* * *
То же стылое чернильное болото под ногами… ставшие привычными голод и сон вполглаза… время почти остановилось… между жизнью и смертью.
"Человек, как известно, скотина живучая… - Сергей невесело усмехнулся. - знать бы еще насколько…"
Упавшая в яму жердина возвестила о начале нового дня. К утру жижи на дне поубавилось, но затянувшие небо тучи недвусмысленно обещали скорое пополнение.
"Бежать надо. Второго дождя в яме не выдержать, - неотступно билось в голове. Окоченевшие пальцы не сгибались, осклизлые сучья выворачивались из-под босых ступней. - Бежать, пока от голода вконец не ослаб. Прямо сегодня и…"
Мысли споткнулись, с грохотом налетели друг на друга - перед ямой, широко расставив ноги в начищенных ботфортах, стоял Весайнен. По-рыбьи холодные глаза мертво смотрели на измазанного грязью Шабанова…
"Финиш… Сейчас выхватит железяку, и прощай башка…" Страх не пришел - заблудился на пути в Каянь. Сергей выпрямился, бестрепетно ответил взглядом на взгляд.
"Что за гадство, а? - досада хищно грызанула душу. Не успеет надежда забрезжить, как желающие испакостить в очередь строятся. Убил бы вечером, когда от усталости не то что мыслей - чувств не осталось. Так нет, сегодня приперся!"
Стих ветер, в отдалении молча застыли вчерашние бонды. Тихо, на пределе слышимости, звенела перетянутой струной пауза… Так ничего и не сказав, Весайнен резко развернулся и зашагал к берегу - у отмелой песчаной косы борт к борту стояли пришедшие ночью суда - прибыла взятая на Терском берегу добыча.
- Quin oon sanonut sulle, Mica, onpa teme venelein' varsinaisest taikuri! Edes Juho ei vastustanut henen katzeellens! /Говорил я тебе, Микка, настоящий колдун этот русский! Даже Juho его взгляд не выдержал! (финск.)/
- Hiljata, napuri! Tas katzos meihin! /Молчи, сосед! А то и на нас смотреть будет! (финск.)/
Громкий шепот вывел Серегу из ступора. Время заторопилось, наверстывая упущенное. Не обращая внимания на семенящих за спиной бондов, Сергей размашисто зашагал к изрыгающей клубы дыма кухоньке.
"Значит, поживем еще…"
Каша подгорела, тому было три свидетельства - окутавший березу дым, горький, дерущий горло запах… и свежий синяк под глазом повара.
- Thet kan iak äkke äta! /Это невозможно есть! (древнешведск.)/ - злобно прорычал незнакомый Сереге воин. Полная каши миска улетела под откос.
"Зажрались, скоты. Привыкли семужку монастырским вином запивать!" Сергей проводил кашу печальным взглядом.
- Тфой ета! - успевший сбегать к котлу бонд сунул в руки с горкой наполненную миску.
"А молодец повар! Вовремя кашу проспал - перед дорогой нажраться не помешает…"
Каше не хватает соли, от гари першит в глотке… Сергей и не думает жаловаться - это еда!
Хутор остался за холмом, но Сергей по-прежнему чувствовал пустой взгляд Весайнена. Ознобная волна запоздало прокатилась по телу. Шабанов искоса глянул на спутников.
Здесь, вдали от хутора, шведы чуяли неладное, держались настороженно. Седобородый Ивар угрожающе выставил пику, рука Свена любовно поглаживала висящий за поясом топор…
Ничего, впереди целый день лесоповала - усталость свое возьмет… надо ждать…
С треском падает ель, комель подпрыгивает к небу, надтреснутым тенорком дребезжит метровой длины отщеп… Ель за елью, дальше и дальше от хутора… Дальше? Дальше!
Низкая облачность по-прежнему затягивает небосвод от краядо края, но и без солнца нетрудно сообразить - давно перевалило за полдень.
- Hwar är swa usling aff stekare? Middaghstidh! /Где этот недоделанный кухарь? Обедать пора! (древнешведск.)/ - угрюмо бурчит седобородый Ивар.
Проходит еще около получаса.
- Iasso, Swen, ga i stekarahus - swa stekare här, synas iak,är farit vilder! /Вот что, Свен, сходи на кухню - этот кухарь наверное заблудился! (древнешведск.)/
Молодой задумчиво смотрит на Серегу.
- Iak forstaar äkke hwar fore Pekka angrar? Hälder een geit kunde vakta swa dare aff ryz! /Не понимаю, отчего Пекка беспокоится? Этого тупого русского и коза устережет! (древнешведск.)/
Ель начинает потрескивать, шведы, забыв о разговорах, упираются пиками в ствол. Треск усиливается, ель встряхивает верхушкой, сопротивляется, цепляясь за жизнь… упертое в кору железо оказывается сильнее.
- Тафай, тафай! - подбадривает Ивар Шабанова и указывает на самую толстое дерево в округе. - Тафай, русс!
Толстая? Ну и что? Один леший топором махать - хоть по маленьким, хоть по большим… Сергей еще примеряется, как половчее ронять, когда седобородый бросает молодому:
- Ga for middagh, Swen, thet tagher ryz lengi medh thän gran. Iak kan göra thet än. /Иди за обедом, Свен, этой ели русскому надолго хватит. Я один справлюсь. (древнешведск.)/
И, вслед за этим, удаляющиеся шаги.
"Уходит, молодой… Уходит! Теперь главное - не спешить… и не медлить черезчур - упустишь момент, второго не будет… Подманить старого… он расслабился… надо показать, что не опасен…"
Сергей рубит размеренно, не отвлекаясь. В стороны летит остро пахнущая смолой щепа. Из-за спины доносится протяжный, с подскуливанием, зевок. "Пора!"
Сергей неловко шагает в сторону - так, чтобы ступня попала в замеченную пятью минутами раньше ямку. Теперь взмах руки, испуганный вскрик… и упасть - понатуральней, понатуральней. Остается лежать и стонать, мол, все, отработался!
- Huath for een tulling thän ryz är! - раздраженно вздыхаетседобородый Ивар. Слышится ленивое кряхтение… - Sta upp, okunnogher! Hwo kunnadhe thik at sätta ben swo?! /Что за придурок этот русский! Вставай, неумеха! Кто тебя учил так ноги ставить?! (древнешведск.)/
Голос звучит почти добродушно, в подмышку впивается жесткая, как еловое корневище рука.
"Что тебе сдохнуть, чмо болотное! За больное плечо!" Сергей вскрикивает без всякого наигрыша, поднимается - медленно, всем телом опираясь на топор. Ивар замечает, потихоньку усмехается в густую бороду - русский совсем раскис, пожалуй, стоит подсказать Юхо, что из парня выйдет хороший раб…
Седобородый не смотрел в глаза Шабанова, и потому не увидел вспыхнувшего в них огня.
Сергей пошатнулся, словно вновь собираясь упасть, швед машинально протянул руку… В тот же миг топор взлетел, описав короткую упершуюся в промежность шведа дугу.
Седобородый взвыл - боли еще не было, но бывалый воин знал - она придет через пару ударов сердца. Ослепительная, не оставляющая ничего, кроме сузивегося до булавочной головки мира… и пронзительного крика. Его, Ивара, крика! Второй удар - в висок, - прекратил муки.
"Круто! Чуть полбашки не снес. Кровищи-то кровищи! И дергается, как припадочный. Никак сдохнуть не может… Аж проблеваться хочется… нет, каши жалко."
Сергей зачем-то вытер топор о траву, на глаза попалась лежащая рядом с трупом пика…
"Хорошая железяка… такую бросать… а что это, кстати, я молчком, да молчком?"
- Да пошли вы все! - зло крикнул Сергей.
Не боясь испачкатся, он стянул с трупа одежду.
- Мертвяку шмотки ни к чему, - бурчал Шабанов, переодеваясь. - И не мародерство это, а захват боевых трофеев.
"Во-первых - сапоги. Сколько можно босиком шастать?"
Лихорадочное веселье кривило губы, Шабанов едва сдерживал нервное хихиканье.
"Хороша куртка - и крепка, и подклад меховой. Великовата? Так это к лучшему - поясом утянется… а пояс тяжелый, небось золото зашито! Жаль, проверять некогда."
Сергей подхватил пику, топор занял место за поясом… "Больше здесь делать нечего. Теперь найти одиноко стоящую ель, глянуть, с какого бока ветки гуще… И на восток. ДОМОЙ!"
Подъем - короткая, десять вдохов, передышка - спуск. Низины залиты дождем, щедро напоенный ягель брызжет прозрачной влагой, белесые веточки прилипают к штанинам… Густой ольшаник хлешет по лицу, путается в ногах… З-зараза!
Низина кончилась, впереди каменистая сопка, ноги скользят по мокрой поросшей лишайником скале, пальцы цепляются за малейшие неровности… жутко мешает зажатая в правой руке пика… Бросить жалко - оружие!
Из-под ноги выворачивается камень, Сергей, гремя засунутым за пояс топором, съезжает метра на три, на ободранных ладонях выступает кровь.
- Твою м-мать! Срань поганая!
Шабанов поднимает зацепившуюся за куст пику, упрямо лезет вверх.
Подъем становиться положе, ярко-зеленые елочки вороники сплошь покрыты россыпью сизо-черных ягод… черпнуть на ходу, смочить пересохший рот?.. нет, лучше на привале…
"Все… вершина…"
Шабанов грузно упал за оставленный ушедшим ледником валун. Легкие клокочут, словно в них кипит горшок с кашей… Хочется пить… теперь можно и вороники… горсточку. И вперед! Нельзя рассиживаться!
Ноги протестуют, мышцы сводит судорогой. Сергей нехорошо поминает Весайнена, заставляет себя подняться.
Спуск - болотистая низинка - ельник - подъем - плешивая, заросшая ягелем вершинка сопки - лесистый пологий склон - валун с хорошую избу, в трещине цепляется за жизнь каргалистая северная березка… Чуть дальше на глаза попадается высокий, по грудь, пень. По зиме рубили или елка сама упала? Если рубили, где-то поблизости жилье. Это плохо…
Сергей пробегает еще с полсотни метров и резко останавливается - в центре красневшей спелой брусникой поляны копошится охряно-рыжий силуэт.
"Люди. И что теперь? Тихо уползти? Поздно - топот, небось, за версту слышно!" Пика толкнулась в ладонь, подсказывая выход. "Верно. Отступать-то некуда - убитого шведа не простят."
Незнакомец чуть повернулся, стали видны узкие покатые плечи, тонкая рука в отороченном узорчатой тесьмой рукаве…
"Пацан? Ха! Знаем мы этих пацанов. В пеккиной банде всякой твари по паре. Отгулял свое, говнюк!"
Сергей, вскинув пику, рванулся к притаившемуся за сосной человеку…
"Мать-перемать! Да их двое. Вон он, второй, из-за кочки лезет. Ну и здоровила, чтоб ему… Еще и в шкуре мехом наружу. Под варвара косит."
Ноги неудержимо несут вперед. Сергей пушечным ядром вылетает на опушку. В голове бьется - здорового на пику, заморыша - топором. Главное - чтоб очухаться не успели…
Беги он чуть медленней, может, и сумел бы затормозить, увернуться от вставшего на дыбы медведя… Может, и сумел…
Пика воткнулась в заросшую косматой свалявшейся шерстью грудину. Медведь оглушительно взревел, из широко разинутой пасти дохнуло невыносимым смрадом.
"Во нарвался!"
Когтистая лапа ударила по древку пики. Толстая, предназначенная для валки леса жердина выдержала, лишь кусочки плохо счищенной коры брызнули…
Зато Шабанова от души мотнуло в сторону. Так, чтобы мельком увидеть белое от страха лицо прижавшегося к сосне подростка… искаженное гримасой ужаса, с огромными - в поллица - глазищами… Очередной удар лапой развернул спиной к юнцу. Пика затрещала. На древке появились глубокие борозды.
"Упри в землю-то! И ногой держи!"
Сергей послушался, даже не вдумываясь, от кого пришел совет. Медвежья пасть окрасилась розовой пеной. Зверь подался вперед, стараясь достать обидчика, кованое острие пики целиком погрузилось в звериное тело.
"Держи косолапого!" - азартно выкрикнул тот же голос.
"Отвали!" - огрызнулся Сергей.
Яростный рык сменился высоким скулящим воем. Пену с медвежьих губ смыло горячим алым потоком. Зверя шатнуло, утонувшие в черепе глазки затянуло смертной поволокой… Мигом позже земля содрогнулась, приняв на себя рухнувшую тушу. Сергей отер покрытый холодной испариной лоб.
"Ни хрена себе шуточки! Медведя для полноты счастья не хватало!.. А где чертов недомерок?"
Глубоко вонзившаяся в медвежью грудь пика покачивалась гротескным метрономом. Шабанов выхватил топор, стремительно повернулся к забытому было финну.
Подросток до сих пор не отлепился от дерева, да и румянец не спешил вернуться на не знавшие бритвы щеки. Сергей замешкался - рубить пацана вроде не за что… ну, скажет он, что видел беглеца, так и дураку понятно, что медведь не самоубийством жизнь покончил.
Так они и стояли: Сергей - всклокоченный, с пылающими яростью глазами, со вскинутым над головой топором… и щуплый подросток в круглой расшитой шапочке с серебряными висюльками на висках, долгополом - ниже колен, - кафтане и высоких замшевых сапожках с острыми загнутыми кверху носками. Рядом с левым сапожком берестяной туесок, доверху наполненный брусникой. По-детски пухлые щеки, тоненькие - куда там оружие держать! - пальчики, блестящие невыплаканной влагой глазищи… И такого рубить? Пошел он! Сопляк расфуфыренный.
- Эй, ты! Катись отсюда!
Пацаненок таки отлепился от сосны, но удирать почемуто не спешил. Вообще, вместо того, чтобы мгновенно исчезнуть, он зачем-то нерешительно шагнул к Сереге.
- Kukas sä oot? /Ты кто? (финск.)/ - робко спросил юнец.
Голос высокий… черезчур высокий. И черезчур мелодичный… в сознание Шабанова посребся червячок сомнения. Пацан робко шагнул навстречу. Сергей непроизвольно попятился.
- Ты че, пацан? В лоб захотел? - неуверено спросил он.
Пацан хихикнул, отчего на щеках проступили игривые ямочки.
- Вылле! - сказал он, приложив руку к груди.
- Ага, - машинально кивнул Шабанов. - А меня Серегой зовут…
Что-то этот пацан напоминал… изрядно подзабытое… Пацаненок еще раз хихикнул и потупился, глазки лукаво стрельнули из-под пушистых ресниц, пухлые щечки заалели румянцем…
"Тьфу ты! Так это ж девка! Во пельмень!"
- Кыш отсюда, поняла? Кыш! - Сергей неловко, словно отгоняя курицу, махнул рукой.
"Хорошо еще, не топором - довел бы девку до кондрашки!" Вылле надула губки и стала похожа на обиженного ребенка. По щеке проложила дорожку первая слезинка…
- Э-эй! Давай без сырости! - Сергей беспомощно шагнул к девчушке… Вылле словно этого и ждала - в следующий миг днвичье личико уткнулось в Серегину грудь, плечики затряслись от беззвучных рыданий.
- Ну хватит, хватит… - Сергей осторожно погладил выбившиеся из-под шапочки темно-русые волосы. - Все в порядке, бобик… то бишь, мишка сдох… Ну некогда мне тебя домой провожать. Понимаешь, некогда!
Вылле непонимающе отстранилась, затем девичий взгляд скользнул за серегино плечо… глаза медленно расширились.
- Ой! - вскрикнула она, ладошки испуганно прижались к губам.
Уже зная, что сейчас увидит, Сергей обернулся. По склону, не пряча злобных усмешек, неторопливо спускались бойцы Весайнена.
Шабанов еще успел оттолкнуть оцепеневшую девицу, успел вскинуть над головой топор… увенчанная свинцовым шаром стрела ударила под сердце, швырнула в беспамятство.
Он плывет над землей - бесшумно, призрачно… Далеко внизу осенний лес упрямо карабкается на каменистую сопку… кое-где меж деревьев бегают вооруженные люди… десятка полтора толпится на полянке… у ног воинов недвижное тело… его, Шабанова, тело…
Вкруг разбитого затылка собралась лужица… Темно-красная, словно просыпанная из лопарского туеска брусника.
Глава 4
Мурманск мокнет под дождем. По лужам плывут пузыри, обещая, если верить приметам, долгое ненастье. Автомобили на время превратились в катера, рассекают по стиснутым меж домами каналам, поднимая в небо веера мутноватой воды.
Люди прячутся под зонтами, суетятся, выбирая участки посуше, на лицах без труда читается желание побыстрее достигнуть вожделенного сухого подъезда… у всех, кроме пары беззаботно идущих приятелей.
- Ты хоть понимаешь, Шабанов, какие бабки нам в руки свалились?
С конопатой физиономии Веньки Леушина не сходила улыбка нашедшего таз сметаны кота.
- Двенадцать с половиной "штук", за вычетом налогов! Две "Волги" купить можно! Или "мерсюк" почти новый!
- Зачем нам какой-то "мерсюк"? - резонно возразил Тимша. - Нам станочек надо строгальный… матерьялу про запас, инструмент подходящий, точило новое… да мало ли еще чего?
- Приземленный ты мужик, Шабанов, - сочувственно вздохнул Венька. - Нет в тебе ни размаху, ни блеска.
- Ты у нас… весь из себя блестявый…
Тимша лишь печально качнул головой.
- Слушай, а может нам фирму открыть? - таки не выдержал молчания Венька. - Плотников наймем, столяров. А сами - в шикарном офисе… и секретарша в приемной… сися-ястенькая!
- Балабол, - проворчал Тимша. - Сначала руками работать научись. Офис ему…
Венька расхохотался. Шабанов недоуменно воззрился на приятеля, досадливо бросил:
- Послал Господь помощничка…
Дорога услужливо стелется под ноги. Пока еще асфальтовая, но скоро на смену вонючей смоле придет укатанная грунтовка… Тогда можно будет закрыть глаза и представить, что вернулся домой…
Гараж встретил мягким сумраком. На стеллажах белеют сохнущие доски, в центре высится стапель с заложенным набором новой шняки. Себе ли она строится, на продажу, Тимша не знает, но сделать постарается на совесть - не ковш винный, шняка. Люди ей жизнь доверять будут!
- Опять мне самую "чистую" работу… - пожаловался Венька, уныло разглядывая вязанку еловых ветвей. - Насквозь уже смолой пропитался! И скипидаром… Давай вдвоем кору драть, а?
Тимша раздраженно засопел.
- Вдвоем? Давай. Сначала я с тобой вицу корить буду, потом ты со мной шняку шить.
Леушин представил себя сшивающим гибкой еловой вицей непослушные доски - исцарапанного, злого, по уши в смоле… и содрогнулся.
- Не-е, мужик. Шей без меня.
Тимша хмыкнул, киянка, точно отмеренным ударом, вогнала клин в П-образную струбцину. Гладко струганная доска плотно, словно девица к сердечному дружку, прижалась к шпангоуту. Просверлить, прошить медвяно блестящей вицей…
"Смолой пахнет… работа привычная… если отвлечься от стоящего в углу мотоцикла - будто снова дома, в Умбе… Может, съездить? Не больно-то и далеко - с нынешними поездами да автобусами… А зачем? От родни и друзей могил не осталось. Попусту душу травить… Работай, Тимша, работа успокаивает…"
День уже клонился к вечеру, когда в дверь гаража постучали. Отрывистый стук, громкий. Властный. Вежливый гость так стучать не будет.
- Мы что, ждем кого? - недоуменно спросил Тимша. В глазах помора медленно затухал отсвет шестнадцатого века.
- Может, клиент? На вторую шняку! - радостно вскинулся уставший драть кору Венька.
- Входите, незаперто! - гаркнул Тимша.
Скрипнула врезанная в створку ворот калитка, в гараж протиснулась пара неприятного вида субъектов - квадратные, мясистолицые, со стрижками "под ежик". Стандартные деловые костюмы, из-под распахнутых пиджаков - стандартные китайские майки, на ногах - нелепые кроссовки… Даже кулаки стандартные - пудовые, заросшие густой шерстью.
Различий мало - один черняв, круглобров - видать украинских кровей, - на обтягивающей грудь майке крупно вышито "DIESEL", второй же русый, по-рыбьи светлоглазый, надпись на майке - "Adidas".
За оставшейся приоткрытой калиткой виднелся лакированный капот иномарки.