- Не думай, что я, как бывший раб, не могу отличить медного обола от сиракузского статера! Я прекрасно знаю, что на эти деньги можно построить три, даже пять твоих парусников. Но люди, которых ты должен доставить в Рим, стоят больше… В сто, в тысячу раз! - Голос всадника сорвался, и он тихо добавил: - Есть вещи, которые нельзя измерить ни блеском серебра, ни тяжестью золота. Ты понимаешь меня?
- Да! Конечно! - не веря своему счастью, вскричал моряк, хотя весь вид его выражал недоумение тому, что на свете что-то может быть лучше приятной тяжести золотых монет.
- Но если ты погубишь их, то, клянусь Афиной Палладой, - ты узнаешь истинную цену этим статерам! - пригрозил всадник. - Иди и помни, что я тебе сказал!
Владелец парусника, кивнув, попятился. Потом сорвался с места и побежал. Поднявшись на палубу своего судна, он закричал матросам, чтобы скорее поднимали паруса. Наконец, оттолкнул кормчего и сам стал за рулевое весло.
Всадник долго смотрел на уходящий вдаль парусник. Лишь когда его очертания слились с рябью морских волн, вспомнил о рабах.
- Так, значит, вы ничего не понимаете?
- Да, господин! - ответил за всех Афиней.
- Не называй меня так!
- Но твои дорогие одежды, золотое оружие… - пробормотал беглец. - Судя по всему, ты очень важный человек в Сицилии!
- Да, я член Совета базилевса Антиоха, - кивнул всадник. - И все равно повторяю - не называй меня господином!
- Хорошо, гос… - осекся Афиней и, виновато посмотрев на всадника, спросил: - А кто этот Антиох? Разве мы в Сирии?
- Мы в Новосирийском царстве! - нехотя усмехнулся всадник. - Так отныне Антиох повелел называть Сицилию. А сам Антиох - это Евн! Ну а тебя как зовут?
- Афиней! - охотно ответил грек.
- Афиней? - вздрогнул всадник. - Знакомое имя… Точно так же называли меня и мои господа. Афиней - значит, раб из Афин! Так ты действительно из Афин?! - в его глазах появилась радость. - Как там они? После рассвета по-прежнему никого не застать дома? А Пестрый портик? Он все еще собирает вокруг себя философов и ротозеев? Что же они обсуждают сегодня?
- Я не был в Афинах двадцать семь лет… - вздохнул Афиней.
- Тогда мои новости будут для тебя свежее! - с горечью усмехнулся всадник. - Ведь я всего два года, как оставил Афины. Вернее… - неожиданно помрачнел он, - Афины сами оставили меня и сделали Афинеем. Но здесь, в Сицилии, я снова стал Фемистоклом!
- А я, значит, Клеобулом? - нетвердо выговорил свое имя грек.
- Да! - улыбнулся Фемистокл. С того дня, как он оставил Афины, его облик изменился почти до неузнаваемости. Тугие щеки запали, лицо посерело, набрякло морщинами на лбу и в уголках губ. Минуя молодость, за годы рабства из юноши он превратился в зрелого, испытанного судьбой мужчину.
- А я, выходит, снова стану Дейоком? - уточнил у него Прот, во все глаза глядя на горы и леса этой сказочной страны, где рабы сами стали господами.
- Конечно! - кивнул ему Фемистокл, и вдруг лицо его помрачнело. Он хотел было что-то добавить, но Клеобул уже обнимался с Протом, бывший гладиатор - с тремя беглецами. Все они, радуясь, плача от счастья, выкрикивали свои полузабытые имена.
- Дейок! Я снова Дейок! - кричал Прот.
- А я Клеобул!
- А я - Петесух!
- Кореид!
- Нидинтум!
- Адраст!!
- Фрак!
- Вот те раз! - воскликнул Прот, обращая свое счастливое лицо к бывшему гладиатору. - Опомнись! Мы уже не в Риме!
- Откуда я могу знать свое имя, если меня сделали рабом, когда я был еще ребенком? - огрызнулся Фрак. - Вот таким! - объяснил он Фемистоклу, чуть-чуть разведя в стороны свои огромные ладони. - Фрак, и все тут!
Фемистокл понимающе кивнул беглецу, хотя трудно было представить, что этот рослый человек с изуродованным лицом и руками был когда-то грудным ребенком. Он зримо увидел, как его, ничего не подозревавшего о своей будущей доле, может, обезголосившего от тщетных попыток дозваться матери, вез в обозе римский купец, подсчитывая доходы. Прикинул, сколько мук вынес за жизнь в рабстве этот не знающий даже вкуса свободы человек, и мягко сказал ему:
- Фрак, так Фрак. Главное, что ты скоро станешь свободным человеком!
- Скоро? - воскликнул Прот, думая, что ослышался. - А разве мы уже не свободны?!
- Нет… - покачал головой Фемистокл, отводя глаза в сторону. - Вы получите свободу только…
- Только? - шагнул вперед Фрак, торопя замолчавшего грека.
- …когда согласно повелению Антиоха докажете свою преданность нашему делу! - неохотно ответил Фемистокл. - Сейчас мы направимся под Мессану, которую осаждает наша армия. Вы пойдете с нами. Тот, кто примет участие в штурме и убьет сицилийского господина, получит от Антиоха свободу.
- А как он узнает, что я убью этого господина? - поинтересовался Прот.
- Очень просто! - объяснил подошедший Серапион. - Для этого ты отрежешь его голову или руку и положишь ее перед нашим обожаемым базилевсом!
- Голову? - вскричал Клеобул, и лицо его исказилось. - Руку?!
- А что если я принесу две головы, или пять? - улыбаясь спросил Фрак.
Фемистокл не ответил ему, и, обращаясь к остальным беглецам, сказал:
- На месте вас разобьют по декуриям и выдадут оружие. Еще что-нибудь вас интересует?
- Да! - воскликнул Прот. - А Тавромений тоже в руках нашего обожаемого базилевса?
- И Тавромений, и Акрагант, и Катана, и Энна! - кивнул Фемистокл.
Серапион подозрительно покосился на Прота:
- А почему это тебя интересует наша столица?
- У меня там… родственники в домашних рабах! - быстро нашелся Прот. - Сестра и брат!
- Тогда тебе надо найти их! - посоветовал Фемистокл и предупредил засиявшего Прота: - Но не надейся, что ваша встреча произойдет так скоро. Сначала ты будешь под наблюдением начальника своей декурии, и только когда он сочтет это возможным, сможешь отлучиться по своим делам из отряда!
- Сколько же на это уйдет времени? День? Два? Неделя?!
- Я думаю, несколько месяцев.
- Несколько месяцев?! - воскликнул пораженный Прот.
- Кто это? - тихо спросил Фемистокл, наклоняясь к Клеобулу.
- Пергамец. Из домашних рабов римского купца. Хозяин приказал отделать его до полусмерти и выбросил на остров Эскулапа.
- За что?
- Говорит - за каплю пролитого вина.
- А ты хотел называть меня господином! - укоризненно заметил Фемистокл и, снова взглянув на пустынное море, сказал беглецам: - При штурме Мессаны, обрушивая свой меч на богатых сицилийцев, помните, что пощады заслуживают те, о ком их рабы скажут, что это были добрые господа! Их человечность по отношению к вашим собратьям должна остановить вас! Примером тому пусть служат вам те трое…
Фемистокл повернулся к морю и долго смотрел на его бескрайнее синее пространство, такое же загадочное и таинственное, как и опускавшиеся над островом сумерки.
3. Планы Фемистокла
Через полчаса они тронулись в путь к Мессане.
- Эти трое были совсем не похожи на обезумевших от жадности и жестокости сицилийских господ! - ведя коня в поводу, рассказывал идущему рядом Клеобулу Фемистокл, и Прот, помещенный по приказу сострадательного грека в роскошную повозку, внимательно вслушивался в долетавшие до него слова: - Они обращались со своими рабами, как… с людьми. Жалели их, перевязывали раны!
- Разве такое возможно? - усомнился Клеобул. - В Риме меня дважды пытали, трижды сажали в глубокую яму, такую узкую, что я не мог в ней даже присесть. Держали там сутками! А уж сколько раз били - этому, наверное, и числа нет. И никто, никогда даже словом не пожалел меня!
Фемистокл громко вздохнул:
- В Сицилии господа применяли к нам и не такие пытки. Собственно, вся наша жизнь здесь была сплошной пыткой. Мы ходили совершенно голые даже зимой, голодные - даже в дни сбора урожая. Они экономили на нас во всем: не давали ни еды, ни одежды. Заставляли отбирать это на дорогах у путешественников или своих же соседей! А те, как правило, не пускались в дорогу по острову без надежной охраны. Сколько моих друзей полегло из-за корки хлеба или лоскута хитона под копьями и мечами… Но еще хуже было тем, кто просил еду или одежду! Их избивали и заживо сгнаивали в подвалах… Единственные рабы, что сытно и привольно жили тут - это бывшие пастухи, нынешняя личная охрана Евна. Они все время проводили в горах, вдоволь ели мяса, отгоняли от стад зверей и в конце концов сами превратились в хищников. Одетые в шкуры, вооруженные дубинками, они без разбору грабили богатых и рабов, отбирая у нас последние крохи…
- Как же ты выжил в таком кошмаре?
- Не знаю… То, что они делали здесь со мной, в Риме тебе не снилось даже в самых страшных снах. Первым делом выжгли на щеке вот эту сову, как бы в насмешку, что я из Афин. Потом за малейшие проступки втыкали в меня раскаленные прутья, вешали на крючья за ребра, словом, совсем, как у Аристофана:
Души, дави, на дыбу вздерни, жги, дери,
Крути суставы, можешь в ноздри уксус лить,
Класть кирпичи на брюхо. Можешь все! Прошу
Лишь об одном: не бей его былинкою!
- со злобой процитировал Фемистокл и грустно улыбнулся: - Вряд ли бы я выжил после всего этого, если бы не поданная доброй рукой кружка воды и ломоть хлеба… если бы та же рука украдкой от свирепого отца не перевязывала мне раны, обливая их своими слезами…
- К тебе, наверное, спускались сами боги? Только они могут помочь рабу облегчить страдания! - воскликнул Клеобул.
- Нет, - возразил Фемистокл. - Это был человек, хотя, кое в чем ты прав, потому что этот человек стал для меня богом, и даже больше, чем богом!
- Я, кажется, догадываюсь… Это была та самая девушка, которая уплыла на паруснике?
- Ты видел ее?!
Прот осторожно выглянул из повозки, и увидел, как Фемистокл порывисто ухватил Клеобула за руку чуть повыше локтя.
- Да… - помолчав, отозвался Клеобул, осторожно высвобождая руку. - Но как человек, побывавший рабом в Риме, прости, не могу одобрить твой выбор!
- Понимаю - полюбить римлянку! - с отчаяньем воскликнул Фемистокл, бросая взгляд на ехавших в отдалении всадников.
Прот нырнул в повозку и уже оттуда услышал голос грека:
- Если Евн узнает об этом и сообщит своим сирийцам - это стадо забитых, темных людей разорвет меня в клочья! Из-за этого я даже не смог попрощаться с ней по-человечески, чего не прощу себе до последнего своего часа.
- С римлянкой - по-человечески?!
- Клеобул, я понимаю тебя! Но пойми и ты: Домиция не была римлянкой в настоящем, страшном смысле этого слова! Да - ее отец и мать были истинными патрициями. Собственная честь и честь римского государства были для них превыше всего, даже жизни. Но остальные народы и племена для них как бессловесный скот, одним словом - варвары! И скажу тебе больше, я заслужил свою свободу тем, что положил перед Евном руку именно этого Домиция Ребила! Но его дочь… Она была совсем не такой, она сама боялась и ненавидела своего отца! Два года я был рабом у них в доме. И лишь после того, как стало известно, что Домиция и я… Что мы…
- Можешь не продолжать! - остановил Фемистокла Клеобул. - Поверь, я очень хочу понять тебя и принять близко к сердцу твое чувство. Но прости - в моей голове не укладывается, что римляне могут быть человечными!
- Тебе нужен еще пример? Изволь! Ты запомнил лица остальных, что садились в парусник?
- Кажется, там был пожилой мужчина в тоге…
- Да. Плоций Тукка. Когда наши войска ворвались в Катану, и местные рабы, плача от счастья, резали своих господ, как режут свиней, пятеро рабов вдруг начали защищать этого Плоция и его жену Плоциллу. С кухонными ножами они встали против мечей и копий, предпочтя собственную свободу жизни этих господ… Два раба так и пали у их ног, но не дали воинам надругаться над, заметь, весьма богатыми сицилийцами!
Фемистокл жестом приказал подтянуться и продолжал:
- Потом мы узнали, что эта бездетная пара относилась к своим рабам, как к собственным сыновьям. Уж на что Евн не любит, когда собрание отпускает некоторых господ, и то он был так изумлен, что повелел выделить Плоцию Тукке и его жене конвой во главе с членом Совета! Я с радостью согласился - ведь третьей собрание решило отпустить в Рим Домицию и, кажется, сделал это опрометчиво. Евн что-то заподозрил и послал со мной своего соглядатая Серапиона. Как бы мне теперь не пришлось поплатиться за это головой!
- Так скажи Евну, что Серапион все выдумал, и ты не прощался с Домицией, а я подтвержу! - воскликнул Клеобул.
Фемистокл благодарно взглянул на него и покачал головой:
- Серапион в большом почете у царя! Раньше Евн еще советовался с нами, греками, но потом, видя, что мы не одобряем некоторые его поступки, стал потихоньку изводить нас. Причем, делал это так хитро, что мы не догадывались ни о чем. Сначала, распустив ложные слухи, объединил всех греков и стравил их с ахейцами - самым многочисленным отрядом из всех областей Греции. Уверенный в том, что наши земляки задумали изменить общему делу, мы на заседании Совета приговорили их к смерти… Потом настала очередь родосцев. За ними - беотийцев, а там - и бывших рабов из Элиды. Словом, когда мы поняли, что к чему, то увидели, что в Совете из греков остались одни лишь афиняне и главнокомандующий армией Ахей. Ну, этому нашему земляку Евн доверяет несмотря на то, что он единственный, кто говорит ему во всеуслышанье правду. Весь же остальной Совет теперь - это такие люди, как Серапион.
- Зачем же вы терпите такого царя? - воскликнул Клеобул.
- А что прикажешь делать? - вздохнул Фемистокл. - В Совете теперь почти не осталось греков, да и тех становится меньше день ото дня: одних Евн обвиняет в организации заговора, а смерть других сваливает потом на вылазки защитников крепостей…
- Так организуйте заговор, пока он не перебил вас всех! - не выдержал Клеобул. - Зачем нам, рабам, такой царь, который еще не всех отпускает на свободу! Лишите его власти! И вообще, почему не жить здесь совсем без царей, как у нас в Афинах?
Фемистокл заглянул в повозку, взглянул на Прота, который успел закрыть глаза и притвориться спящим и понизил голос:
- Евн не зря обвинил многих наших земляков в заговоре… Такой заговор действительно есть. Недавно Клиний повторил перед изумленными сирийцами коронный фокус Евна, которым он держит в священном трепете всю эту толпу. Он вложил в рот половинки ореха с тлеющим угольком и изрыгнул такой столб пламени, что многие всерьез усомнились в своем кумире! Потом мы потихоньку объясняем тем, кто остался рабами, а их - втрое больше всей армии Евна, - что хотим освободить всех и построить в Сицилии государство на примере Афин. И они верят нам, потому что мы говорим это от чистого сердца. Ведь я, например, везде выступал против рабства - и в афинском суде, когда меня обвинили в человеческом отношении к рабу, и здесь.
- Двадцать семь лет назад и я за это изгнал бы тебя из Афин, - честно признался Клеобул. - А теперь буду с тобой до последнего… Видно, чтобы понять это, надо самому пройти через рабство…
- Ты не один понял это. Деметрий, который сейчас комендант Тавромения, в свое время был афинским архонтом. А теперь он обещает свободу всем рабам столицы, подговаривая их выступить против Евна! Еще немного - и он добьется этого!
- И сколько же вас всего?
- Много… - уклончиво ответил Фемистокл.
- Можешь не отвечать! - понимающе улыбнулся Клеобул. - И без того ясно, что это все без исключения греки!
- Если бы все! - вздохнул Фемистокл. - Самый талантливый и опытный в военных делах из всех нас даже не хочет слушать о наших планах.
- Кто же он?
- Все тот же наш главнокомандующий - Ахей! Это великий человек. За три дня, когда восстание уже готово было погаснуть, он вооружил и обучил десять тысяч рабов и разбил несколько отрядов римских преторов!
- И он даже не хочет отомстить Евну за своих земляков?!
- Увы!
- Так объясни ему, чего вы хотите!
- Я же сказал, он не желает слушать нас.
- Но почему? Он же грек!
- Он очень обозлен. И я… понимаю его, - помолчав, сказал Фемистокл. - Римляне сожгли Коринф, прямо у него на глазах обесчестили жену и дочерей, бросили в огонь малолетнего сына, а самого его продали в рабство. Весь смысл своей жизни он видит теперь в мести Риму. И кто больше проливает крови, тот для него и лучше! А кто больше Евна сможет пролить ее? То-то… Правда, в последнее время мне удалось приблизиться к Ахею. Я узнал, что он мечтает двинуть армию после взятия Мессаны на Рим, с чем никогда не согласится Евн…