- Надеюсь, что скоро, - дрожащим голосом, выдававшим его возраст, охотно ответил Полибий. - Работается мне, правда, увы, не так легко, как прежде. Быстро устаю. Вот и сейчас даже не смог дойти до дома, - пожаловался он, - решил зайти сюда, отдохнуть… Да и годы, кажется, сделали меня сентиментальным. Приходится затрачивать немало усилий, чтобы продолжать свою "Историю" без прикрас и слезливости.
- Я читал твою последнюю книгу, в ней ты полностью верен себе! - уважительно заметил Эвбулид и добавил то, что слышал от философа у Пестрой стои: - Это прекрасное знание материала, глубокая философская оценка каждого приводимого тобою факта!
- Правда? - по-детски обрадовался похвале Полибий и вздохнул: - Это умение быть точным во всем с каждым днем дается мне все труднее…
- И тем не менее ты написал тридцать два великолепных тома!
- Уже тридцать пять! - поправил Эвбулида Полибий и пояснил: - За два с половиной года, что я снова провел в Риме, я закончил еще три тома. Еще пять - и я расскажу потомкам, как Рим в течение каких-то пятидесяти лет стал властелином всего мира!
- Как жаль, что я смогу узнать об этом лишь через несколько лет, когда ты закончишь весь свой труд! - вздохнул Эвбулид.
- Ну отчего же? - улыбнулся Полибий, и в его голосе появились молодые нотки. Эвбулиду даже поверилось в слухи, что историк до сих пор катается на лошади! - Я этого не скрываю и сейчас!
Ножницы и расчески замерли в руках метеков. Посетители в дальних углах даже привстали со своих мест, чтобы услышать каждое слово знаменитого историка.
- Если ты читал мои прежние тома, - продолжал Полибий, - то знаешь, что я отношусь ко всем государствам, как к живым организмам. Каждое государство рождается, мужает и… умирает. Так было с Персией, с Македонией… Так, увы, происходит сейчас и с нашей Грецией. С Римской республикой же дело обстоит иначе. Преимущества ее государственного строя так велики, он столь совершенен, что я сулю Риму расцвет и незыблемость на все времена!
- Как? - воскликнул пораженный триерарх. - Бесчинства римских легионов в чужих землях будет продолжаться вечно?!
- Я всегда был противником излишней жестокости римлян, и не скрывал этого ни здесь, ни в Риме! - возразил Полибий. - Но тысячу раз я согласен с выводом Панеция, который оправдывает политику Рима тем, что только единое мировое государство может осуществить божественное единство разума на земле!
- Кажется старик выжил из ума! - прошептал на ухо соседу триерарх и громко, чтобы все слышали, спросил у Полибия:
- Так, значит, каждое государство, совсем, как человек рождается?
- Да, - кивнул Полибий.
- Мужает и гибнет?
- Конечно!
- Но тогда, по твоим же словам, если Рим родился и сейчас возмужал, то он должен и погибнуть! - торжествующе воскликнул триерарх. - И чем раньше, тем лучше для всех нас! - ударил он кулаком по лавке.
- Рим? - вскричал Полибий. - Никогда! Рим - это счастливое исключение! Это - верх справедливости…
- То-то этот Рим забрал тебя с тысячью заложников себе, а вернул живыми лишь триста! - усмехнулся в дальнем углу пожилой афинянин.
- Рим - это идеальный государственный строй! - Не слушая больше никого, увлеченно твердил Полибий. - Это смешанные надлежащим образом все три известных формы правления: монархия, аристократия и демократия, это…
- И такому человеку благодарные греки поставили памятники в Мегалополе, Тегее, Мантенее, десятках других городов! - печально вздохнул триерарх.
- Ты забыл, что он десять лет назад вступился за Грецию! - с укором напомнил Эвбулид. - И сенат пошел на уступки только из уважения к его авторитету!
Метеки, освободив кресла, почти одновременно подскочили к Полибию, который уже рассуждал сам с собой, перейдя на чуть слышный шепот.
- Садись в мое кресло! - умоляюще заглянул ему в глаза финикиянин.
- Нет, в мое! - оттеснил его плечом элидец.
Полибий очнулся и невидящим взглядом обвел цирюльню.
Остановил удивленные глаза на почтительно склонившихся перед ним метеках.
- Не беспокойтесь! Я отдохнул! - воскликнул он, легко поднимаясь с лавки. - Мне надо спешить - меня ждет тридцать шестая книга моей "Истории"!
- А разве ты не желаешь обновить завивку на своих кудрях?
- Или привести в порядок ногти?
- Как-нибудь в другой раз! - возразил историк и с несвойственной его возрасту быстротой направился к двери: - Мой труд торопит меня…
- Тогда ваша очередь! - разочарованно обратились метеки к триерарху и Эвбулиду.
Снова защелкали ножницы, запахло благовониями.
Ощущая приятный озноб в голове от беглых прикосновений металла, чувствуя, как отмокают пальцы в теплой воде, настоянной на травах, Эвбулид никак не мог взять в толк, что происходит в мире. Странные странности! Римлянин дает ему, греку, в долг, в чем отказали Эвбулиду его соотечественники. А греки, причем, такие, как Полибий и Панеций, защищают кровожадный Рим, оправдывая все его убийства и войны, в том числе и порабощение Греции… От этих тревожных мыслей его отвлек финикинянин. Он поднес к лицу Эвбулида зеркало и спросил:
- Может, завить волосы? Это сейчас очень модно, особенно если идешь на званый ужин!
- Да, пожалуй, - согласился Эвбулид. А его сосед триерарх неожиданно захохотал:
- Тогда завивайте меня в три раза крепче, потому что я зван сегодня сразу на три ужина. И, клянусь трезубцем Посейдона, - мрачнея, пообещал он, - напьюсь на них так, что позабуду и Рим, и всех его прихвостней!
2. Двадцатилетняя Гедита
Когда Эвбулид вернулся домой, в мужской половине все уже было готово к приходу знатного гостя.
Клине, всегда покрытые грубым шерстяным сукном, на этот раз были застланы яркими, дорогими покрывалами, приданым Гедиты, вынутым из сундуков; Армен сдвинул их так, чтобы Эвбулиду было удобно вести беседу с Квинтом.
Еще три клине, одолженные у соседей, стояли у стены на тот случай, если Квинт приведет с собой товарищей, или заявятся незваные гости - параситы.
Тазы для умывания, венки из роз, расшитые цветами подушки и пестрые коврики, - все лежало на своих местах.
За несколько часов, которые провел Эвбулид в цирюльне, повар, судя по ароматам, идущим из кухни, честно зарабатывал две драхмы.
- Гедита! - громко позвал Эвбулид, довольно потирая ладони.
- Иду-у! - послышалось из гинекея.
Что-то в голосе жены приятно удивило Эвбулида. Таким он слышал его разве что тринадцать лет назад из приоткрытых окон ее девичьей комнаты.
- Гедита! - нетерпеливо повторил он.
- Я здесь…
Эвбулид оглянулся и замер.
На пороге гинекея - словно и не было этих тринадцати лет - стояла Гедита! Куда делись хмурые морщинки, старящие ее лицо? Где поселившиеся в ее глазах усталость и недовольство? Всегда покрытые пеплом домашнего очага волосы на этот раз были тщательно уложены волнистыми локонами. Щеки и губы аккуратно раскрашены в нежный румянец. Брови подчеркнуты сажей, веки оттенены углем. Но главное - глаза. Они были прежними - молодыми и счастливыми. А еще духи - Эвбулид сразу узнал их запах и вспомнил: свадебный месяц гамелион, полнолуние, прячущая под покрывалом лицо Гедита и священный гимн, которым встречали их родители и соседи:
"О, Гимен, о, Гименей!.."
Гедита смутилась от долгого взгляда мужа, опустила глаза и ласково, совсем как в дни их минувшей молодости, сказала:
- Эвбулид, наконец-то и наш дом заметили боги… Неужели это были наши рабы?
- Наши, Гедита! Конечно же, наши!
- С такими рабами мы действительно расплатимся с Квинтом! А я так боялась…
- Видишь - и совсем напрасно!
Эвбулид подошел к жене и тоже, как в молодости, взял ее за руки. Шепнул на ухо:
- А знаешь, как мы отблагодарим нашего главного покровителя - Гермеса? Сына, который родится у нас после сегодняшней ночи, мы назовем его именем!
- Эвбулид! Здесь же дети…
Гедита показала глазами на приоткрытую дверь гинекея, откуда выглядывали Фила и Клейса.
- Ну и что? - воскликнул Эвбудил и подхватил на руки младшую дочь: - Фила, Клейса, скажите маме, вы хотите, чтобы у вас был братик по имени Гермес?
Фила стыдливо закрыла лицо платком и скрылась за дверью. Клейса, забавно выговаривая слова, спросила:
- А он тоже будет из глины, как тот Гермес, что живет у нас за дверью?
- О боги!..
Эвбулид быстро опустил Клейсу на пол и ударил себя кулаком по лбу.
- Забыл! Совсем забыл…
- Что случилось? - встревожилась Гедита. - Эвбулид, на тебе же лица нет!
- Я…
- Ну говори же, говори!
- Я обманул бога!
- Ты?! Ты, не обманувший в жизни ни одного человека - обманул бога?! Эвбулид, ты наговариваешь на себя!
- Если бы это было так!
Эвбулид тяжело опустился на клине.
- Сегодня утром я пообещал Гермесу, что поставлю ему в случае удачи каменную статую и новый алтарь, принесу в жертву лучшего поросенка, какого только можно будет найти на агоре! И вот он подарил нам удачу, да что удачу - счастье! А я с этими проклятыми атлетами и цирюльниками забыл о своем обещании!
- Что же теперь делать, Эвбулид? - встревожилась не на шутку Гедита.
Эвбулид вскочил с клине, отталкивая бросившегося к нему на помощь Армена, сам начал завязывать ремешки на сандалиях.
- Скорее на агору! - бормотал он, путаясь с непривычки в ремешках и в конце концов позволяя Армену обуть себя. - В лавки каменотесов, в мастерские скульпторов…
Громкие удары железного молотка в дверь оборвали его на полуслове.
- О боги! - прижала к лицу ладони Гедита. - Что же теперь будет? Может, Квинт, подождет, пока ты сбегаешь? - с надеждой спросила она.
- Квинт? - грустно покачал головой Эвбулид. - Никогда!
Стук в дверь повторился.
- Армен, - слабо надеясь, что это пожаловал Демофонт за старым долгом или кто-нибудь из дружков Диокла, окликнул Эвбулид. - Что стоишь? Иди посмотри, кто там?
Кряхтя и отряхивая с хитона мучную пыль, принесенную с мельницы, старый раб медленно прошел через комнату. Неторопливо открыл дверь, за которой тут же послышалась ругань, сопровождаемая звонкой затрещиной, и возвратился с несвойственной ему быстротой.
- К тебе гость, господин, - потирая затылок, сказал он. - Велено доложить: Квинт Пропорций, благородный квирит всаднического сословия…
3. Благородный квирит
- Эгей, Эвбулид, Марс тебя порази! - прогремело за порогом. - Ты что - нарочно забрался в это проклятое богами место Афин?!
Гедита проворно подхватила на руки заплакавшую Клейсу и скрылась в гинекее. Обычай запрещал ей находиться в мужской половине в присутствии чужих людей, и она не могла даже поблагодарить римлянина за все, что он сделал для них.
Дверь грохнула, закрываясь, словно в нее попал свинцовый снаряд, пущенный из пращи умелой рукой.
Квинт Пропорций стоял на пороге, с недовольством разглядывая заляпанные зловонной грязью сапоги из мягкой темной кожи, скрепленные на подъеме красивой пряжкой в форме полумесяца.
- Или я дал тебе недостаточно денег, чтобы ты мог пригласить меня в более достойное место? - отрывисто бросил он, хмуро осматривая закопченные стены и низкий потолок.
- Не беспокойся, Квинт! - радушным тоном поспешил смягчить раздражение гостя Эвбулид. Он подтолкнул к римлянину Армена и пообещал: - Сейчас мой раб разует тебя и почистит твои дорогие сапоги! Они станут еще лучше, чем когда ты впервые увидел их в лавке сапожника!
- Я вообще не видел их в лавке у сапожника, потому что это подарок брата! - желчно возразил Квинт, скользнул по Армену презрительным взглядом и процедил сквозь зубы: - Разве этот раб годен еще на что-нибудь? Такого я давно бы уже отправил на остров Эскулапа!
Римлянин перехватил благодарный взгляд Армена, принявшего его слова за чистую монету и нахмурился:
- К тому же он дурак и неуч. Пусть лучше приведет с улицы моего раба и отвяжет твою собаку. Я не желаю, чтобы расплодившиеся в ваших Афинах параситы и бродяги помешали мне приятно провести вечер!
- Но у меня нет собаки! - развел руками Эвбулид. - Мне пока нечего охранять от воров.
- Тогда возьми веревку и привяжи к двери этого старого раба! - проворчал Квинт. - Да вели ему лаять погромче на прохожих. Хоть какая-то польза будет от дармоеда!
Эвбулид незаметно для гостя сделал Армену знак убираться из комнаты. Армен выскользнул в дверь и почти тут же в дом вбежал смуглый египтянин. Упав на колени перед Квинтом, он ловко снял с него сапоги, пододвинул таз с водой и столик с благовониями, тщательно вымыл ноги своего господина, обильно надушил их. Затем схватил подмышку грязные сапоги и стремглав бросился с ними в угол - приводить в порядок. И все это - без единого слова.
- Твой раб на зависть! - воскликнул Эвбулид, привыкший видеть в чужих домах и на улицах Афин ленивых, вечно огрызающихся рабов. - Но почему он все делает молча? Ты, наверное, недавно купил его, и он еще не понимает ни эллинской, ни вашей речи?
- Он все понимает, мерзавец! - усмехнулся Квинт. - Просто не разговаривает.
- Так он - немой?
- Он более, чем немой! - подчеркнул Квинт и, видя, как вытягивается лицо Эвбулида, объяснил: - Я запрещаю своим рабам разговаривать. Зачем? Лишняя роскошь. Рабы - это орудие труда, такие же, как телега или мотыга. Скажи, разве ты видел, чтобы телега разговаривала, или мотыга смеялась?
- А если ему захочется поговорить? - с жалостью покосился на чистящего сапоги египтянина Эвбулид. - Мало ли - земляка встретит или случайно что-нибудь скажет?
Квинт равнодушно пожал плечами.
- Тогда, клянусь Марсом, это будут последние слова в его мерзкой жизни. Я прикажу вырвать ему язык. А если после этого он, как ты выразился, "случайно" еще и замычит, - шумно зевнул он, - я велю раздробить ему колени, как последнему беглецу или вору, и выброшу за забор - подыхать!
- И после этого ты не боишься иметь у себя в доме на смерть озлобленных рабов? - зябко поежился Эвбулид.
- Сколько рабов - столько врагов, как говорят у нас в Риме! - усмехнулся Квинт. - Зря что ли я держу у себя нескольких преданных мне надсмотрщиков? Эти негодяи из страха, чтобы я не отослал их на рудники или не продал ланисте в гладиаторы, доложат мне то, о чем еще только начинают замышлять рабы! Они передадут мне мысли даже мертвого! Но я и сам вижу своих рабов насквозь. Как считаешь - о чем сейчас думает этот мерзавец?
Квинт кивнул на египтянина, который, вздрогнув, еще быстрее стал водить тряпкой по сапогам.
Эвбулид взглянул на раба и предположил:
- О чем еще может думать всегда голодный раб?.. Наверное, слышит вкусные запахи и хочет есть. Ты позволишь Армену накормить его на кухне?
- А это ты сам спроси у него! - предложил Квинт.
- Но ведь ты… вырвешь у него за это язык!
- Конечно!
Римлянин с усмешкой взглянув на растерявшегося Эвбулида, сам обратился к рабу:
- Как ты посмел не ответить моему другу?
Египтянин вздохнул и стал водить тоскливыми глазами по комнате.
- Квинт, не надо! - не выдержал Эвбулид, жалея, что поддержал этот разговор.
Но римлянин не успокаивался.
- Значит, ты и мне не хочешь отвечать! - надвинулся он на раба. - Знаешь, как я поступаю в таких случаях? А ну выбирай, что тебе дороже - язык или голова, с которой ты мигом распростишься за неподчинение господину! Ну, хочешь жрать или нет?!
- Квинт! - закричал Эвбулид, с ужасом глядя то на Пропорция, то на сжавшегося раба. Понимая, что еще мгновение, и египтянин не выдержит этой пытки, он хлопнул в ладоши: - Эй, повар!
- Да, господин? - тут же послышалось из кухни.
- У тебя все готово?
- Конечно!
- Вноси!
Эвбулид словно ненарочно встал между Квинтом и рабом, и стал показывать гостю, на какое клине ему забираться.
Собственноручно пододвинул для удобства под ноги римлянина маленькую скамеечку. Остывая, Квинт погрозил рабу кулаком, забрался на покрывало и лег, опираясь на левую руку.
Повар, приветливо улыбаясь, внес небольшой столик, уставленный блюдами из рыбы и мяса. Между ними стояли мисочки с острыми приправами и соусами. С этих возбуждающих аппетит блюд греки всегда начинали свои пиры.
- А где же яйца? - нахмурился Квинт, придирчиво осмотрев столик.
- Я думал, что здесь, в Афинах… - начал было Эвбулид, но Квинт оборвал его:
- Я не собираюсь менять своих привычек ни в Риме, ни в его провинциях! Раз заведено моими предками начинать трапезу яйцами и заканчивать ее яблоками, пусть твой повар так и сделает!
Эвбулид жестом поторопил повара выполнять приказание гостя, и пока тот возился на кухне, выскочивший из угла раб надел на головы пирующим венки из роз. Помогая ему ровно уложить венок, Эвбулид почувствовал, как дрожат руки египтянина.
- Вот это другое дело! - обрадовался Квинт, замечая в руках вбежавшего повара миску с яйцами. - Молодец!
Повар зарделся от похвалы. Квинт заметил это и сдвинул брови:
- Но я уверен, Эвбулид, что твой повар - большой плут и мошенник!
- Это не мой повар - я нанял его сегодня на агоре!
- Какая разница! - продолжал злословить в адрес переминавшегося с ноги на ногу повара Квинт. - Все они рады отщипнуть кусок от чужого добра! Вот мы в Риме держим их в кулаке, и чуть что - наказываем розгами. А у вас один повар, говорят, так обогатился остатками со стола своего господина, что купил себе десять больших домов!
- Ты, наверное, слышал это в цирюльне? - улыбнулся Эвбулид.
- Это еще почему?
- А потому, что тот повар, кстати, звали его Мосхион и служил он Деметрию Фалерскому, построил себе не десять, а три дома. Хотя, он, действительно, был большим мошенником, и в Афинах даже высокопоставленным семьям приходилось страдать от его наглости.
- И этот из того же теста! - подвигаясь к столику, проворчал Квинт. - Все рабы и вольноотпущенники - воры и мошенники!
Он поводил над блюдами рукой, не зная, с какого ему начинать. Наконец, остановил свой выбор на дымящейся колбаске. Обмакнув ее в щедро сдобренную чесноком подливку, поднес к дрогнувшим от нетерпения губам.
- О-у-гмм! - промычал он, вонзая в нее крепкие зубы. - М-мм!
Эвбулид с недоумением покосился на зажмурившегося от наслаждения гостя. Квинт расправлялся с колбаской так, словно сидел у походного костра, а не в требующем уважения афинском доме. Видя, как тают в мисках колбаски и мясо, Эвбулид заторопил повара, чтобы тот вносил новый столик.
При виде перемены блюд глаза римлянина заблестели. В огромной чаше, обложенный яблоками и зеленью, истекал розовым соком поджаренный до румяной корочки заяц. В маленьких кастрюльках млечно белели сочные кальмары, алели вареные крабы, чернели особым способом приготовленные куски черноморского ската. Вид толстобокого угря, круто засыпанного крупинками соли, вызвал у Квинта восторг.