Серапис - Эберс Георг Мориц 9 стр.


– Будь благодарна за то, что несравненная Горго, эта любимица муз, осчастливила тебя своим выбором. Об остальном мы потолкуем после.

Теперь, когда мысли Агнии успокоились среди ночной тишины, ей стало ясно, что она была на один шаг от гибели. Она, как Иуда, чуть не предала своего Господа, если не за деньги, то за греховное наслаждение. Прекрасный голос язычницы и собственное тщеславие прельстили ее, помрачив рассудок. Агния увлеклась редкими совершенствами Горго, и, может быть, ее совесть была подкуплена перспективой стать наравне с богатой и знатной девушкой, пение которой приводило в такой восторг талантливого Карниса и Орфея.

Бедная девушка томилась безотрадными думами. Она не могла дать себе отчета в собственных чувствах, и ей приходили на память один за другим тексты Священного писания, в которых заключался суровый приговор ее легкомыслию.

Блуждающий взгляд Агнии нечаянно упал в полумраке на роскошный костюм, подаренный Даде. В один вечер это красивое платье уже несколько помялось, через месяц оно окончательно утратит свою свежесть, а затем будет брошено, как негодная ветошь. Так происходит со всеми непрочными радостями земного существования. Агния в здешней кратковременной жизни была существом одиноким, жалкой невольницей, не имеющей пристанища, но зато ее ожидает вечное блаженство за гробом, если она решится пожертвовать за него земными благами. Там, может быть, ей будет позволено освежить каплей воды запекшиеся губы язычницы Горго, преданной адскому пламени, так что над ними обеими сбудется евангельская притча о богаче Лазаре . Знатность, богатство, красота и природные таланты не спасут грешников от осуждения.

Теперь Агния не колебалась более наотрез отказаться от пения в храме Исиды. Эта твердая решимость успокоила ее, и когда на востоке заалел слабый свет утренней зари, девушка крепко заснула. Она проспала довольно долго. Карнис и Орфей торопили ее идти в дом Порфирия, и молодая христианка робко последовала за ними, потупив в землю глаза.

ГЛАВА VIII

Домоправитель богатого торговца и на этот раз не назвал имени Дады, передавая певцам приглашение от своих хозяев. Молодая девушка сильно обиделась. Дочь Порфирия, по ее словам, обращалась с ними высокомерно, точно какая-нибудь царевна, оказывая внимание только тем, кто был ей нужен. Если бы Дада не боялась показаться навязчивой, то охотно пришла бы к почтенной Дамии, которая просила ее посещать их дом как можно чаще. Ей было бы приятно упасть метеором в роскошную музыкальную залу назло надменной Горго во время пения! Дада вовсе не догадывалась, что она произвела неблагоприятное впечатление на знатную девушку. Бедная певица сознавала свое скромное общественное положение и не требовала себе почета, однако была несколько избалована общей любовью.

Поэтому девушка сочла себя вправе относиться к Горго несколько презрительно и высказываться о ней не совсем лестно. Когда же певцы собрались уходить, Дада заметила им вслед:

– Пожалуйста, милая Агния, не вздумай передавать от меня поклона заносчивой Горго! Это просто гадко, что я принуждена проскучать целый день одна в обществе ворчливой Герзы. Не удивляйтесь, если по возвращении вы найдете меня в виде иссохшей мумии, так как мы находимся теперь в Египте. Я оставляю Агнии в наследство старое платье, потому что она, наверное, не захочет носить мою новую одежду, затканную розами. Если вы постараетесь хорошенько оплакать меня после смерти, то я буду являться вам во сне и кормить вас лакомствами с амброзией, которой упиваются бессмертные. Вы даже не хотите оставить мне Папиаса, чтобы я могла помучить его от нечего делать.

Действительно, малютка был одет во все чистое, и сестра намеревалась взять его с собой по желанию Горго.

Но неудовольствие Дады продолжалось очень недолго. Увидев из окна каюты хозяина корабельной верфи, почтенного старца с седой бородой, девушка выбежала на палубу босиком, как обычно ходила дома. Здесь Дада расположилась на диване, опираясь на перила борта под тенью полотняного навеса, и стала смотреть на дорогу, извивающуюся вдоль берега. Прежде чем резвушка успела соскучиться, ее новая служанка Сахеприс, уходившая по своим делам в дом Порфирия, возвратилась на корабль, села на пол у ног своей госпожи и начала занимать ее разговорами. Дада, конечно, принялась расспрашивать египтянку о Горго. Знатная девушка, по словам рабыни, отказала уже многим женихам из лучших семейств Александрии, и, если Сахеприс не ошибается, причиной тому была любовь к сыну престарелого хозяина верфи. Юноша вырос вместе с Горго и теперь служил конным латником в римском войске. Однако, по мнению египтянки, брак между ними едва ли был возможен: Константин ревностно исповедовал христианскую веру, и к тому же его род далеко уступал в знатности роду Порфирия. Он вернулся теперь в Александрию, осыпанный военными отличиями и награжденный званием префекта; но Дамия, знавшая о взаимной склонности молодых людей, имела в виду совершенно иначе устроить судьбу своей единственной внучки.

Эти сведения сильно заинтересовали Даду, но она еще с большим вниманием слушала египтянку, как только разговор коснулся Марка, его матери и брата. Хитрая Сахеприс была заранее подучена Дамией, как ей следовало отвечать на расспросы молодой девушки о ее новом поклоннике. Едва Дада успела произнести его имя, как рабыня еще ближе подползла к ней на коленях, дотронулась рукой до ее руки и, глядя на певицу своими блестящими черными глазами, стала шептать на ломаном греческом языке:

– Такая прекрасная госпожа, такая молоденькая, и вдруг ее держат, как бедную рабыню! Если бы госпожа захотела, то ей ничего бы не стоило сделаться такой же богатой, как Горго, и даже богаче ее! Так красива, так молода! А я знаю одного человека, который готов одеть прекрасную госпожу в червонное золото, матовый жемчуг и самоцветные каменья! Стоит очаровательной Даде только самой захотеть этого.

– Почему же и нет? – весело заметила девушка, улыбнувшись на льстивые речи египтянки. – Но кто это приготовил для меня столько сокровищ? Ты... ах, мне никак не удается запомнить твоего имени!

– Сахеприс, Сахеприс зовут меня, молодая госпожа! – отвечала рабыня. – Но ты можешь называть твою служанку, как тебе вздумается. Господин, о котором я говорю, сын богатой вдовы Марии. Красивый мужчина и лихой наездник! Какие у него великолепные кони, а солидов больше, чем песчинок здесь на берегу! Я слышала, что он посылал рабов отыскивать прекрасную госпожу. Дай ему знать, где ты находишься: напиши Марку.

– Написать? – со смехом повторила Дада. – На моей родине девушек не учат этому, да если бы я и умела, то не стала бы писать. Кому хочется меня найти, тот пусть сам меня поищет.

– Он ищет, он ищет прекрасную госпожу, – уверяла рабыня, – он не может ни о чем думать, кроме тебя, и если бы я смела...

– Ну?

– Тогда бы я пошла к Марку и сказала в тайне ото всех...

– Что именно? Говори!

– Во-первых, где скрывается моя госпожа, а потом передала бы ему, что он может надеяться встретить ее когда-нибудь, пожалуй, даже сегодня вечером... недалеко отсюда, совсем близко... Видишь этот белый домик? Там помещается кабачок, и хозяин его – вольноотпущенник благородной госпожи Дамии. За деньги он согласится закрыть свою торговлю на целый день и на целую ночь, пожалуй, даже на несколько дней... Позволь мне, госпожа, высказаться вполне откровенно?.. В этом укромном местечке будет ожидать свою очаровательную красавицу влюбленный Марк и принесет ей такие роскошные одежды, перед которыми вчерашнее платье, затканное розами, покажется ей нищенским рубищем. Ты получишь золота, сколько захочешь. Я сама отведу тебя на место свидания, и там мою прекрасную госпожу встретит ее возлюбленный и примет в свои объятия.

– И это предстоит мне сегодня вечером! – воскликнула Дада в порыве такого негодования, что на ее белом лбу и висках выступили синие жилы. – Ах ты, презренная змея! Верно, тебя научила подобным низостям твоя молодая госпожа, надменная и знатная Горго? Как смеет рабыня предлагать мне подобный позор?

Дада менее всего ожидала получить бесчестное предложение от Марка, который казался ей непорочным и благородным юношей. Она не хотела верить словам египтянки, и, когда ее взгляд встретился с огненными глазами Сахеприс, молодая девушка воскликнула строгим и решительным голосом:

– Все это обман, бессовестный обман! Я приказываю тебе сказать всю правду, низкая женщина! Каким образом Марк мог разговаривать с тобой, когда он не знает, где мы находимся? Молчишь, ты не хочешь отвечать мне?.. О, теперь я поняла все! Он... он ни за что не осмелился бы оскорбить меня таким образом. Но твоя "благородная госпожа Дамия" говорит твоими устами, ты служишь ее отголоском, а Марк здесь ни при чем. Сейчас же признавайся мне во всем, гадкая ведьма...

Египтянка никак не ожидала такого энергичного отпора от молодой, наивной с виду девушки.

– Сахеприс бедная рабыня, – сказала она умоляющим тоном, стоя на коленях и протягивая руки к раздраженной Даде. – Сахеприс должна делать, что ей приказывают, и если прекрасная госпожа выдаст меня Дамии...

– Так это она, она зазывала меня в кабачок? Рабыня утвердительно кивнула головой.

– А Марк?..

– Если бы прекрасная госпожа согласилась...

– Ну?..

– Тогда... Но, великая Исида, если ты выдашь бедную рабыню?!

– Я не выдам тебя... Говори, что бы ты сделала, если бы я согласилась?

– Я пошла бы к Марку и позвала его от твоего имени в белый домик.

– Какая низость! – прервала египтянку возмущенная девушка, и легкая дрожь пробежала по ее членам. – Зачем мать почтенного Порфирия хотела погубить меня? Я дождусь только возвращения дяди и тотчас отошлю тебя обратно к твоей старухе. Благодаря богам, у меня есть две здоровые руки и мне не требуется служанка! Однако что это значит... Смотри: к нашему судну приближаются красивые носилки, и сидящий в них пожилой человек кивает тебе головой.

– Боги, это домоправитель благородной вдовы Марии! – испугано взвизгнула рабыня.

Дада побледнела, спрашивая себя: зачем к ней мог явиться посланный от матери Марка.

Герза, зорко наблюдавшая из окна каюты за всем, что происходило на берегу, тоже заметила прибывшего, и ей тотчас пришло в голову, что Марк прислал ее племяннице любовное письмо. Она крайне удивилась, когда домоправитель вежливо, но очень настоятельно попросил ее сесть в носилки и отправиться с ним в дом его госпожи.

Может быть, это не более как хитрость? Пожалуй, старику хочется удалить ее с корабля, чтобы дать Марку возможность видеться с Дадой наедине? Но нет! Он передал ей дощечку с надписью: "Мария, вдова Апеллеса – супруге певца Карниса". Герза, воспитанная в Александрии, была женщина образованная. Она тотчас прочитала письмо хозяйки ксенодохиума, которая просила ее явиться к ней в дом по одному важному делу. Все еще не доверяя случившемуся, тетка Дады отозвала египетскую рабыню в сторону и стала расспрашивать ее о незнакомом посетителе. Сахеприс подтвердила, что этот старик – Фабий, преданный слуга вдовы Марии. Таким образом, здесь не могло быть и речи о каком-нибудь обмане, и Герзе волей-неволей пришлось принять неожиданное приглашение.

Опытная и благоразумная жена Карниса нисколько не растерялась, хотя ее очень беспокоил предстоящий визит к матери Марка. Она тотчас привела в порядок свою одежду и велела Сахеприс отнести полученное ею письмо своему мужу с тем, чтобы он тотчас вернулся на корабль. Но если Карнис с Орфеем замешкаются? Оставить Даду одну было слишком рискованно. В отсутствии тетки сумасбродный Марк мог склонить ее к побегу, или она могла одна отправиться от скуки на Канопскую улицу или в Брухейон, где около полудня в это время года собиралась вся легкомысленная молодежь Александрии. Такая мысль невольно поставила Герзу в тупик, но, к счастью, ей пришло в голову прибегнуть к одному испытанному практическому средству.

Дада лежала на палубе босая, и Герзе вздумалось спрятать ее обувь.

Догадливая женщина торопливо заперла в единственный уцелевший у них сундук не только сандалии белокурой красавицы, но и те, которые принадлежали Агнии, а также свои собственные. Беглый взгляд, брошенный ею на ноги смуглой Сахеприс, убедил Герзу, что хитрая служанка не может выручить Даду из затруднения. Если бы даже случился пожар, подумала она, то и тогда хорошенькая плутовка не выбежит на улицу в такой неуклюжей обуви на своих стройных ножках.

Исполнив задуманный план, Герза вздохнула свободнее, простилась с племянницей и, чувствуя себя отчасти виноватой перед ней, прибавила нарочито ласковым тоном:

– Прощай, дитя мое! Не скучай одна. Твой дядя с Орфеем и Агнией скоро вернутся домой. Сегодня вечером, если в городе будет спокойно, мы все вместе поедем в Канопус полакомиться устрицами. До свидания, милочка!

Герза поцеловала племянницу. Девушка удивленно взглянула на тетку, потому что та редко позволяла себе такие внешние проявления нежности.

Итак, Дада осталась одна на корабельной палубе, грызя конфеты и обмахиваясь новым веером. Ее не покидала мысль о бесчестном замысле старой Дамии. Радуясь в душе, что она не попала в расставленные силки, девушка в то же время чувствовала, как растет ее негодование против матери Порфирия и против Горго, так как, по ее мнению, обе они действовали заодно. Эти неприятные мысли не мешали, однако, юной певице с любопытством посматривать на дорогу, поджидая прихода Марка или римского латника. Сегодня она думала с особенной благосклонностью о молодом христианине, которого злые люди старались унизить в ее глазах, но это не мешало ей интересоваться и предметом юношеской любви надменной дочери александрийского Креза.

Между тем время проходило, солнце поднималось выше; девушка утомилась бездельем и непривычной работой мысли. Она слегка зевнула, не зная, на что решиться: подремать ли на палубе, или сойти в каюту и примерить от скуки свое новое платье. Но Дада не сделала ни того, ни другого, так как в эту минуту вернулась Сахеприс, и девушка увидела на корабельной верфи Константина в его живописной одежде римского воина. Она мгновенно выпрямилась, поправила золотой полумесяц на своих кудрях и готовилась грациозно махнуть в знак приветствия веером.

Префект всадников, знавший обычаи Порфирия помещать гостей на своем корабле, почтительно приветствовал по-военному юную красавицу, приветливо смотревшую на него с палубы. Дада очень благосклонно отвечала ему, однако молодой воин, по-видимому, не намеревался вступать с ней в беседу и, не оглядываясь, пошел своей дорогой. Сегодня он казался еще стройнее обычного. Его черные волосы были умащены и завиты, чешуйчатый панцирь и шлем ярко блестели на солнце, пурпурная ткань одежды была такого высокого качества, как будто она предназначалась для императорского дома. Дочь Порфирия сделала удачный выбор, и ее друг не уступал ей в гордом сознании своего достоинства. Даде захотелось во что бы то ни стало обратить на себя его внимание с целью узнать, точно ли для Константина не существует на свете другой женщины, кроме Горго. Ей было бы очень приятно убедиться в противном, и она решила подвергнуть юношу маленькому испытанию. Недолго думая, плутовка бросила через борт свой красивый, только что подаренный ей веер и громко вскрикнула, как будто от сожаленья.

Маленькая хитрость удалась. Офицер оглянулся. Его глаза встретились с глазами Дады. Между тем она перевесилась через перила и, показывая на спокойную поверхность озера, с живостью воскликнула:

– Я нечаянно уронила в воду свой веер.

Константин вторично сделал легкий поклон, подошел к самому берегу и нагнулся над водой.

– Вот он!.. – заговорила Дада более спокойным тоном. – Вот здесь... Ах, если бы ты его достал... Мне так нравился мой красивый веер. Вот посмотри, какой он послушный, плывет прямо к тебе.

Префекту без особого труда удалось поймать веер Дады. Он встряхнул его и понес на корабельную палубу, где сидела девушка.

Дада приняла услугу молодого человека с выражениями горячей благодарности. Он отвечал, что ему было бы приятнее быть ей полезным в более важном случае. После этого Константин хотел немедленно удалиться, но Сахеприс бросилась к нему, целуя край его одежды.

– Вот радость для отца с матерью и для бедной Сахеприс: Константин вернулся из похода!

– Да, наконец-то мне снова довелось увидеть родину! – отвечал воин необыкновенно звучным, мелодичным голосом. – Твоя старая госпожа держится еще совершенно бодро. Я был очень рад увидеть ее, а теперь иду проведать остальное семейство почтенного Порфирия.

– Мои господа уже знают о твоем приезде, – заметила рабыня. – Когда до них дошло это известие, то радости не было конца. Но не забыл ли Константин старых друзей?

– Разумеется, нет.

– А давно ли молодой господин уехал из Александрии? Кажется, два года назад; нет, даже целых три, а между тем он совсем не изменился. Только я вижу у тебя шрам повыше глаза. Пусть отсохнет рука у злодея, который нанес тебе эту рану.

Дада давно заметила широкий шрам, пересекающий лоб молодого воина и заметный из-под шлема.

– Неужели вам, мужчинам, может быть приятно драться на войне и рубить друг друга! – воскликнула она, прерывая слова египтянки. – Подумай только, если бы меч проник немножко поглубже, ты лишился бы глаза, а слепота, право же, гораздо хуже смерти. Тогда для тебя весь мир погрузился бы в вечный мрак; ты не мог бы видеть теперь ни неба, ни озера, ни корабля, ни даже меня самой.

– Это было бы очень жаль! – перебил префект, с улыбкой пожимая плечами.

– Жаль! – повторила за ним Дада. – Ты говоришь таким равнодушным тоном, как будто подобное несчастье для тебя совершенные пустяки. Меня, напротив, кидает в дрожь при одной мысли о слепоте! Иногда мне смертельно скучно и зрячей, а каково тому, кто не может видеть окружающего? Знаешь, что я тебе скажу? Достав из воды мой веер, ты обязал меня вдвойне!

– Я? Каким это образом?

– Прежде чем ответить на твой вопрос, прошу на минутку присесть. Разве тебе не известна примета: если гость не посидит у хозяев, то они потеряют спокойствие? Теперь скажи, разве воины не надевают на голову шлем, когда идут в битву? Надевают? В таком случае как же противник мог ранить тебя в лоб?

– В рукопашной схватке, – пояснил воин, – зачастую происходит много непредвиденных случайностей. Один из неприятелей сбил у меня шлем, а другой нанес удар по лбу.

– В каком же месте это произошло?

Назад Дальше