* * *
Для получения иностранных наград Сашу возили в посольства в сопровождении полковника из Генерального штаба. Полковник прекрасно говорил по-английски и по-французски. Саше вручили награды: английский орден "За выдающиеся заслуги" ("The Distinguished Service Order"), высшую американскую награду Медаль почета ("Medal of Honor") и французский орден Почетного легиона ("Legion of Honor").
Сотрудники посольств, конечно, задавали вопросы:
- Господин Фисатов, где же вы были так долго?
От слова "господин" Саша удивленно вздрагивал, но полковник сразу выступал вперед и отвечал за Сашу:
- Господин Фисатов находился на длительном лечении травм военного времени.
На церемониях награждения всегда присутствовали корреспонденты иностранных газет. Только теперь они узнали, какого героя и почему скрывали в гостинице "Москва". Некоторые говорили по-русски, обступали Сашу и пытались выудить больше сведений:
- Господин Фисатов, какие повреждения у вас были?
- Господин Фисатов, какое лечение вы проходили?
- Господин Фисатов, где вы лечились, кто были ваши врачи?
Саша застенчиво улыбался, но за него опять отвечал полковник:
- После многочисленных повреждений и увечий, нанесенных гестаповцами во время допросов и пыток, у господина Фисатова образовались серьезные физические и психические осложнения.
А Саша наклонял голову набок и молча улыбался.
В иностранных газетах появились статьи с его фотографией. В статьях выражалось недоумение: какая тайна задержала награждение героя? Мелькало даже: "Можно предположить, что господин Фисатов находился в России в длительном заключении". Но все же корреспондентам не удалось узнать, что Саша был в особом воркутинском лагере.
В "Вечерней Москве" тоже была напечатана короткая заметка, на третьей странице внизу, под заголовком: "Награда нашла героя". Правда, там не описывалось, какой подвиг совершил Саша, и не упоминались восемь лет, проведенных им в заключении.
Саша не знал о статьях в иностранных газетах, а заметку в "Вечерней Москве" вырезал и носил с собой в кармане. Исполняя свою мечту, которую лелеял еще с 1939 года, он подал заявление на юридический факультет Московского университета. Его приняли без экзаменов и дали комнату в общежитии на Моховой улице.
15. Важная тайна
Хотя Павел никогда раньше не встречал Сашу и даже не помнил его мать, теперь получалось, что в Москве они с Машей были единственными Сашиными близкими. Саша стал частым гостем в их доме. Всегда такой же застенчивый, он по-детски называл их "тетя Мария" и "дядя Павел" и очень скромно и неохотно рассказывал им детали своей жизни во время войны.
Но однажды Саша, сильно смущаясь, поведал большую тайну:
- Дядя Павел, тетя Мария, я должен рассказать вам что-то важное. Никакой я не Иванович и не Фисатов. Мне пришлось взять чужое имя, когда я был в плену. Как еврей, я бы не выжил под настоящим именем. В первые же дни войны немецкий автоматчик застрелил в упор моего друга Сашку Фисатова. И моя смерть была совсем рядом. Знаете, как мне жить хотелось! Я думал, что если сдамся в плен, то все-таки хоть немного еще проживу, а как еврея меня обязательно убьют. И не просто убьют, а заставят рыть себе могилу, будут издеваться и бить, бить прикладами до смерти. Как раз перед самой войной нам дали "смертные паспорта" - такие бумажки в целлофане, с указанием имени, возраста и национальности. Велели, чтобы мы зашили себе в карманы на случай опознания после гибели. И вот что случилось: не помню как, но я прополз три шага к мертвому моему другу и вырвал из его кармана "смертный паспорт" русского солдата, а свой собственный сунул ему. Немецкий автоматчик подошел и собирался размозжить мне голову ударом приклада. Я заговорил с ним по-немецки, попросил не убивать. Тогда он погнал меня к согнанной в кучу группе пленных…
Закончив грустный рассказ, он воскликнул:
- Дядя Павел, тетя Мария, вы, наверное, думаете, что я предал своего друга и еврейство? Вы можете осуждать меня. Что мне было делать? Я ведь хотел только одного - выжить. Но меня мучает совесть за то, что я ношу чужое имя. Я потом узнал, что его деревню немцы сожгли за связь с партизанами, а всю родню расстреляли. Но то, что из еврея я стал русским, - это меня мучает все время. Поверьте мне, в глубине души я все равно чувствую себя евреем.
Мария подошла, погладила Сашу по опущенной голове:
- Напрасно ты думаешь, что мы осуждаем тебя. В такой ужасный момент, когда ты ждешь, что тебя вот-вот убьют, каждый из нас поступил бы так же. Мы понимаем и считаем, что ты был прав.
Павел добавил:
- Понимаешь, Саша, твое новое русское имя - это такая же оболочка, как и мое. Я ведь родился Пинкусом Гинзбургом и рос под этим именем в еврейском поселении в Рыбинске. Но после революции, когда евреев уровняли с другими в правах, я захотел равноправным войти в русскую среду, выбрал себе русское имя Павел и нейтральную фамилию Берг. В те годы многие евреи брали себе русские имена. Вся история полна таких примеров, когда людям почему-либо это становится выгодно. И веру люди нередко меняли. Сам Карл Маркс из иудея тоже превратился в немецкого христианина, протестанта. У тебя на это были более жизненные основания. А что такое имя? Если вдуматься - это только оболочка. Но важна не оболочка, а сердцевина. Вот от нее не надо отказываться. Мы должны чувствовать себя евреями, не забывать свои корни, гордиться ими, сохранять в себе всегда.
* * *
- Дядя Павел, мне маршал Жуков сказал, что генерал Судоплатов арестован. За что?
- Это ужасная несправедливость. Хрущев просто свел с ним счеты за прошлое. Я знал Пашку с четырнадцати лет, он был моим учеником и воспитанником. Он был в моей разведке, оказался очень способным, я его рекомендовал выше. А потом он стал начальником контрразведки страны, генералом.
Мария добавила:
- Саша, если хочешь, мы познакомим тебя с женой Судоплатова.
- Да-да, тетя Мария, я очень хочу. Я поблагодарю ее вместо мужа - ведь это он нашел меня в лагере и представил к награде.
Эмма Судоплатова с двумя сыновьями-подростками продолжала жить в бывшем особняке расстрелянного министра внутренних дел Ягоды в Милютинском переулке, на углу улицы Кирова (нынешняя Мясницкая). Особняк передали ее мужу еще по указанию Сталина в последние дни войны. В Управлении контрразведки продолжали уважать память бывшего начальника и решили не забирать особняк у семьи.
Когда Павел с Марией привели туда Сашу, он, как всегда, первым делом смутился:
- Извините за беспокойство, Эмма Карловна, мне очень хотелось познакомиться с генералом и поблагодарить его. А дядя Павел с тетей Марией рассказали мне все.
Эмма, усталая пожилая седая женщина, улыбнулась его неловкости и подумала: "Как после всех испытаний судьбы этот человек сумел сохранить в себе столько непосредственности и наивности?"
Она по-матерински обняла его:
- Какое беспокойство? Я очень рада, что вы пришли. Мой муж был бы счастлив познакомиться с вами. Он рассказывал про ваш подвиг, только не знал вашего имени. Так вот вы какой, наш герой!
Саша склонил голову набок, залепетал:
- Эмма Карловна, ну какой я герой? Всю операцию, в которой и участвовал, ниш муж задумал и разработал. Спасибо ему.
- Ну-ну, не скромничайте.
- А как сейчас здоровье генерала?
- Пока он находится в тюремной психиатрической больнице, там его наблюдают. Но он крепкий человек, и я надеюсь, что его освободят.
Она провела Сашу по шести комнатам и коридорам особняка. На стенах были развешаны фотографии, другие стояли в рамках на столах и тумбочках. На них Судоплатов в генеральской форме, со звездой героя, был снят где один, а где - с другими известными военными.
- Какие знаменитые люди сфотографированы с вашим мужем!
- Да, было время, когда его уважали. Пойдемте за стол, и вы мне все расскажете.
- Я расскажу, конечно, расскажу. Когда я сбежал из плена, мне хотелось дойти до Витебска, чтобы узнать о маме и сестрах. Я застрял в одной деревне… - Он вдруг прервал рассказ, потом добавил: - Там была одна чудесная женщина, Надя, из города.
Лицо Саши зарделось, Эмма хитро посмотрела на него и спросила с чисто женским любопытством:
- А Надю Вы потом, после войны, видели?
- Нет, не пришлось. А хотелось бы, очень, - сказал он огорченно и глубоко вздохнул.
Мария с Эммой по-женски переглянулись - наш герой был влюблен.
Эмма сказала ободряюще:
- Может быть, все-таки вы встретитесь опять.
- Как ее разыскать? Я ведь даже фамилию ее не знаю. Помню, что Надя и что очень красивая. Потерял я ее… - И Саша опять вздохнул.
- Ну а что потом, после Нади, было?
- Потом? - Он так задумался, вспоминая Надю, что потерял нить разговора. - В львовской тюрьме меня долго держали в камере. Однажды гестаповский офицер закричал мне по-немецки, чтобы я помыл пол в его кабинете. А когда мы вошли в кабинет, он вдруг тихо заговорил по-русски. Я страшно удивился, а он сказал: "Я даю тебе важное задание". Оказалось, что нас отправят работать на железнодорожных путях, в Дрезден, и мне нужно следить за эшелонами немецких солдат и запоминать, сколько их и куда отправляется. Потом я сбежал и спрятался в сторожке стрелочника, под полом. Он оставил мне там рацию и инструкцию, что и как передавать. - Тут Саша покраснел и добавил: - Но этого я вам сказать не могу, это пока еще военная тайна. Я все передал, но потом немцы меня нашли, мучили на допросах и повели на казнь - повесить хотели. Я был в таком состоянии, что плохо это помню.
Эмма воскликнула:
у Да про вас надо поэмы писать, надо кинофильм снимать! Это же настоящая героическая эпопея!
- Нет, что вы, Эмма Карловна, какие поэмы? Этого я не заслуживаю. Конечно, было нелегко.
Она смотрела на него с материнским обожанием, в глазах стояли слезы.
- Саша, вы так трогательно застенчивы, я в жизни не встречала такого человека. Но откуда, откуда вы взяли столько силы воли и мужества, чтобы вытерпеть все это?
Он снова покраснел:
- Эмма Карловна, ведь это очень просто: человек попадает в такие обстоятельства, что у него нет другого выхода, если он хочет выжить. А выжить мне очень хотелось.
Павел, улыбаясь, добавил:
- Саша тогда так это сформулировал: "Живым остаться - это главное геройство".
16. Встреча Саши с Зикой Гликом
У Саши была только одна мечта: скорее поехать в Витебск. Он еще надеялся, что мама и сестры живы и ждут его. С вокзала в Витебске Саша почти бегом поспешил на свою улицу. Но вокруг был только разрушенный город, и от его улицы ничего не осталось. С тяжелым предчувствием он пришел в горсовет, там его приветливо встретил председатель:
- Как их фамилия? Липовские? - Он порылся в каких-то бумагах: - Такие в списках жителей не значатся.
- Как не значатся? Мы прожили здесь всю жизнь: моя мама Софья Абрамовна и две сестры - Рахиль и Сара.
Услышав еврейские имена, председатель удивленно посмотрел на Сашу: он не мог сопоставить в уме сына-героя и мать-еврейку.
Потом спросил:
- Так они что, евреи что ли?
- Ну да, евреи.
Напрашивался вывод: значит, и ты еврей. Но он постеснялся произнести эти слова, только объяснил:
- Так ведь всех витебских евреев убили еще в сорок первом году: согнали в лес, заставили рыть ров и расстреляли прямо на краю. И документов никаких не осталось.
- Всех?
- Ну да, всех до одного, и даже детей.
Значит, еще один жуткий удар судьбы! Теперь Саша окончательно уверился, что на всем свете остался из семьи в живых он один. И тогда этот мужественный человек заплакал прямо в кабинете чиновника.
- Знаете, я надеялся… Где это место в лесу, есть там памятник?
- Место известно, но памятника пока нет. Все думаем поставить, да средствов не хватает.
Саше дали машину, он съездил в лес, нашел только поляну, густо заросшую кустами и травой. Долго стоял, представляя себе ужасную картину - маму и сестер в последние мгновения их жизни. И плакал, проливая слезы на траву над их костями.
* * *
Обратный путь Саши проходил через Ригу, и он решил остановиться там на день. Ему хотелось вновь увидеть город: в августе 1939-го, во время так называемого "добровольного присоединения" Латвии, Литвы и Эстонии к Советскому Союзу он был там со своим дружком Сашкой Фисатовым.
Бродя по красивым улицам, он вышел на большую Советскую площадь, раньше она называлась Ратушная. Саша огляделся и вспомнил, что был здесь тогда и даже заходил в большой универмаг под названием "Зика". Магазин поразил его своим богатством и красотой. Он даже разговаривал с его хозяином, которого так и звали Зика. Саше запомнилось его приветливое лицо, и он решил: "Хорошо бы разыскать его, если он жив". Ему мучительно хотелось увидеть хоть кого-нибудь, с кем он был знаком раньше, чтобы поделиться своим горем.
Универмаг стоял на месте, теперь над ним красовалось название: "Универсальный магазин "Рига"". Оформление внутри было намного бедней, а товаров явно меньше, чем тогда, в 1939 году.
Саша ходил и озирался. Появление человека со звездой на груди привлекло внимание пожилого продавца. С профессиональной готовностью он подошел к Саше и спросил (в речи явственно ощущался акцент):
- Что Вы хотите купить, товарищ герой? У нас широкий выбор товаров.
Саша застенчиво сказал:
- Спасибо, но мне ничего не надо. Я вот хочу спросить. Когда-то давно я виделся здесь с прежним хозяином этого магазина, его звали Зика. Кто бы мог сказать, жив ли он, и если жив, как его найти?
- Зика? Да, Зика жив. Его имя Израиль Соломонович Глик. Он заведует снабжением нашего магазина. Пройдите в подвал, там его и найдете.
За столом в кабинете сидел пожилой лысый человек и говорил по телефону.
Увидев входящего Сашу, удивился:
- Вы ко мне, товарищ?
- Извините за беспокойство, наверное, к вам. Вы Зика?
- Да, так меня зовут все мои знакомые. А вы кто?
- Я Саша Фисатов, я видел вас только один раз - в августе 1939 года. Я тогда был красноармейцем, и мы присоединяли Латвию. Я пришел в ваш магазин. Помните?
- Нет, не могу припомнить, много лет прошло.
Саше очень хотелось заставить его вспомнить:
- Ну как же? Как раз тогда у вас был знаменитый еврейский актер Михоэлс из Москвы. Я вам указал на него. Теперь вспоминаете?
- Да-да-да, что-то вспоминаю. Садитесь, товарищ герой.
- Зовите меня просто Сашей.
- Хорошо, а вы зовите меня просто Зикой. Так это вы познакомили меня с Соломоном Михоэлсом?
_ Нет, извините, я вас не знакомил, я его и сам не знал только фотографию видел, мне покойная мама показывала ее в журнале "Огонек". Я только указал на него.
- Да-да, конечно! Так все и было. А знаете, мы ведь с ним оказались родственниками, правда, дальними. - Зика улыбнулся: - Все евреи родственники. Но Михоэлса убили в сорок восьмом году, уже после войны.
- Как убили после войны? Кто, почему? Такого человека! - Саша опять ничего не мог понять.
- Сталин приказал убить его, потому что он был слишком знаменитый еврей. Я ездил на похороны, читал кадиш на панихиде и на кладбище.
- Извините, что такое кадиш? Я вырос без веры.
- Вы еврей?
Саша смутился, он привык выдавать себя за русского, потупился:
- Да как вам сказать… Еврей, по маме.
- Ну, раз ваша мама еврейка, то по еврейским законам вы еврей. А кадиш - это еврейская молитва, обязательная после окончания жизни. Ее должны читать десять мужчин.
- Да? Если бы я знал, я бы собрал десять человек и прочитал бы ее на месте, где фашисты убили мою маму и сестер.
Взгляд Зики был полон участия, и Саша понял, что может поговорить с этим человеком о маме, найдет у него так нужное ему сочувствие. Ему, проведшему двенадцать лет в лагерях, бывшему много раз на грани смерти, по-детски хотелось поделиться тоской о семье.
- Их расстреляли фашисты, в лесу под Витебском. Это было в 1941 году, а я только недавно узнал об этом.
- Я ваше горе очень понимаю: мою семью тоже расстреляли фашисты, здесь, под Ригой, жену, родителей и двух маленьких сыновей.
- Я очень сочувствую. Извините за вопрос, а как вам удалось уцелеть?
Зика вздохнул:
- Ох, это долгая история. Меня оставили в живых случайно, всю войну я провел в немецких концлагерях, в самых страшных.
Саша сам провел всю войну в плену, но не в концентрационных лагерях, и теперь он воскликнул:
- Неужели всю войну в лагерях?!
- Да, в пяти. Но, как видите, выжил. А вы успешно воевали - Герой Советского Союза. Можно спросить: как получилось, что вы только недавно узнали о гибели мамы и сестер?
Саша вздохнул:
- Видите ли, я тоже был в плену, хотя не в таких страшных лагерях, как вы. Ну а после войны я был заключенным в советском лагере. И ничего не знал о маме и сестрах.
Зика, будучи вдвое старше и много повидавшим, поразился:
- Вы были в немецких и советских лагерях? Когда же и как вы успели совершить подвиг?
И Саша вкратце рассказал ему свою историю. Так два исстрадавшихся человека узнавали судьбу друг друга.
Закончив рассказ, Саша спросил:
- А вы, Зика, извините за вопрос, вы где были?
- В самом пекле еврейского ада - в Магдебурге, Бухенвальде, потом в Доре, Освенциме и Биркенау.
- Неужели во всех? Я слышал, что это были самые страшные лагеря смерти.
- Да, самые. Там убили миллионы людей, больше всего евреев. Ни один народ не пострадал от фашистов так, как пострадали евреи: уничтожено шесть миллионов евреев из всех европейских стран. Шесть миллионов! И мне порой кажется, что я был свидетелем чуть ли не половины этих страшных смертей. Я работал в бригаде так называемых зондеркомандо, нас еще называли "тотенкомандо" - похоронная команда. Мы выносили из газовых камер трупы и несли их в крематорий на сжигание. Каждый день. Знаете сколько? После войны комендант Освенцима признался на суде, что там травили газом до десяти тысяч людей в день. А мы переносили их на своих плечах.