Перед вами два исторических романа замечательного русского писателя Валериана Яковлевича Светлова (1860–1934).
В увлекательнейшем произведении "из времен царствования Алексея Михайловича" "При дворе Тишайшего" В. Я. Светлов сумел увидеть историю по-новому, настолько интересно воссоздать жизнь людей того времени, с их радостями и горестями, переживаниями и раздумьями, что целая эпоха предстает перед читателями так, будто она раньше была ему неведома.
Несколько поколений вглядывались в Кунсткамере в черты лица женщины, голову которой столь безбожно долго сохраняли для обозрения, и с интересом познакомились бы с тем, как представил писатель в романе "Авантюристка" жизнь этой преступно известной фрейлины петровского времени.
Содержание:
При дворе Тишайшего 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 29
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 51
Авантюристка 67
ПРОЛОГ. Таверна "Голубая Лисица" 67
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Озеро смерти 75
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Немезида 90
Послесловие 104
Примечания 106
Светлов Валериан Яковлевич
При дворе Тишайшего
Авантюристка
При дворе Тишайшего
Исторический роман из времен царя Алексея Михайловича
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I. Встреча
Зима 1657 года выдалась удивительно теплая, и праздник 21 декабря удался как нельзя лучше. За четыре дня до Рождества Христова москвичи праздновали память чудотворца Петра, первого митрополита, поселившегося в Москве и давшего ей величие.
Уже 19-го числа патриарх явился к царю во дворец, чтобы звать его и старшего царевича; на торжество приглашалась также и вся знать. 21 декабря выдался ясный и солнечный день; легкий морозец, непохожий на обычные рождественские стужи, пощипывал щеки москвичей, торопливо сновавших с праздничными хлопотами по улицам. Народ валил в Кремль, в Успенский собор, где был царь со всеми своими боярами и где обедню служил сам патриарх Никон.
Все были весело настроены и одеты по-праздничному. Ратники забыли, казалось, на время свою вражду к городскому классу и перекидывались с посадскими шутками и прибаутками, кто не спеша, а кто почти бегом стремясь к высокой белокаменной стене Кремля.
- Эй, берегись, служилый! - гаркнул с широких розвальней рыжий детина, гикая и помахивая плеткой.
Служилый едва успел отскочить в сторону, хватив кулаком лошадей… Великолепной масти пара гнедых взвилась на дыбы и шарахнулась на шедших обок проезжей части улицы, но опытная рука возницы таки-удержала… Двоих лишь откинуло в сугроб- и теперь с бранью они барахтались в нем.
В это время из розвальней вышел боярин огромного роста, широкоплечий, с черными, сумрачно сдвинутыми бровями; одет он был в соболью шубу, а на его голове была высокая шапка. Маленькие серенькие глазки злобным взглядом окинули толпу и, остановившись на смельчаке служилом, загорелись, как у волка при виде добычи.
- Это ты осмелился тронуть моих коней? - подступая медленной, тяжелой походкой к высокому стройному стрельцу, спросил он.
Тот, немного струхнув, молча смотрел своими большими голубыми глазами грозному боярину в очи. Легкий пушок покрывал его верхнюю губу и выдавал его юный возраст.
- Молокосос! - разъяренно крикнул боярин. - Не знаешь али, чьи кони?.. - и увесистая пощечина огрела побледневшее было лицо стрельца. Он пошатнулся, схватился за щеку… потом- за висевший на поясе нож… Но боярин перехватил его руку и стиснул ее так, чтобы - на колени стрелец встал, будто прощения попросить… Гот застонал, а все же боком упал… не на колени.
- Эх, боярин, зачем так… парня? - тихо в наступившей тишине попенял кто-то из прохожих. - Оно ведь… и его обиду понять можно.
Боярин оглянулся - и столь зловещ и страшен был его взгляд, что возмущение, собравшее толпу, потупилось ниц…
- Кто говорил?.. - скрипучим голосом спросил боярин.
Все молчали. Стрелец встал и растирал себе руку. Капли холодного пота катились по его высокому белому лбу, на котором слиплись густые русые волосы; его шапка все еще валялась на земле…
- Кто говорил? - повторил свой вопрос боярин. - Кто пожалел другого, а себя забыл? Али не знает, кто я?
- Как не знать… - сказал кто-то, уже другой, со вздохом. - Кому не ведом князь Григорий Сенкулеевич Черкасский!
Боярин, как раненый зверь, кинулся вперед при этом возгласе-вздохе… Но толпа раздалась перед ним, и он очутился лицом к лицу с человеком, вид которого не имел ничего общего ни со служилым, ни с купцом, ни с посадским; этот человек с любопытством смотрел на разыгравшуюся перед ним сцену. По лицу и по одежде это был иноземец.
Невысокого роста, стройный, тонкий и гибкий, как молодая девица, он был черноволос и смугл лицом. Крупные белые, как жемчуг, зубы виднелись из-под длинных черных усов; его большие черные, словно маслины, глаза, подернутые выражением неги и ласки, сверкали теперь неукротимой отвагой и веселым задором. Длинный суконный казакин светло-голубого цвета, плотно стянутый у талии серебряным кушаком и украшенный на груди золотыми газырями с драгоценными камнями, резко бросался в глаза своим оригинальным покроем и богатством.
Москвичи уже знали, что эти длиннополые, тонкие и гибкие люди - грузины, понаехавшие в Москву еще с 1653 года с челобитной к царю Алексею Михайловичу. Все они были знатного рода - по крайней мере сами себя считали таковыми, а по одежде нельзя было отличить одного от другого. Все носили одинакового вида кафтаны, лишь разных цветов; только по богатству отличались их газыри; у кого - серебряные, у кого - золотые с камнями или без них.
Юноша, на которого налетел князь Черкасский, по-видимому, был богат и знатного рода; это сейчас же смекнул строптивый и гордый князь и немного поубавил тона; однако все еще со сдвинутыми бровями он повторил свой вопрос:
- Это ты мне указ давал, чего мне не надлежало делать?
Он был уверен, что грузин не поймет его, а для толпы он все-таки сохранит свое грозное обличье…
Грузин промолчал, а князь, поощренный этим молчанием, усмехнувшись, прибавил:
- Только ведь ты, собачий сын, на православном языке не говоришь.
Грузин побледнел и, схватившись за рукоятку великолепного кинжала, висевшего на его поясе, громко и резко, гортанным звуком, ответил на русском языке, в котором слышался легкий кавказский акцент:
- Кто ты, я не знаю, что смеешь так говорить, а кто из нас собачий сын- ты или я, - скажет тебе мой кинжал!..
Князь Черкасский усмехнулся, скинул на руки своему холопу шубу и стал засучивать рукава кафтана. Потом вытянул вперед обросшую черными волосами руку и вызывающе посмотрел на грузина… Очевидное это было для всех приглашение на кулачный бой.
Но грузин стоял как бы в недоумении…
- Ты чего ж, щенок, ждешь? - весело крикнул князь, предвкушая легкую победу над тоненьким кавказцем. - Али испугался?
И только тогда грузин встрепенулся и проговорил:
- Да где же у тебя кинжал?
- На кинжалах хочешь? - ухмыльнулся князь. - Нет, басурманишка, мы в честном бою силушкой с тобой померяемся. Выходи, что ль, нечего дурака валять!
Грузин с недоумением пожал плечами и оглянул толпу… Народа осталось немного. Колокола перестали звонить; в церквах уже шла обедня, и на улицах почти прекратилось движение. Вокруг князя и грузина остались только страстные поклонники кулачного боя, холопы князя да еще несколько человек, давно знавших, судя по злым выражениям их лиц, о свирепом нраве последнего. Среди них стоял и пострадавший стрелец… Как вдруг очутился он возле грузина и шепнул ему:
- Давай! Ты вон какой махонький- угоди-ка ему кулаком под самое брюхо!
Грузин опять пожал плечами и крикнул нетерпеливо топтавшемуся на месте князю:
- Выходи с оружием, а то не буду биться!
Князь побледнел от злости. Он был страстным любителем кулачных боев и прямо-таки выискивал случаи, где бы мог показать свою удаль и телесную силу. И вдруг такой представившийся ему случай ускользал из его рук. Было на что разозлиться. Однако князь во что бы то ни стало решил заставить своего противника вступить с ним в единоборство без оружия, которого он не терпел уже потому, что совершенно не умел владеть им.
- Ах ты, курицын сын! - заревел он, подступая к грузину. - Тебе оружие надо? Накося! - и он замахнулся кулаком на грузина…
Но тот с удивительной ловкостью увернулся от удара, который, наверно, был бы для него смертельным, как вдруг- и когда только успел он выхватить кинжал из ножен? - вонзил его в быкообразную шею своего противника…
Это случилось так внезапно и быстро, что все ахнули.
Князь, зарычав, как дикий зверь, медленно стал опадать всей свой огромной могучей тушей на землю. Золотая рукоятка кинжала сверкала на зимнем солнце, а красный рубин, вделанный в нее, переливался кровавыми огнями. Князь сам имел еще достаточно сил, чтобы, охватив кинжал, отшвырнуть его от себя. Но из его глубокой раны уже хлынула на белый снег широким потоком темная кровь.
- Лови… лови… изменника! - прохрипел князь и тут же потерял сознание.
Холопы окружили раненого и старались втащить его в розвальни; несколько человек кинулись за грузином, но ни его, ни стрельца уже не было видно. Когда князь повалился, как срубленный дуб, а толпой овладело оцепенение, стрелец быстро схватил чужеземца за руку и потащил его в соседний проулок.
- Бежим, молодец! Я укрою тебя! - шептал он, пугливо озираясь. - Ничего, так князю и надо! Зверь-человек. Ну, а если поймают тебя, то запытают.
- Да за что же? - покорно идя за стрельцом, спросил грузин. - Не я его вызывал, он - меня. Он меня, не по правилам, первый ударил, я только ответил на удар ударом…
- Вестимо. Вдарь он тебя по башке, так на месте и пришиб бы. Так то он, боярин, а ты - иноземец. Иноземцу за убийство боярина либо служилого и даже холопа плохо приходится. Засудят, запытают…
- Вздор какой ты говоришь! - нахмурившись, возразил грузин. - Как это меня за правое дело запытают? Разве я какой нибудь безродный?.. За меня есть кому вступиться. Я и сам не хуже вашего боярина - царской крови. Здесь, в Москве, моя царевна Елена Леонтьевна, с внуком Теймурасовым, Николаем, а я- его воспитатель и родственник Елены Леонтьевны. Как это меня можно запытать?.. - и грузин гордо посмотрел на своего спутника.
Но того, видно, мало удивил высокий ранг иноземца. Он только покрутил головой и, опасливо оглянувшись, ответил:
- Ступай-ка в эти ворота. Схоронимся пока. Там видно будет. - Он пропустил своего спутника в низенькие почерневшие ворота и, ступив за ним во двор, тщательно запер их на засов, еще раз оглядев пустую улицу. - Ступай же за мной! - сказал он грузину, видя его нерешительность.
Тот нехотя последовал за ним.
II. В корчме
В маленькой, но чисто убранной горенке сидели оба молодых человека перед накрытым белой скатертью столом, уставленным яствами. На столе находился большой чайник, из которого стрелец то и дело наливал себе в стакан сбитень. Перед грузином стояла чарка с вином, но он лишь чуть-чуть прикасался к ней губами.
- И зовут меня Провом, по отчеству Степанычем, а прозвище мое- Дубнов! - продолжал разговор стрелец, шумно отхлебывая сбитень с блюдца. - Числюсь я на царевой службе: третий уж год с Петровок пошел. Рода буду я все же дворянского. У отца и посейчас Дубновки в Новгороде имеются… А братишка мой старшой с боярином Ордын-Нащекиным в чужие земли венецийские и другие заморские города езживал… Да что ж ты, молодец, не пьешь? - обратился он к молча слушавшему его собеседнику. - А еще, слышь, молвят, что вы, грузины, дюже горазды выпить! - с легкой насмешкой проговорил он и налил себе вина из братины.
- Да, мы любим пить, но только свое, кавказское вино… А это, - он отхлебнул и поморщился, - не очень хорошее! И здесь пить неприятно - жарко, душно. Почему ты привел меня сюда, а не пошли мы в корчму?
- Мы и есть в корчме, только с заднего хода, - смеясь, ответила Дубнов.
- Почему- с заднего? - продолжал допытываться грузин.
- А потому самому, что в корчме в праздничный день ничего и нет- ведь корчма заперта. Нешто не знаешь царева указа? "В воскресный день и Господские праздники не работать никому; в субботу прекращать работу, как заблаговестят к вечерне". Ну, понял? Стало быть, корчма и закрыта, чтобы, значит, прислужники и хозяева не работали.
- А что же в праздники делать? - усмехнувшись, спросил грузин.
- "В воскресенье, Господские праздники и великих святых приходить в церковь и стоять смирно", - ответил Пров Степанович словами из царского указа. - И еще указано: "Скоморохов и ворожей в домы к себе не призывать, в первый день луны не смотреть ее, в гром на реках и озерах не купаться, с серебра не умываться, олова и воска не лить; зернью, картами, шахматами и лодыгами не играть; на браках песен бесовских не петь и никаких срамных слов не говорить; кулачных боев не делать". Смекаешь ли, молодец? - подмигнул он грузину. - А кто ежели не послушается, бить того батогами; "домры, сурны, гудки, гусли и хари искать и жечь". Во как! И указ этот должен знать каждый. А ты небось не знал?
- Не знал! - покачав головой, ответил грузин. - Да где же мне знать? Говорить по-русски я выучился легко, а читать по-писанному не умею. Грамота ваша совсем отличная от нашей.
- Если бы знал ты боярина, небось не затрогал бы? - сочувственно спросил Дубнов.
- Нет, все равно, я сказал бы, что хотел сказать, и на бой вышел бы.
- А батоги?..
- Меня бить батогами? - сверкнув взором и гордо закидывая голову, с усмешкой спросил грузин.
- А и тебя… ты что за птица такая?
- Кто же бы это смел меня бить?
- А по царскому указу, на Съезжем дворе.
- Меня? Князя родового?
- А что за важность? Не рушь, значит, царского указа. А рушишь- отведай царских батогов. Ничего, что ты князь. Вот батюшка-царь онамеднясь стольника своего, князя Григория Оболенского, в тюрьму послал за то, что у него в воскресный день люди и крестьяне работали черную работу да он, же, князь Григорий, скверные слова говорил…
- Так то - тюрьма, а не батоги! - возразил грузин.
- А кто же его знает, может, боярин-то и батогов отведал? - задумчиво проговорил Пров Степанович. - Да разве он выйдет на Красную площадь поведать народу, что, мол, его батогами били? Ни в жизнь! В себе скроет срамоту-то свою.
Грузин пожал плечами.
- Значит, и мой враг, вот этот самый ваш боярин, пойдет в тюрьму и батогов попробует? - злобно спросил он у Дубнова.
Тот протяжно свистнул, налил себе еще сбитня на блюдечко и стал тихонько подувать на горячее… Потом, торопливо сделав несколько глотков, он поставил блюдце на стол, рукавом кафтана вытер губы и, лукаво посмеиваясь своими голубыми глазами, весело спросил:
- Нешто, думаешь, князь жив остался? Я так думаю, что наш обидчик к вечеру Богу душу отдаст.
- Нет! - покачал головой грузин. - Я хочу с ним еще раз драться, а теперь я ему только показал, какова у меня рука и каков верный глаз. Я метил в шею повыше кости, туда и попал. Боярин ваш жив будет, и я ему еще покажу, как оскорблять грузина.
Он победоносно посмотрел на молодого стрельца, ожидая от него изъявления восторгов. Но румяное веселое лицо того вдруг потемнело, в глазах отразились смущение и страх. Он взъерошил свои курчавые русые волосы, густо вившиеся вокруг его высокого белого лба, и с искренним сожалением проговорил:
- Эх-ма!.. Маха ты дал, что не убил…
- Разве я- убийца? - гордо спросил грузин. - Ты говоришь, он князь? Большой боярин? А разве он поступил со мной по-княжески? Бросился на меня, не предуведомив о нападении! Так только поганые персы поступают, а честные люди на бой идут открыто, при всем народе, во всем вооружении, и спор свой решают равным оружием, а не тем, кто больше ростом да большей силой наделен от Бога. Что ж? И я ведь поступил не по правилам боя, да уж разобидел князь меня руганью да насмешкой, ну и не вытерпел, немножко проучил его… Но убивать?.. Нет, я - не убийца, друг мой.
- Ну, так теперь он меня убьет! - досадливо заметил стрелец, принимаясь снова за сбитень и безнадежно махнув рукой.
- Ну, это еще как Бог рассудит. Мы ведь с вами одному Богу молимся. Он нас и рассудит.
- Да, как же, держи карман шире, станет князь Черкасский Божьего суда дожидаться. Пырнет он тебя где либо в закоулке и в Москву-реку сволочит. Вот тебе и вся недолга.
- Так поступают только разбойники…
- Ну, уж я там не знаю, как кто поступает, а только тебя, молодец, мне очень жаль, да и себя чуточку… Не успокоится боярин Григорий Сенкулеевич, пока врагов своих не изведет злою смертью. А как тебя величать, как по отчеству звать, добрый молодец?
- Князь Леон, Вахтангов Джавахов! - ответил грузин с нескрываемой гордостью.
- Прозвище мудреное! Ну, князь Леон, совет тебе мой добрый: уезжай-ка ты восвояси, пока еще ноги носят. Ведь иначе князь Черкасский сживет тебя со света белого, размечет твои косточки по ветру буйному. Улепетывай-ка поскорей в свое царство, если такое есть где на земле!
Грузин равнодушно выслушал его и при последних словах пожал только плечами.
Пров Степанович налил себе и ему вина и продолжал:
- Выпьем на дорожку, и с Богом! Если ты правду говоришь, что глаз твой верный и князь только ранен, то через неделю он очухается и примется тебя отыскивать, а ты уж будешь далеко, и ему будет тебя не достать. А я как-никак пока схоронюсь, хоть у батьки на хуторе. Да меня он за тобой-то, я так думаю, и позабыл: весь ведь он на тебя распалился. Ну, доброго пути! - и Дубнов залпом выпил плохое рейнское вино, которое подавалось в корчме.
- Я никуда не уеду! - отодвигая от себя чарку с вином, хладнокровно проговорил Джавахов.
- То есть как же это?.. - поперхнувшись, спросил Дубнов. - Или жизнь тебе не мила, что сам на рожон лезешь?
- Я не могу ехать без царевны; я приставлен за царевичем Николаем смотреть и без указа царевны отлучаться никуда не могу.
- Добудь у царевны своей указ. Скажи, что тебе опасливо на Москве оставаться, она и даст.
- Может, и даст, да я все равно не уеду!
- Или зазноба? - лукаво подмигнув, спросил Пров.
- Никого у меня нет здесь, - нахмурившись, ответил грузин.