Такс слез с седла и связал вместе своих лошадей. Он ласково приговаривал им что-то и трепал по шее. Черная кобылка лизала ему руки. Все трое обнюхивали одежду - они искали подарки, которые он иногда привозил им. Потом Такс начал выбирать у каждой колючки из гривы и счищать длинную линявшую зимнюю шерсть с крупа. На животе черной кобылки был какой-то бугор, и Такс решил, что это нога будущего жеребенка. Он коснулся выпуклости и произнес заклинание для быстрых и легких родов. Когда он закончил дела с черной кобылкой, он заглянул в глаза гнедой кобылы. Глаза лошадей не были похожи на глаза людей. В них было что-то холодное и недружелюбное. Раз возвращался со своими лошадьми. Такс сел в седло, они отправились домой и ехали рядом друг с другом.
- Значит, сын короля гепидов стал твоим другом, - заметил Раз. - Германец и хунну, как странно!
- Все говорят, что мне не стоит с ним дружить.
- Вот как? Возможно, они правы, не могу тебе ничего сказать. Мне это тоже кажется странным, у меня все друзья были хунну. Более того, у меня не было друзей, которые сильно отличались от меня - у них тоже были малые дети, жены, и мы думали одинаково. Ты для меня такой же странный, как и гепиды.
- Что?
Таксу понравилось, что брат считает его другим. Они проехали под ветвями деревьев с набухшими почками и начали подниматься по пологому холму в направлении частокола у дворца кагана. На севере показался лагерь гепидов с их аккуратными деревянными домиками, а на юге можно было видеть дом Орестеса и каменную римскую баню.
- Мои друзья и я, - начал Раз, - часто не соглашаемся с каганом и его поступками, но мы ему повинуемся, потому что так следует поступать. Я не понимаю, почему молодой парень вроде тебя, у которого нет обязанностей, все время вертится в Хунгваре, подчиняясь чьим-то приказам, и зря тратит свою молодость. Если бы я был на твоем месте, я б уехал отсюда и посмотрел мир и, может, столкнулся с интересными приключениями. Но ты остаешься здесь, напиваешься, играешь в идиотские игры и постоянно попадаешь в беду. Ты очень легкомысленный, и в этом со мной соглашается Трубач, хотя он хорошо к тебе относится.
- Если я поеду один, какие у меня могут быть приключения? - возмущенно воскликнул Такс. - Нужно, чтобы со мной были мои друзья, иначе все будет неинтересно!
Длинное лицо Раза вытянулось еще больше - он о чем-то раздумывал.
- Не знаю, но если бы я был на твоем месте, я бы постарался все выяснить. Есть много вещей, которые ты не сделал.
- Что я должен сделать? И что ты сделал в своей жизни?
Они подъехали к броду через реку. Там было много народа. Гепиды возвращались в свой лагерь, хунну двигались к частоколу, купцы ездили взад и вперед. Раз и Такс встали в стороне, собираясь подождать, пока толпа рассеется, чтобы они могли пересечь брод со всеми своими лошадьми.
- Не слушай меня, - сказал Раз. - Я ничего не имел в виду. Это были всего лишь мечты.
- Тогда почему ты мне сказал об этом? Раз раздраженно пожал плечами.
- Что планирует каган? Ты не знаешь, он собирается снова двигаться к Риму?
Возле брода наступил небольшой перерыв в движении, и они поскакали туда, разогнав по дороге стадо коз, которое мальчишка гепид пытался перегнать через реку.
- Да, - сказал Такс. Он не был уверен, стоило ли об этом говорить брату, но он не знал, каким образом он может скрыть подобные планы от брата. - Конечно, он собирается сделать это.
Раз покачал головой. Он носил длинные волосы незаплетенными, набок, чтобы прикрыть ухо, где отсутствовала нижняя часть, которую он потерял в сражении, когда был молодым.
- Иногда мне кажется, что нам жилось бы лучше, если бы нами правил обычный человек. Как это было в прежние времена, когда было много начальников, а не один.
Такс возмутился, и черная лошадка стала двигаться быстрее под нажимом его ног. Таксу пришлось ее осадить. Он посмотрел на Раза, тот внимательно смотрел на брата. Такс быстро отвел от него взгляд.
- Ты понял, почему я сказал тебе это? - спросил Раз.
- Потому что ты - глупый. Ты даже глупее меня. Тебе следует любить кагана.
- Может быть. Но ты меня послушай. Хунну, а мы все хунну, верят в определенные вещи - в силу наших предков, в прежний жизненный строй и еще в целый ряд вещей. Если человек начинает верить еще во что-то, он уже больше не хунну. Но кем он тогда становится?
- Что ты хочешь сказать? Моя мать была хунну, и отец был хунну, как я смогу стать римлянином? Или германцем?
Такс покачал головой.
- У кобылы не родится теленок. Что ты мне хочешь сказать?
Раз ласково улыбнулся ему.
- Я тебя расстроил?
- Да. Тебе не стоит говорить непочтительно о кагане. Ты бы не повторил свои слова в его присутствии.
Они объезжали холм кагана в направлении к лагерю хунну. Запахи вечернего приготовления пищи доносились до них. Цвета закатного солнца постепенно становились серыми.
Раз спросил:
- Почему ты сделал это? Привез тело Марата домой? Тебе, наверно, было нелегко сделать это.
- Но… Что я еще мог сделать?
Они двигались между юрт. Таксу пришлось натянуть поводья, чтобы пропустить лошадей Раза. Ему было непонятно, как можно было говорить то, что Раз сказал ему о кагане. Получалось, что Раз плохо говорил о самом Таксе. Он ехал за братом к середине стоянки. Ему хотелось сказать ему что-то резкое, если Раз начнет этот разговор снова.
Когда они доехали до того места, где им было нужно разъехаться в разные стороны, Раз позвал его! Такс объехал лошадей и приблизился к брату. У него горело горло, так ему хотелось высказать Разу все умные вещи, которые он придумал по дороге.
- Давай, поужинай с нами, - сказал ему Раз. - Ты редко бываешь у нас, а нам нужно чаще видеться друг с другом.
- Яя будет…
- Поехали.
Раз улыбнулся и коснулся руки Такса.
- Тогда ты сможешь мне сказать все, что ты обо мне думаешь.
Такс улыбнулся и кивнул головой:
- Если у тебя есть еда - тогда поехали.
- У нас всегда есть, чем угостить брата.
Раз повернул к своей юрте. Его кобылы направились за ним. Такс видел, как младшая жена брата поджидала его с кувшином, чтобы полить ему на руки, когда он спешится с коня.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Через несколько дней римляне прибыли в Хунгвар. Никому не позволили их приветствовать, за исключением нескольких специально назначенных людей, которые должны были следить за ними.
Но любопытные все равно вертелись вокруг, делая вид, что просто проходят мимо. Дитрик был среди них. После того, как Такс встретил римлян, его отпустили, они вместе пошли на стоянку гуннов.
Юммейк снова заболела. Такс сказал, что на этот раз болезнь проявилась очень сильно, и она могла умереть. Трубач пришел, чтобы помочь ей. Дитрик и Такс пошли к юрте шамана. Вокруг нее болтались люди и с любопытством заглядывали в дверь, когда она отворялась. Такс сказал, что Трубач желает его помощи, и было видно, как он гордится этим. Дитрик сначала держался позади, думая о том, как станет реагировать Трубач на незваного гостя, но Такс втащил его за собой в юрту.
Они сели посредине помещения. Шаман был чем-то занят в задней части юрты. Они видели его профиль, но он не обращал на них внимания. Дитрик с интересом огляделся. Он никогда не встречал у германцев таких богатых домов. Он не видел ничего подобного с тех пор, как они покинули римский дом в Сирмиуме.
- Юммейк болеет всю жизнь, - сказал Такс.
Он уселся поудобнее и пальцем начал водить по рисунку ковра.
- Ее мать съела змею до рождения Юммейк, и кровь у девочки стала холодной. Трубач, откуда эта вещица?
- Новый Рим.
- Почему, если у нее холодная кровь, она кашляет кровью? - спросил Дитрик. - Ты, правда, считаешь, что она от этого так больна?
- Конечно.
Такс даже сплюнул, чтобы подчеркнуть свои слова. Трубач грозно глянул на него, и Такс быстро растер свой плевок по ковру.
- Все знают, что если человек харкает кровью, то у него холодная кровь.
Дитрик смотрел, как Трубач растирал ягоды на плоском камне. В юрте больше никого не было. Такс сказал, что шаман был женат, но Дитрик не видел его жены. В юрте было темно и очень тихо, если не считать звука растираемых ягод. В полумраке, в свете огня небольших масляных ламп блестели золотые узоры на лаке лавок, на основном шесте, который держал на себе всю юрту, на сотнях маленьких чашек и чашечек, стоявших повсюду и полных разных трав и порошков. Здесь даже пахло по-особому.
- Я был один раз в Новом Риме, - заметил Такс. Он поглаживал рукой темно-красный рисунок ковра, который был окружен резкими мазками черного цвета.
- Они там писают в горшки из золота, и даже на собаках надето золото.
- Если бы они не были богаты, то мы бы погибли от голода, - сказал Трубач. - Помолчи, мне нужно подумать.
Такс уперся руками в бедра, округлив пальцы, и сидел абсолютно спокойно. Дитрик пораженно взглянул на него. Трубач поставил чашку на ковер и высыпал туда размолотые ягоды. Он достал одну из чашек, стоявших вокруг, высыпал оттуда порошок в руку и протянул ее над чашкой довольно высоко. Из руки в чашку начал тонкой струйкой сыпаться порошок. Дитрик с восхищением наблюдал за его мастерством. Ардарик как-то сказал, что некоторые гунны обладают прекрасными манерами и они много знают, что возвышает их над соплеменниками.
Трубач опустил руки и тихо сидел, не моргая и глядя на чашку. Его, как щитом, окружала настоящая стена тишины. Свет лампы отражался на маленьких белых камешках, прикрепленных к его сальным волосам. На шее у него выступили жилы. Это было прекрасное представление, и Дитрик восхищался искусством шамана. Он считал себя умнее Такса, который, видимо, верил шаману. Через мгновение над чашкой показалась струйка дыма.
У Дитрика на руках поднялись волосы. Трубач не прикасался к чашке, не двигался и молчал все время. Он не сводил взгляда с чашки. Небольшой дымок поднимался с ровной поверхности жидкости в чашке. У Дитрика пересохло во рту, он с трудом проглотил слюну, он боялся произнести хотя бы слово. Краем глаза он глянул на Такса. Тот не двигался, но сейчас улыбался уголками рта.
- Хо!!!
Дитрик подскочил. Трубач резко, как змея, подпрыгнул в воздух. Он мотал головой и вращал руками.
- Пора, пошли со мной. Такс, неси погремушки, палку с перьями и жаровню. Осторожно, она очень горячая. Скажи своему другу, чтобы он держался позади и не дышал на меня.
Трубач взял в руки дымящуюся чашку и вышел из юрты.
Такс схватил две погремушки, сделанные из тыквы, и длинную палку, на которой были прикреплены покрашенные орлиные перья. Дитрик протянул руку к жаровне, чтобы передать ему, но Такс стукнул его по руке.
- Нет, я сам. Важно все делать так, как он приказывает. Он взял жаровню и пошел к двери, а Дитрик следовал за ним с пустыми руками.
Народу вокруг юрты собралось очень много. Дети прятались за родителями, и тощая серая собака завизжала и убежала прочь, когда вышел Трубач. Был удивительно теплый день, как это иногда бывает в начале весны. Яркий солнечный свет ослепил Дитрика.
Такс и Дитрик шли гуськом за шаманом через толпу к маленькой юрте, куда привел Яя Юммейк, когда она разболелась. Толпа не отставала от них. Дитрик услышал, как кто-то сказал по-гуннски:
- Это сделал заход солнца.
И сразу кто-то начал возражать этому человеку.
Держа перед собой дымящуюся чашку, Трубач начал читать заклинания, и люди замолчали. Дитрик подумал, что Трубач еще относительно молод, гораздо моложе Ардарика, но его голос, когда он произносил заклинания, дрожал и хрипел, как у старика. Некоторые слова были из языка гуннов, но иногда он шипел и странно и удивительно тихонько посвистывал. Дитрик решил, что все это было просто чушью. Ему не хотелось придавать этому значение, но чашка продолжала дымиться, и он чувствовал сильный горячий запах того, что в ней кипело. Но огонь не коснулся чашки, и Трубач нес ее голыми руками. Он дважды топнул левой ногой, перестал произносить заклинания и вошел в маленькую юрту.
Такс прошел вперед, но он не успел подойти к двери, как оттуда вышел Трубач и остановил его. Шаман забрал у него палку с перьями. Потом повернулся к толпе и что-то выкрикнул по-гуннски. Дитрик не смог разобрать слов. Шаман потряс палкой с перьями над головой и воткнул ее, как копье, в землю.
Толпа хором вздохнула. Трубач вернулся в юрту, и Такс переступил с ноги на ногу. Дитрик понимал, что Такс не знает, идти ли ему за шаманом или оставаться на месте. Почти сразу шаман крикнул ему:
- Входи, мне нужна жаровня.
Такс вошел внутрь, и Дитрик последовал за ним.
Юрта была очень маленькой. Вдоль стен лежали кучи мехов, забавные горшки из глины, палки, украшенные перьями, кусочки раковин, рога, дерева и разные ягоды. Там не было никакой мебели. В помещении было очень жарко, хотя огня нигде не было видно. Дитрик почувствовал запах старого дыма. Юммейк лежала на спине на полу посредине юрты.
Ее голова касалась стены, а ноги почти достигали двери. За ней, в темноте, сидел ее муж Яя. Он смотрел на Трубача.
Юммейк с трудом хрипло дышала через открытый рот. Дитрик увидел, какой жесткой и обветренной стала ее кожа. Трубач наклонился над ней, приложил ухо к ее губам и прислушался. Движением левой руки он приказал, чтобы Такс и Дитрик стали подальше.
Такс уселся на полу, прижав колени к груди. Перед ним стояла жаровня и лежали погремушки. Из открытого отверстия для дыма на крыше шел слабый свет. В юрте было слишком тепло. Трубач взял жаровню, поставил ее рядом с головой Юммейк.
- Закройте отверстие для дыма.
Такс вскочил и начал искать палку с крюком. Он нашел ее прислоненной к стене и, орудуя ею, прикрыл отверстие. Темное и влажное тепло окутало их. Дитрик поморгал, и постепенно его глаза привыкли к темноте. Он напряг слух и услышал, как остальные люди в юрте шевелились и Трубач что-то бормотал, а Такс поставил на место палку. Кто-то откашлялся.
Когда Дитрик начал что-то различать, Трубач с помощью длинного медного совка перекладывал горячие угли из горшка в жаровню. Он повесил совок на основной поддерживающий крышу столб, и Дитрик увидел, что он сделан в виде змеи с открытой пастью и выступающими клыками, чтобы оттуда не вываливались угли. Угли светились слабым красным светом, и Дитрик увидел лицо Яя. Оно было застывшим, как деревянная маска. Он понял, как он боится за жену. Дитрик никогда не думал, что тот способен на подобные чувства.
Трубач установил жаровню, полную горячих углей, у головы больной женщины и поставил на нее горшок с кипящим отваром. Он старался не затушить угли. Жестом руки он приказал Таксу посильнее раздуть угли, чтобы они горели жарким пламенем. Сначала Такс размахивал руками, но потом Трубач пошарил на полу и нашел кусок коры, раскрашенный символами, и Такс использовал его вместо веера.
Трубач сидел на корточках и равнодушно смотрел на Юммейк. Каждый взмах веера издавал шуршащий звук, и пар омывал лицо Юммейк. Дитрик ощущал, как вязкий воздух касается его щек. В жаровне угли светились густым оранжевым светом. Лекарственный отвар начал кипеть. Струйки пара поднимались с его поверхности и растворялись в воздухе, разгоняемые взмахами куска коры. С лица Такса стекал пот. Трубач взял погремушки и начал их трясти.
Дитрику захотелось убраться отсюда. Пар проникал через ноздри и, казалось, просачивался через глаза в мозг. У него по коже струился пот, и вся одежда стала мокрой. Невозможно было дышать в горячем плотном воздухе. Ему приходилось с силой работать легкими, чтобы вдохнуть воздух. Перед глазами плясали огоньки. Человек, который склонился над жаровней, раздувая сильнее огонь, напоминал ему создание ада, согнутое под тяжестью своих грехов.
Трубач продолжал греметь погремушками и раскачиваться взад и вперед.
Он не отводил глаз от лица больной женщины. Бедра у него двигались, и голова свободно болталась на шее. Звуки погремушек стояли в ушах Дитрика - сухие и шипящие, как угроза змеи. Ему почудились в воздухе извивающиеся округлые формы. Они медленно, как пар, поднимались к потолку. Каждый взмах веера казался сильнее прежнего. Каждый треск погремушек звучал громче и громче, пока у него в ушах не стал раздаваться постоянный грохот. Он просто задыхался в этой атмосфере. Юммейк лежала в луже пота. Эта лужа была на два пальца шире очертания ее больного тела. За ней Яя дико раскачивался из стороны в сторону, и голова у него болталась.
Трубач поднялся и упал на тело Юммейк, поддерживая себя на локтях и коленях. Погремушки пролетели через всю юрту. Он склонил лицо к лицу Юммейк и прижался ртом к ее рту. Дитрик издал тихий возглас. Он хотел отвернуться, но не смог. Ему показалось, что Трубач хочет проникнуть в Юммейк через рот и потом проползти прямо ей в горло. Шаман навис над женщиной, как грозный демон. Тело Юммейк было, как в клетке, между его ног и рук. Они соединялись ртами, как будто у них срослись губы. Было грехом даже смотреть на подобную неприличную сцену. У Дитрика пульсировало в голове. Шуршание веера из коры и хриплое дыхание трех гуннов болью отдавалось у него в мозгу. Трубач поднимался, таща за собой Юммейк. Она уже почти сидела, приклеившись ртом к губам Трубача. Наконец он положил ее снова на пол и, отвернув голову, что-то выплюнул в свою ладонь.
Дитрику показалось, что это "что-то" извивалось и пыталось удрать - кровавый червь длиной с человеческий палец лежал на ладони Трубача. Он швырнул его в горшок с лекарством. Над сосудом поднялся столб дыма, варево перелилось через край и, фыркая, начало испаряться на раскаленных боках жаровни.
Такс откинулся назад. Шаман дрожащими руками прикрыл жаровню и жестами показал Таксу, что следует открыть вытяжное отверстие. Он вылил остатки варева в маленькую банку.
Трубач посмотрел на Дитрика, и тот быстро опустил глаза. Как только Трубач отвернулся, он снова посмотрел на него. Но шаман продолжал не мигая смотреть на него. Дитрик что-то пробормотал, поднялся и вышел на свежий воздух. Он чувствовал себя пьяным, и его подташнивало. Холодный ветер ударил по перегретому телу и по промокшей насквозь одежде. Дитрик начал дрожать, и его вырвало. Толпа молча смотрела на него.
Трубач вышел вслед за ним и пошел прочь.
Дитрик, как привязанный, последовал за ним и повернул к юрте шамана. У двери он остановился, не смея войти. Трубач глянул на него через плечо, наклонился и вошел внутрь. Дитрик вздохнул. Он ощущал слабость, но почему-то у него появилась надежда. Он начал понимать, как все происходило на самом деле. Нижняя губа Трубача кровилась, как будто он прикусил губу, чтобы у него пошла кровь.
На следующий день, когда он пришел навестить Такса, Юммейк сидела в юрте Яя, болтала и ела вареное мясо. Дитрик, пораженный, уселся с ней рядом. Когда она посмотрела на него, он едва смог с ней поздороваться, не глядя ей в глаза. Он видел, что она очень слаба - руки у нее дрожали и ее спину подпирали подушки. Но щеки у нее порозовели, и глаза сильно блестели.
- Юммейк, - сказал он. - Я рад, что ты снова счастлива. Он не знал гуннского слова "здоровье".
Ее глаза еще сильнее заблестели от смеха.