- Я воин! - вместо ответа повторил Квинт. - И если сенат решит взять Афины и продать в рабство твоих Просителей и Тимомахов - возьму и продам. Или прикажет консул убить тебя, и… - он красноречиво провел ребром ладони по горлу и вдруг расхохотался: - Ну ладно, ишь как побледнел! К тебе это не относится. Ведь ты однажды спас мне жизнь! А я умею платить добром за добро. Твое счастье, что ты встретил меня! Видел сегодня около меня грека? Это мой должник. Я через суд отобрал у него мельницу. С этой минуты она - твоя!
- Квинт!.. - весь неприятный разговор мигом вылетел из головы Эвбулида. Он обхватил римлянина за плечи, заглянул ему в лицо: - Это правда? Ты… не шутишь?!
- Разве я когда-нибудь шутил?
- Но тот несчастный! - замялся Эвбулид. - Что теперь будет с ним?
- А это уже его дело! - нахмурился Квинт. - И вообще - он или ты спас мне жизнь под Карфагеном? Почему я должен заботиться о нем? Ты говоришь, что тебе никто не хочет дать в долг? Я дам!
Квинт небрежно бросил на стол тяжелый кошель. Развязал его, пересчитал монеты:
- Здесь сто драхм, ровно одна мина. Завтра мой раб принесет тебе еще десять, даже - одиннадцать мин!
- Квинт, так много…
- Ровно столько, сколько нужно для начала выгодного дела. Суди сам: чтобы вертеть каменные жернова на мельнице тебе понадобятся ослы или мулы. Но у вас, в Афинах, они дорого стоят. И потом, как сообщил мне брат, этой весной ожидаются высокие цены на корма. Поэтому купишь на эти деньги пару подходящих рабов. Это обойдется дешевле. Ну и приведешь себя в порядок!
- Квинт, ты спасаешь меня! - вскричал Эвбулид.
- Тогда мы квиты, и совесть моя отныне спокойна! - кивнул Пропорций и деловым тоном посоветовал: - Дело веди, как следует, чтобы не получилось как с этим греком. Не хватало еще мне судиться со своим боевым товарищем! А какими будут проценты с мельницы и двенадцати мин, я подумаю…
- Конечно, дружище! - кивал ошалевший от счастья Эвбулид. - В первый же нумений я куплю рабов и тем же вечером с нетерпением буду ждать тебя на ужин!..
И вот этот нумений пришел…
… - Сто восемьдесят один, сто восемьдесят два, - возобновил счет Эвбулид, стараясь отогнать навязчивую мысль, что он мог не встретиться с Квинтом. Мало ли: суд назначил бы тяжбу римлянина с должником на другой час, или он начал бы свой день с посещения гимнасия или цирюльни, а не здания суда…
- Да… - зябко поежился Эвбулид. - Если бы я не увидел Квинта…
- Не слишком ли ты доверяешься этому римлянину? - осторожно спросила Гедита. - Соседи говорят, что его мельница готова вот-вот развалиться.
- Молчи, женщина! - скорее по древней традиции, чем со зла одернул жену Эвбулид. - Ты еще будешь вспоминать его имя в своих молитвах и обетах!
- Да я хоть сейчас дам обет молчать целый месяц, лишь бы этот Квинт сегодня покинул Афины и забрал у нас все, что дал! Ведь на этой мельнице всего один раб… И к тому же совсем слепой!
- Да, он слеп, - согласился Эвбулид. - Но дело свое знает лучше всех зрячих мельников Афин, вместе взятых!
Он вспомнил свое первое посещение мельницы, тягостное чувство при виде ее покосившихся стен и уверенные слова Квинта: "При хорошем старании на этом месте через пять лет можно выстроить целый дворец из мрамора!"
Эвбулид привлек к себе Гедиту, успокаивающе сказал:
- Поверь, этому старому мельнику нужно двух, самое большее - трех рабов в подмогу. И тогда мельница будет приносить большой доход! Нам хватит денег и расплачиваться с Квинтом и самим жить в достатке!
- А как это - в достатке, отец? - воскликнул Диокл.
Эвбулид мечтательно прищурился.
- А чтобы не ворочаться по ночам от мысли, что твоей матери придется наниматься на рабскую работу и идти в кормилицы, как это сделала жена нашего соседа Демофонта. Что тебе самому надо становиться позолотчиком шлемов или резчиком гемм, потому что в доме кончились деньги и неоткуда их взять. Нет, сын! Уж лучше самому носить позолоченный шлем и видеть такую гемму готовой - в перстне у себя на пальце!
- Отец, я тоже буду носить позолоченный шлем и золотой перстень с самой красивой геммой! - закричал Диокл, не сводя с серебра загоревшихся глаз.
- И это будет справедливо, ведь ты - свободнорожденный! - кивнул Эвбулид, с детства привыкший, как и все афиняне, с презрением смотреть на любой труд. Проводя все дни в развлечениях и степенных беседах, он был уверен, что труд - это удел рабов, а его долг - развивать свой ум и поддерживать в бодрости тело, чтобы быть достойным гражданином Афин.
- Двести пятьдесят тетрадрахм или десять мин! - наконец провозгласил он, бережно похлопал кошель по вздувшемуся боку и высыпал оставшиеся в ларце монеты прямо на стол: - А эти полторы мины нам на безбедную жизнь и на то, чтобы достойно угостить сегодня ужином Квинта Пропорция, да хранит его Геркулес!
- Геракл! - укоризненно поправила мужа Гедита. - С тех пор, как в Афинах появился этот Пропорций, ты даже наших богов стал называть по-римски, и они отняли у меня покой. Эвбулид, прошу тебя, одумайся! Открой глаза! Мельница, целая гора драхм - чем мы станем расплачиваться с ним? Говорят, он берет очень высокие проценты!
- Все теперь берут высокие проценты!
- Но не все грозят своим должникам подать в суд и продать за долги их мастерские, а самих их - в рабство!
- Пусть это заботит других! - махнул рукой Эвбулид, умалчивая о прежнем владельце мельницы. - И вообще, слушала бы ты поменьше кудахтанье соседок! Запомни: мы с Квинтом - друзья!
- Ну раз друзья - почему тогда проценты?
- Уверен: это будут самые низкие проценты в Афинах!
- А помнишь Фемистокла? - потеплел голос Гедиты. - Вот это был действительно друг. Вспомни: ведь это его эранос спас нас от голодной смерти, а Филу - от тяжелой болезни! Как это несправедливо, что его изгнали из Афин лишь за то, что он хорошо отнесся к чужому рабу! Где он теперь? Жив ли?..
- Судьба изгнанника тяжела, - вздохнул Эвбулид, вспоминая яростного спорщика, а в сущности мягкого и доброго Фемистокла. - Многие из них попадают в рабство, лишившись поддержки родного города…
- Но для вас, афинянин, это страшнее смерти! - ужаснулась Гедита. - Ведь вы совершенно ничего не умеете, не знаете ни одного ремесла! Вы изнежены, как дети!
- Ты, кажется, забыла, что я воевал? - распрямил плечи Эвбулид.
- Когда: двенадцать лет назад? А с тех пор вспомни: ты хоть раз оделся без помощи Армена? Или сделал что-нибудь своими руками?
- Я? Афинянин?!
- Ну да: подправил жаровню, заделал щели в двери, починил крышку сундука?
- Своими руками?!!
- А что? Не считает же зазорным Демофонт, такой же свободный афинян, как и ты, заниматься ремеслом! Все очень хвалят шлемы, которые он золотит…
- О боги, слышал бы сейчас эти слова Квинт!
Воспользовавшись спором родителей, Диокл изловчился и схватил лежавшую на краю столика монету. Армену он жестом объяснил, как вырывают глаз у слишком наблюдательных рабов, а распахнувшей глаза Клейсе показал остроклювую сову на монете и угрожающе промычал:
- У-уу!
Девочка заплакала. Гедита прижала ее к себе и снова принялась осыпать мужа упреками:
- Все Квинт, Квинт, - ты прямо помешался на нем и на всем римском! Скажи, зачем ты купил этот мраморный канделябр? Из-за него соседи прозвали тебя филоромеем! Только богатые и беспечные римляне могли придумать такое расточительство! Мало того, что он дорого стоит, так на нем еще и три светильника - разве на них напасешься масла?
- А тебе не надоел наш старый, глиняный, в котором вместо масла вообще трескучая пакля? От его жалких благовоний вечно свербило в носу! - не на шутку вспылил Эвбулид. - Все стены от копоти чернее моря в безлунную ночь. Мне будет стыдно сегодня перед Квинтом, что мы живем в такой нищете! И вообще, что ты, женщина, можешь понимать в деловых вопросах и настоящей мужской дружбе? Занимайся лучше своей прялкой, а то у тебя заболит голова!
- А что такое настоящая дружба, отец? - сжимая в кулаке монету, спросил Диокл.
Эвбулид потрепал его за вихры, и, прищурясь, вздохнул:
- Это, сын, военные походы! Короткие ночи у костров, когда ты делишься с другом своим плащом. Это страшный бой, когда ты спасаешь его от неминуемой гибели. Это благодарность самого консула Сципиона Эмилиана, который дает тебе, чужестранцу, право пройти в его триумфе по вечным улицам Рима…
Эвбулид умолчал, что пьяный Квинт, заблудившись, лишь раз ночевал в стане греческого отряда, отобрав у него в холодную ночь плащ, а все его участие в триумфе заключалось в том, что он нес перед римскими когортами одну из многочисленных корзин с награбленным у пунов серебром.
- Да, я до сих пор помню тот день, - важно сказал он, путая мечту с явью. - Эх, еще бы хоть раз в жизни пройти вместе с Квинтом в римском триумфе! Ио (ура), ио, триумф! - подражая акценту римских торговцев, неожиданно затянул он слышанную в Риме песню, но его прервала звонкая затрещина, которой Гедита наградила потянувшегося за новой монетой Диокла.
- Твой сын вконец уже распустился! - проворчала она, запуская руку в складки одежды Диокла и вытаскивая пригоршню альчиков для игры в бабки. - Гляди, чем он занимается вместо учебы! У него на уме одни только эти астрагалы, да проклятая игра в орлянку! Прикажи ему ответить любой урок - и не услышишь ни слова. Зато он с закрытыми глазами покажет тебе место, где живут беглые рабы и носильщики. Их вертеп стал для него вторым домом! Да отвернет от меня свой светлый лик Паллада, если он толком знает хотя бы алфавит!
- Диокл, ты огорчаешь меня! - недовольно протянул Эвбулид. - А еще хочешь носить позолоченный шлем! Я, конечно, не в состоянии пока, как некоторые, покупать тебе двадцать четыре маленьких раба, имена которых начинаются на все буквы алфавита!.. Но если сегодня к вечеру ты не выучишь и не расскажешь нам с Квинтом за ужином урок, скажем… - на глаза ему попался канделябр, - о Гелиосе, или лучше - о его непослушном и плохо учившемся сыне Фаэтоне, то…
- Выучу, отец! - закричал Диокл и умоляюще заглянул Эвбулиду в глаза. - Только и ты мне потом расскажешь про этот самый тр… триумф, ладно?
- Ладно…
- Честно?!
- Слово воина! - кивнул Эвбулид и, увидев, как осветились щели в дверях, ахнул: - Армен, быстро лутерий мне и гиматий! Гедита, где завтрак? Разве ты не видишь - солнце встает: мне давно уже пора на агору!
2. Главная площадь города
Позавтракав, как обычно, кусочками хлеба, смоченными в вине, Эвбулид принялся за утренние возлияния домашним богам.
Он подошел к очагу, считавшемся алтарем богини Гестии, плеснул в его сторону несколько капель вина. Повторил заведенный предками обряд в кладовой перед нарисованной по бедности прямо на стене фигуркой Зевса-Ктесия, умножителя богатства.
Не забыл и Гермеса. Его терракотовая статуэтка с таким же дешевым алтариком стояла в нише за дверью. Шепнул ему:
- Ниспошли мне удачу! Помоги купить на десять мин трех крепких рабов, и я поставлю тебе дорогую бронзовую статуэтку, куплю мраморный алтарь, принесу в жертву мясо лучшего поросенка, какого только можно будет сегодня найти на агоре!
Бог молчал.
Эвбулид внимательно изучал вылепленное из красной глины лицо, ждал, не будет ли ему какого-нибудь знака.
Внезапно солнечный луч пробил тучи, скользнул по открытой двери и упал на статуэтку.
Лицо Гермеса тронула загадочная улыбка.
- Гедита! - закричал Эвбулит. - Сюда! Скорее!
- Что случилось? - подбежала встревоженная жена.
- Боги услышали нас! Смотри!!
Эвбулид протянул руку туда, где мгновение назад сияла улыбка Гермеса. Но солнце уже нырнуло в тучу. На него смотрело безучастное лицо дешевого глиняного бога.
Эвбулиду стало не по себе. Он с трудом заставил себя улыбнуться. Конечно, Гермес хитрый и коварный бог, недаром он покровительствует купцам, ворам и обманщикам. Но разве устоит он перед почетом, которым окружат его в этом доме в случае удачи, перед ароматом самого жирного поросенка агоры?
Немного успокоив себя, Эвбулид взял посох, без которого ни один уважающий себя афинянин не сделает на улице и шагу, и вышел из дома.
Армен с пустыми корзинами, вздыхая, поплелся за ним следом.
Несмотря на ранний час улицы города были многолюдны. Афиняне привыкли начинать день с рассветом. Как и Эвбулид, они были жадными до свежих новостей и такими жизнелюбами, что не могли подарить лишний час даже приятнейшему из всех небожителей, сыну бога сна Гипноса-Морфею.
Франты в вызывающе пестрых одеждах и отделанных серебром полусапогах, щеголи с длинными, аккуратно уложенными волосами, лохматые философы, атлеты с короткими стрижками, инвалиды и путешественники в шляпах, - казалось все население Афин уже вышло на улицы. Большинство из них тоже торопились на агору.
Путь к этой главной площади города начинался для Эвбулида с узкой, кривой, донельзя загаженной мусором и помоями, улицы. Омерзительный запах застоялых луж вынуждал обитавших в районе Большого водопровода владельцев частных домов, ремесленных мастерских, лавок затыкать носы и, забывая о правилах приличия, прибавлять шагу.
Дорога круто пошла в гору, на Рыночный холм. Армен стал заметно отставать, тяжело дыша и припадая на правую ногу. Эвбулид собрался поторопить его, но чувство вины перед этим немощным рабом, остановило его.
Как не спешил Эвбулид оказаться на агоре в числе первых покупателей, он пошел медленнее, подлаживаясь под шаркающие шаги Армена.
Когда они, наконец, достигли границы агоры, все пространство перед ней, насколько хватало взгляда, было запружено народом.
Озабоченные граждане и праздные зеваки, путешественники и неприступные римские ростовщики, останавливаясь у лавок менял, толкаясь и споря, направлялись к нужным рядам.
Миновав большой, грубо отесанный камень с надписью "Я - пограничный камень агоры", Эвбулид разменял крупные монеты на мелочь. Не задерживаясь, пошел дальше.
По пути его то и дело окликали бесчисленные приятели, безденежные афиняне, с которыми он обычно стоял у границы агоры, рассматривая статуи богов и толкался перед главными зданиями Афин: Советом, храмами, архивом, судом.
- Эвбулид, идем с нами к Пестрому портику! Послушаем философов!
- Пошли посмотрим, кто судится сегодня!
- С нами, с нами, Эвбулид!
- Не могу! Некогда… - улыбаясь, разводил руками Эвбулид. - Надо купить… кое-что к обеду!
Ему хотелось сообщить знакомым за чем он пришел сегодня на агору, но мысль, что приятели нахлынут к нему вечером останавливала его. Он мысленно увидел недовольное лицо Квинта и зашагал дальше, провожаемый недоуменными взглядами.
Так он дошел до начала рыночной площади, и она вовлекла его в свой водоворот, оглушила многоголосым шумом, яростным торгом, опьянила запахом острых приправ, жареного мяса, духмяного хлеба. Отовсюду слышались зазывные крики:
- Колбасы! Горячие колбасы!
- Мегарский лук!
- Чеснок! Клянусь Олимпом, не встретите на агоре злее чеснока!
- Купите кардамон! Кто забыл купить кардамон?
Отмахиваясь от назойливых продавцов, сующих товар прямо в лицо, Эвбулид первым делом отправился к мясному ряду. Чтобы попасть туда, ему пришлось как следует поработать локтями, пробиваясь через плотные толпы отчаянно торгующихся афинян.
- Семь драхм - и этот товар твой! - кричали с одной стороны.
- И ты утверждаешь, что твой чеснок зол, как Зевс в гневе? - возмущались с другой. - Лжец! Он же сладкий! Гляди, я ем его, словно спелое яблоко!
- Пять драхм!
- Так уж и быть - шесть с половиной… И учти, даже если передо мной встанет сама Афина, я не сбавлю больше ни обола!
- Э-э! Положи чеснок, так ты съешь весь мой товар!
- Вор! Держите вора!!
Помятый и вспотевший, словно побывал в термах, Эвбулид, наконец, выбрался к полотняным палаткам, источавшим запах парного мяса и свернувшейся крови. Внимание его привлек огромный заяц, привязанный к концу длинной палки, которую держал на плече долговязый крестьянин.
"Ну и зайчище"! - восторженно подумал Эвбулид, но по привычке сбивать цену, как можно небрежнее спросил:
- И сколько ты просишь за это жалкое животное?
- Жалкое?! - изумился крестьянин. - Помилуй, господин, это же не заяц, а целая овца! Он бежал от меня быстрее ветра!
- Эта и видно - ты совсем загнал его! - не отступал Эвбулид, трогая зайца и убеждаясь, что в нем, как в хорошем поросенке, на два пальца жиру. - Или признавайся, ты, наверное, нашел его в кустах, подыхающим от голода, а теперь предлагаешь честным покупателям?
- Да я и прошу за него всего три с половиной… даже три драхмы! - сник крестьянин.
- Целых три драхмы?! - деланно изумился Эвбулид.
Мысленно он обругал себя, что никак не может отделаться от старых привычек, недостойных его нынешнего положения. Но вслух сказал:
- Полторы еще куда ни шло…
Крестьянин завертел шеей, высматривая более сговорчивых и денежных покупателей, но хорошо одетые афиняне толкались либо у лавок со свининой, либо спешили покупать рыбу.
- Ну ладно! - нехотя уступил он. - Пусть будет две драхмы…
- Полторы! - проклиная себя в душе, стоял на своем Эвбулид.
- Накинь хотя бы обол!
- Сбавить могу!
- Ладно! Грабь… - воскликнул крестьянин, которого дома ждали неотложные дела на весенних полях.
Эвбулид тут же отсчитал ему девять медных монет и кивком головы приказал Армену положить зайца в корзину.
Ловко торгуясь с простодушными крестьянами, он купил мясо, свиных ножек, козьего сыра, масла. В овощном ряду загрузил Армена репой и яблоками. Здесь его застали удары колокола, возвещавшие о прибытии новой партии рыбы, и вместе со всеми покупателями агоры он заспешил к рыбному ряду.
В этом самом шумном и многочисленном ряду уже важно расхаживали рыночные надсмотрщики - агораномы, следившие, чтобы торговцы не поливали рыбу водой, а продавали ее быстрее.
Здешние купцы в отличие от всех других, были хмурыми и неразговорчивыми.
- Это моя рыба, и цена моя! - только и слышалось кругом. - Ступай дальше!
- Ничего! - огрызались афиняне, - посмотрим, что ты запоешь, когда твоя рыба начнет засыпать!
Но рыба успевала перекочевывать из осклизлых ящиков в корзины покупателей задолго до того, как ей уснуть.