариками, выражая свое уважение к памяти павшего героя. Комментируя это известие, газеты Европы недоумевали: что за дикая гримаса цивилизации? Но, мне думается, демонстрация была искренней. Имя Степана Осиповича уже давно славилось в Японии, министр Ямамото высоко оценивал его вклад в развитие науки о флоте, в теорию кораблестроения…
Иная реакция последовала в Царском Селе. В день гибели Макарова, уже извещенный о ней телеграфом, император Николай II вышел в парк и сказал генералу Рыдзевскому:
- Давненько не было такой погоды! Я уже забыл, когда по - следний раз охотился… Не пора ли нам съездить на охоту?
Факт! Слишком красноречивый факт…
* * *
После набега эскадры Камимуры женатые офицеры с крейсеров отправили свои семьи подальше от Владивос - тока:
- Сейчас не до них - лишние заботы, лишние слезы. Надо целиком отдаться службе, чтобы не думать ни о чем постороннем.
Траурные настроения в Порт-Артуре коснулись и бригады. Контр-адмирала Иессена приняли на крейсерах хорошо, ибо его назначение было связано с именем Макарова. Все думали, что Карл Петрович будет держать свой флаг на "Громобое", которым недавно командовал, но адмирал, чтобы не возникло излишних пересудов, остался на крейсере "Россия". Одновременно с ним пришел на "Россию" и новый командир - каперанг Андрей Порфирьевич Андреев, человек повышенной нервозности, явно больной. Делая "раздрай" матросам, он активно облучал их запахом валерьянки, отчего люди и "балдели" словно коты…
"Российские" матросы говорили об Андрееве:
- Вот псих! Сам псих, и нас психами делает…
Но появление на бригаде Иессена внушало экипажам надежды, что бесплодное мотание по волнам закончилось, матросы горели желанием отомстить за Степана Осиповича:
- Пойдем и покажем кузькину мать, чтобы Камимура со своей Камимурочкой вовек от икоты не избавился…
Начинался опасный сезон весенних туманов. Из китай - ских источников поступила информация: 3 апреля Того имел беседу с Камимурой, в своих планах они учитывают угнетенное состояние духа русских экипажей. Но куда ринутся японские крейсера? Иессен бродил с бригадой недалеко от Владивостока, требуя повышенной точности в эволюциях, согласованности в стрельбах, опробовал радиосвязь, будил команды ночными тревогами. Неожиданно покидая Владивосток, крейсера неожиданно и возвращались. Зная о том, что болтуны не переводятся, Карл Петрович нарочно распускал ложные слухи, дабы сбить с толку японскую разведку. Наконец, 9 апреля Витгефт оповестил его, что англий - ские газеты пишут: "Адмирал Камимура с сильной эскадрой стережет Владивосток, надеясь перехватить русские крейсера…" Иессен созвал совещание каперангов.
- Вильгельм Карлович, - сказал он о Витгефте, - кажется, перестал понимать, что нельзя планировать операции по английским газетам. В смысле точной информации о противнике мы нищие. Но мы знаем: Камимура еще болтается в Желтом море. Если это ошибка, то она может стать для нас роковой…
10 апреля бригада покинула Владивосток, еще не зная, что в это же время Камимура вывел свои крейсера из Гензана к северу, сразу погрузившись в непроницаемый туман. Иессен взял с собой два миноносца - № 205 и № 206. Пройдя через Восточный Босфор, остановились у мыса Скрыплева. Только здесь, вдали от чужих и недобрых глаз, Карл Петрович объяснил суть дела:
- Идем в боевой поход. Господа офицеры, распорядитесь принять с портовых катеров запас провианта на десять суток. "Рюрику" предстоит вернуться обратно и ждать нас на "бочке". Со мною идут только быстроходные крейсера… Задача: сделать все возможное, чтобы помешать японским генералам перебрасывать войска из метрополии к фронту.
Опять моряцкая жизнь! Миноносцы валяло так, что с крейсеров на них было жутко смотреть:
- На "собачках" и житуха собачья. Не то что у нас…
Во время утренней молитвы "Богатырь" сыграл тревогу. Панафидин был вызван в рубку, где телеграфисты улавливали переговоры японцев. Из эфира им удалось выудить одну неразборчивую фразу, при этом Стемман еще и наорал на мичмана:
- Слушайте! Вы же, черт побери, студент у нас… Неужели такой ерунды не можете перетолмачить на русский?
Панафидин все же справился с японской фразой: "Густой туман мешает моему продвижению…" Это был острейший момент, когда Камимура прошел на контркурсе рядом с русскими крейсерами, не заметив их (как не заметили японцев и русские). Проклиная туман, Камимура отвернул обратно - на Гензан, где стоял готовый к отправке войсковой транспорт "Кинсю-Мару"…
12 апреля три крейсера и два миноносца двигались под проливным дождем. Пахло весной, матросы оглядывали берега:
- Гляди-ка, у корейцев уже и травка зеленая…
Иессен свистом сирены подозвал к "России" миноносец № 206, на котором шел молодой кавторанг Виноградский:
- Илья Александрыч! Осмотрите Гензан… топите там все под японским флагом. Но помните, что в городе существует европейский сеттельмент, будьте осторожны. Будем вас ждать…
Часа через два миноносцы, жарко дышащие кожухами перегретых машин, возвратились, Виноградский доложил:
- Камимура был, но ушел. Нами потоплен японский пароход "Гойо-Мару" с грузом. Команда бежала на берег. Остальные корабли подняли нейтральные флаги, а кое-где виднелись и флаги Америки… Ну их к бесу! Влепи такому в бок мину, так потом нашим дипломатам будет вовек не отлаяться от протестов…
На миноносцах в котлах перегорели трубки, Иессен, дав им угля, отпустил их во Владивосток. Три крейсера ("Россия", "Громобой" и "Богатырь") пошли дальше в заштилевшем море, уже сбросившем с себя одеяло тумана. Ближе к вечеру встретили пароход "Хагинура-Мару", сняли с него японцев и корейцев, а пароход затопили. Отбрасывая форштевнями встречную волну, крейсера двигались дальше. Радиосвязь фирмы "Дюкретэ" работала на 24 мили, но ее хватало, чтобы корабли могли переговариваться между собою. Иессен указал новый курс, ведущий к Сангарскому проливу… Стемман не одобрил это решение:
- Карлу Петровичу не терпится сунуть палец между дверей. Чего доброго, он пожелает обстрелять и Хакодате.
- А хорошо бы, - отозвался Панафидин. - Надо же как-то рассчитаться за обстрел Владивостока…
Ночь была лунная. Счетчики лага показывали 17 узлов, а компасы устойчиво фиксировали курс - 81 градус к норд-осту.
- Яркий свет… слева по борту, - доложили с вахты.
Большой корабль окружало дрожащее зарево электрических огней, яркие вспышки иллюминаторов. Заметив крейсера, он невозмутимо склонился на пересечку их курса.
- Нейтрал… войны не боится, - гадали на мостиках.
Корабли сблизились. Иессен крикнул по-английски:
- Нация! Какой нации?
И даже радостно отвечали им из яркого света:
- Джапан… Ниппон. Банзай! Хэйка банзай…
К борту "России" подвалила шлюпка. На палубу крейсера, сияя улыбкой, поднимался офицер японского флота, его сабля с певучим звоном бренчала о выступы трапа. Увидев русских, он был ошеломлен. Но тут же отстегнул саблю:
- Вам повезло! Я принял вас за британские крейсера.
Он представился: капитан-лейтенант Мизугуци, военный комендант транспорта "Кинсю-Мару", вышедшего из Гензана. Он был настолько уверен во встрече с союзниками, что прихватил и капитана, умолявшего теперь не топить его корабль.
- Я некомбатант, - заверял он русских…
Некомбатанты (подобно врачам, маркитантам, священникам и журналистам) во время войны имели права на особое уважение. Но ведь на "Кинсю-Мару", где сейчас медленно угасало зарево освещения, могли быть и комбатанты - люди с оружием. Понятно, что каперанг Андреев умышленно задал вопрос:
- А что в трюмах? Назовите груз.
Мизугуци уже оправился от первого потрясения:
- Я не знаю. Кажется, жмыхи, соя… Что еще, Яги?
Капитан Яги закрепил ложь капитан-лейтенанта:
- Сушеная рыба и сырые шкуры из Гензана.
- Все? - переспросил Андреев, начиная нервничать.
- Все, - поклонились ему японцы. Первая пуля тонко пропела над мостиком флагмана.
В о п р о с: комбатанты или некомбатанты?
* * *
С флагмана - приказ: крейсеру "Богатырь" обеспечить высадку "призовой партии" для осмотра задержанного корабля. Среди офицеров на мостике Стемман сразу выделил Панафидина:
- Возглавить партию вам сам бог велел… с вашим-то знанием японского! Отправляйтесь на "Кинсю-Мару".
Для мичмана наступил трагический момент:
- Господи, да ведь я учился по шпаргалкам.
- Вот и расплачивайтесь за свои шпаргалки…
Прожектора высветили на транспорте пушки Гочкиса, которых раньше не заметили. Со всех сторон к крейсерам подгребали шлюпки с китайскими кули, которых японцы использовали как переносчиков тяжестей. Неряшливую, голодную, измученную опием и вшами толпу этих кули матросы брезгливо сортировали по внутренним отсекам - это были явные некомбатанты. "Призовая партия" составилась из "сорвиголов", вооруженных ножами и револьверами, каждый матрос имел переносный фонарь. С крейсера "Россия" отваливал катер с "подрывной командой", которую возглавлял лейтенант Петров 10-й (номер его Панафидин помнил, а имя забыл). Вместе с лейтенантом был взят на катер и капитан Яги, настойчиво просивший обратить внимание на то, что огни его корабля давно погашены:
- Там никого не осталось. Ваши труды напрасны.
- Это мы проверим, - ответил Петров 10-й.
Вблизи "Кинсю-Мару" казался громадным. Долго карабкались по его трапам, на палубе было пусто, а на плите камбуза подгорал противень с картошкой. Кажется, капитан Яги говорил правду. На всякий случай Петров 10-й указал Пана - фи - дину:
- Проверьте отсеки, не осталось ли где людей? Может, кто дрыхнет. А кто и спрятался. Я тем временем заложу взрывчатку под фундамент машин. Бикфорд на какую длину шнура ставить?
- Ставьте минут на пятнадцать горения, - ответил мичман. - Надеюсь, четверти часа мне хватит, чтобы обойти отсеки…
Петров 10-й спустился в низы транспорта, где было тихо. Отыскивая люки в кочегарки, он в конце длинного коридора услышал бойкую японскую речь. Стал распахивать все двери подряд, пока в одной из кают не застал веселую картину. Был накрыт стол (с шампанским), шесть японских офицеров - в знак прощания с жизнью! - уже успели побрить головы наголо, и теперь они пировали как ни в чем не бывало.
- Мы ничего дурного не делаем, - сказал один из них. - Закройте дверь и оставьте нас для последнего пиршества.
"Смертники!" Подоспел унтер-офицер Горышин, у самураев отобрали оружие и спровадили их на крейсера - пленными. В кочегарках - ни души, но котлы еще держали давление, под стеклами манометров напряженно вздрагивали красные и черные стрелки. Тишину, почти невыносимую в этих условиях, нарушал лишь тонкий свист пара. Затолкнув пакеты взрывчатки под фундаменты котлов, Петров 10-й достал спички:
- Горышин, крикни нашим наверх, что я поджигаю… Пусть они там не копаются, а сразу прыгают по шлюпкам. Заодно проверни вот эти клапаны кингстонов… Крути, крути!
Спичка вспыхнула, и тут раздался крик с палубы:
- Стой! Не взрывать… скорее сюда, на помощь!
Буцая сапогами в железные балясины трапов, отчего в утробе корабля возникало гулкое эхо, лейтенант с унтером Горышиным ринулись наверх, а там Панафидин не может отдышаться:
- В носовых трюмах… полно солдат! С оружием…
С кормы бежали матросы, размахивая фонарями:
- Давай деру… Чуть не устукали! Батальона два сидят в "кормушке", затворами щелкают, будто волки зубами…
Петров 10-й глянул в носовой люк, позвал:
- Эй, аната! Вылезай… худо будет, взорвем…
Сотни винтовок разом вскинулись кверху из мрачных глубин трюма, японцы при этом издали какое-то шипение, переходящее в рычание. В корме корабля их оказалось еще больше, чем в носу. Через мегафон лейтенант известил флагмана:
- Комбатанты! Целый полк японских солдат… в полном снаряжении. Никто не выходит… что нам делать?
- Вернуться на крейсера, - донесло голос Иессена.
Матросы налегли на весла, а с "России" выбросили торпеду, и она, сверля воду, устремилась к военному транспорту, палубу которого уже заполнили вооруженные японцы. Взрыв совпал с частым ружейным огнем, который открыли самураи с палубы "Кинсю-Мару". Первыми их жертвами стали наружные вахты открытых мостиков - рулевые и сигнальщики. Остальных заслоняла броня надстроек и казематов. Комендоры уже били в транспорт, заколачивая в его борта снаряд за снарядом:
- Бей… чего там думать? Не лыком шиты… клади!
С пробоинами в борту "Кинсю-Мару" медленно тонул, и тут сигнальщики крейсеров стали кричать, почти в ужасе:
- Смотрите, что делают… головы сымают!
На палубе, уходящей в море, самураи убивали один другого саблями, кололи друг друга штыками. С воплями "банзай!" они погружались в шипящее море. На крейсерах санитары уже разносили раненых по лазаретам. Иессен раскурил папиросу:
- На всех камбузах варить рис… для гостей.
Среди множества пленников было немало и офицеров флота, которые просили не смешивать их с офицерами армии. Очевидец с крейсера "Россия" писал, что лица японцев оставались бесстрастными: "Некоторые из них оказались говорящими по-русски, многих бывших обитателей Владивостока, все больше содержателей притонов, узнавали наши матросы…" Панафидину пришлось допрашивать пленных, которые неохотно признались:
- Мы никак не ожидали встретить вас здесь. Тем более что эскадра Камимуры курсировала совсем рядом, и лишь за полчаса до встречи с вами нас покинул конвойный миноносец, считая, что мы находимся в полнейшей безопас - ности…
Крейсера оказались перегружены пленными: коки не успевали переваривать горы риса, запасы которого кончались. Иессен поневоле отказался от прорыва в Сангарский пролив, и днем 13 апреля он отвернул бригаду к Владиво - стоку…
На мостике "Богатыря" удивлялись:
- Надо же так! Один раз еще с Рейценштейном, а сейчас с Иессеном собрались забраться в Сангарский пролив, и оба раза отворачивали. Значит, бывать там… бывать в этой норе!
Возле Поворотного маяка, прежде чем войти в Золотой Рог, с крейсеров запрашивали: был ли здесь Камимура с эскадрою? Служители маяка успокоили их - Камимурой и не пахло. Но горизонт часто застилало подозрительным дымом. До заката солнца портовые буксиры развели боны, и русские крейсера, докручивая на тахометрах последние обороты винтов, втянулись в родимую гавань… Дело сделано! Склянки пробили четыре раза.
Восемь часов. Смена вахт. Остальные свободны.
* * *
Япония всполошилась: одним махом русские уничтожили три корабля в 5000 тонн водоизмещением, погибли тысячи тонн угля и военного снаряжения, наконец, свыше 600 пленных - все это отразилось на судьбе Камимуры, который свои просчеты оправдывал туманом… только туманом!
Теперь адмирал Того был вынужден ослабить свою эскадру, чтобы усилить эскадру Камимуры - для противоборства с бригадою владивостокских крейсеров. В результате резко снизилось боевое напряжение у стен Порт-Артура, за что его гарнизон мог благодарить Владивосток. Отныне эскадра Камимуры отрывалась от баз в Желтом море, в постоянной боевой готовности она дежурила в незаметной бухте Озаки на острове Цусима…
Цусима обретала стратегическое значение!
15 апреля началась разгрузка пленных с крейсеров на берег. "На Адмиральской пристани, куда свозили японцев, и на Светланской, - писал очевидец, - стояла такая толпа народу, что удивляешься, откуда во Владивостоке столько жителей. Мы проводили своих пленных приветливо, снабдив их, у кого не было, шляпами, кого сапогами; на некоторых были надеты матросские фуражки (бескозырки)". Среди горожан не было заметно никакого злорадства, "скорее даже сочувствие к чужому, хотя и враждебному, горю веяло от сдержанного спокойствия толпы", - писал в те дни корреспондент "Одесского Листка". Многие жители Владивостока узнавали среди японцев своих прежних знакомых, хотя эти друзья-приятели и делали вид, будто они по-русски - ни бе, ни ме, ни кукареку. Один страховой агент даже обиделся на японского поручика Токодо:
- Ну чего притворяешься? У тебя же лавка была на Продольной. Я у тебя горшок покупал… Ну? Вспомнил?
Японец поднял глаза к небу, как бы рассматривая облака, почесал переносицу и вдруг улыбнулся широкой улыбкой:
- Шестнадцать рублей взял… Хорош ли товар?
- Отличный! - расцвел страховой агент. - До сих пор вся семья не нарадуется…
Перед отбытием на вокзал капитан-лейтенант Мизугуци произнес речь, в которой благодарил русских за гостеприимство, после чего японцы кланялись публике. К перрону был подан состав, чтобы отвезти пленных до Ярославля. Тут наше российское сострадание проявилось сверх всякой меры: в вагоны к японцам совали бутылки с вином, дарили коробки папирос и печенья… На крейсерах говорили, что это уже сущее безобразие:
- Так нельзя! Ведь еще неизвестно, каково нашим-то в плену японском живется. Может, они на луну извылись…
В ночь на 16 апреля в Уссурийском заливе, близ города, снова появились японские крейсера; теперь жители, убоясь обстрела, с пожитками уходили в сопки. Но японцы на этот раз не стреляли, что-то сбрасывая в воду, а с наступлением дня тихо ушли… Иессен не стронул бригаду с рейда, справедливо решив, что с японских крейсеров поставлены мины.
- Очевидно, Камимура решил сковать маневренность наших крейсеров, отчего сразу усилится интенсивность перевозок японских войск к Порт-Артуру, - говорил он. - Вильгельм Карлович извещает меня, что возле того самого места, где погиб адмирал Макаров на "Петропавловске", водолазы обнаружили еще один "минный букет" - целую связку мин… У нас нет хорошей партии траления. Чем помочь горю?
Горю помогли любители аэронавтики. Доморощенными способами они умудрились склеить аэростат, который с высоты выглядывал японские мины на глубине…