Это – записки снайпера, одного из ветеранов Великой Отечественной войны. Автор, ныне подполковник запаса, Петр Алексеевич Беляков воевал южнее Сталинграда, в сальских степях, участвовал в освобождении Ростова-на-Дону, сражался на реке Миус. На его боевом счету 147 уничтоженных гитлеровцев. Снайпер делится боевым опытом, рассказывает о юношах-комсомольцах, их наставниках – командирах и политработниках. О боевых делах снайперов сообщало Совинформбюро, о них писали фронтовые газеты, им посвящали поэты свои стихи. Все это в какой-то мере нашло отражение и в книге, рассчитанной на широкий круг читателей.
Содержание:
Юность зовет на фронт 1
Проводы 1
Лейтенант Туз 2
Посвящение в снайперы 2
В степи 3
Первая благодарность 4
Марш на Халхуту 4
В обороне 5
В преследовании 6
Ветер в лицо 7
Батальоны штурмуют Ростов 8
На окраине Ростова 9
Новый комбриг 10
Миусские будни 11
Трудный поединок 11
Бой ведут снайперы 12
Риск за риском 13
Футбольный матч сорван 14
В гостях у командования 16
Месть 16
ИЗВЕДАЛ ВРАГ… 17
Вспоминая друзей боевых 18
Примечания 18
Петр Алексеевич Беляков
В прицеле "Бурый медведь"
Юность зовет на фронт
Мы жили вблизи станицы Арчединской, что раскинулась на левом берегу Медведицы, впадающей в Дон. Июнь 1942 года стоял жарким, и, когда выпадало свободное время, мы спешили к реке. А времени у нас было в обрез: в школе приближались выпускные экзамены.
Обстановка на фронте вновь осложнялась. Фашистские войска предприняли наступление на воронежском направлении, нацеливаясь на Сталинград. Над нашей станицей все чаще пролетали вражеские самолеты-разведчики, а на ее окраинах возводились укрепления, рылись окопы.
В школе, в старших классах, усиленно велась военная подготовка. Нас, десятиклассников, военным премудростям обучал старший сержант запаса Александр Павлович Ставропольцев. Он был молод – лет двадцати пяти, – широк в плечах и всегда носил военную форму: гимнастерку, брюки, заправленные в сапоги. И это нам нравилось. От старшего сержанта, участника боев на Карельском перешейке, мы узнали многое, что впоследствии пригодилось. Кстати, от него я впервые услышал слово "снайпер". Оно звучало несколько странно. Привычным в то время было выражение "ворошиловский стрелок".
Старший сержант увлек нас рассказом.
– Снайпер, – говорил он, – сверхметкий стрелок! В боевой обстановке это большая сила. Помнится, наш стрелковый взвод получил задание зайти в тыл противнику. На опушке леса раздался одиночный выстрел – упал командир взвода. Мы залегли в снег. Один из бойцов попытался встать и тоже был убит…
Военрук замолчал. Мы заметили, как его рябоватое лицо слегка побледнело.
– Кто же возглавил взвод? – спросил я. – Помкомвзвода?
– Помкомвзвода был среди бойцов, – глухо произнес военрук. – Это был я, друзья. И я поднял в атаку бойцов. Но тут же упал…
Старший сержант расстегнул гимнастерку, и мы увидели на его теле лиловатый рубец от раны.
– Боевую задачу взвод выполнил, но с потерями, – закончил Александр Павлович. – А стрелял в нас вражеский снайпер – "кукушка".
Рассказ с "наглядным пособием" произвел на нас сильное впечатление. Хотелось научиться стрелять без промаха. И мы ходили в тир, состязались в стрельбе из малокалиберной винтовки.
Занятия в школе продолжались. На переменах мы спрашивали военрука: "Прорвутся ли немцы к Дону, к нашим родным местам, или их остановят и разобьют?"
А враг уже готовился форсировать Дон. Советское командование принимало меры к тому, чтобы остановить противника: через станицу двигались войска. Запыленные, уставшие бойцы и командиры накоротке делали привал, располагаясь на обочинах дороги, и снова шли к Дону.
В станице расположился штаб стрелковой части. Крики "ура!" оглашали окрестные бугры и лощины – здесь день и ночь шли тактические занятия. В тихую безветренную погоду с запада доносилась артиллерийская стрельба, и тогда нас охватывало смутное чувство тревоги. Скоро и нам, безусым юнцам, придется участвовать в боях.
У одного из бойцов с загоревшим лицом и в вылинявшей добела гимнастерке я спросил:
– Есть ли в вашей части винтовка с оптическим прицелом?
– Конечно, есть. А в тех частях, где ее еще нет, будет… Скоро будет! – убежденно сказал он и дружески похлопал меня по плечу.
Красноармеец закинул за спину вещмешок и, широко улыбаясь, шагнул в строй роты, уходившей на передовую. Я же долго смотрел ему вслед.
Через неделю мы снова увидели того бойца. Его, раненного в голову, везли на подводе.
– Снайпер, проклятый, подметил, – улыбнулся он сухими, потрескавшимися губами.
Учителя-мужчины ушли на фронт. Остался лишь военрук. Он вместе с нами ходил в воинскую часть, где мы с мальчишеской настойчивостью выпрашивали боевые патроны.
Стрелять – юношеская страсть. Я не встречал сверстника, который бы не любил этого занятия. Как-то, возвращаясь из школы, мы услышали стрельбу короткими очередями.
– Из пулемета строчат! – догадался Ваня Гуров. Мы пошли к месту стрельбы.
– Стой! – грозно окрикнул нас боец и подбросил в руках винтовку со штыком. – Не видите красные флажки? Сюда нельзя ходить! Нельзя! Назад!
Мы стали уговаривать красноармейца пропустить нас в овраг.
– Назад! – твердил он. – Стрелять буду!
На шум подошел политрук, посмотрел на нас с любопытством.
– Стрелять хотите? – с сочувствием спросил он.
– Очень, – почти хором ответили мы.
– А знаете ли вы какой-нибудь пулемет?
– И "максим" и "дегтярь" знаем, – похвалился Павлик Дронов, называя пулеметы именно так, как это делают фронтовики.
– Пропустить! – приказал политрук часовому и, подойдя к нему ближе, добавил вполголоса: – Они же без пяти минут солдаты.
Мы волновались, стреляли не очень-то метко. Похвалу заслужил лишь Сема Марчуков: его попадания были почти "снайперскими".
Фронт приближался.
По бугру, где проходила грунтовая дорога, соединяющая города Серафимович и Михайловну, вздымая пыль, гремели гусеницами танки.
– К Дону идут, – высказал догадку Павел Дронов. А через каких-нибудь полчаса над нашими головами с ревом пронеслись бомбардировщики, тоже к Дону.
Мы сообща ходили в военкомат – просились добровольцами на фронт. Нам казалось, что время не терпит, иначе война закончится без нашего участия. Но военком отвечал одно:
– Ждите. Ваш черед еще придет.
На полях зрела рожь. Не хватало рабочих рук, и школьники вместе с женщинами охраняли посевы, уничтожали черепашку, которой в тот год расплодилось особенно много.
Закончились экзамены в школе. Прошел выпускной вечер. Мы с грустью расходились по домам. Даже боевая казачья песня "Ой да кони ржут, а пики блещут", которую запел Ваня Гуров с присущим ему азартом, не подняла настроения. Когда же позовут нас на фронт?
Проводы
Крепкая, завидная дружба завязалась между мной, Семой Марчуковым, Павликом Дроновым и Ваней Гуровым. Мы учились в одной школе, трудились в одном колхозе, жили в одном казачьем хуторке, изогнувшемся подковой вдоль сплошной гряды холмов вблизи станицы.
Павлик Дронов – паренек спокойный, неторопливый. У него в кармане всегда имелся табачок – курить он начал рано – и что-нибудь съестное. Вырос Павлик в многодетной семье, и это, видимо, наложило свой отпечаток на его характер.
Ваня Гуров – весельчак и балагур. О таких говорят: за словом в карман не полезет. Любил он пословицы, поговорки. И выражение лица у Вани хитроватое, с усмешкой.
Если Павлик Дронов среди нас был самый тихий, Вапя Гуров – неугомонный, то Сема Марчуков отличался красотой. У него выразительные карие глаза, приятное смугловатое лицо. Рослый, плечистый, он обладал незаурядной силой. В школе никто не мог с ним соперничать в спорте. Не будь войны, Семен мог бы стать отличным спортсменом.
У нас, ребят из казачьего хутора, была склонность к лихости, хотелось быть у всех на виду. Больше всего мы боялись, что нас могут посчитать трусливыми. Свои чувства мы выражали в боевых казачьих песнях. Запевалой был Ваня Гуров. И сейчас, если меня спросят, что я люблю в жизни особенно сильно, я отвечу: "Слушать, как поют казаки".
Тревожное время еще больше сближало нас, укрепляло дружбу.
На наших глазах пустели станицы и хутора. Отцы и старшие братья уходили на фронт. От многих из них давно уже не приходили письма. С замиранием сердца мы вглядывались в черный раструб репродуктора. Как там, на фронте? Что сталось с нашими близкими? Горечь утраты довелось испытать Павлу и мне первыми. Наши семьи почти одновременно получили черные вести о гибели Григория – моего брата и Ильи – брата Павла. Мы услышали причитания своих матерей и сами плакали. Горе все чаще навещало наш хутор.
Мы проклинали немецких оккупантов, но, надо сказать, настоящей солдатской ненависти в нас еще не было. Она пришла позже, пришла через кровь, жестокие бои и гибель друзей.
В первых числах августа фашистские летчики бомбили железнодорожный мост через Медведицу, а затем и районный центр – Михайловку.
На хутора из города потянулись со скарбом на телегах и тачках местные жители. В сторону Дона продолжал двигаться поток машин с техникой и бойцами. Войска передвигались теперь, как правило, ночью. Над дорогами висели вражеские самолеты-разведчики. Все чаще раздавались близкие разрывы бомб. Война вплотную подходила к нашим станицам и хуторам.
22 августа… Вот и мы получили повестки явиться на призывной пункт. Наконец-то! Проводить нас собрались близкие и знакомые. Девушки, понимая, что расстаются с парнями надолго, а то и навсегда, целовали их, не стесняясь своих матерей. И тогда можно было слышать:
– А Ванятка-то мой с твоей Аней целуется, погляди-ка!..
Август – месяц щедрый на фрукты и овощи. Нам, призывникам, совали в карманы и сидоры груши, яблоки, сливы, терн. Женщины – и пожилые, и молодые, – забегая вперед, переходили пыльную дорогу с полными ведрами воды: по казачьей примете, жизнь наша от этого будет полной, как ведра на коромыслах.
Ни одна мать не хотела думать, что сын ее может не вернуться с войны. Отец Павлика Дронова, старый казак Агап, напутствовал нас:
– Друг за друга стойте горой. Исстари повелось у нас, казаков, в станицу не возвращаться с позором. Струсишь в бою – позор! Не меньший позор – оставить друга в беде. Словом, попал друг в беду – умри, но спаси его от той беды. Не кладите грех на душу. Помните, сынки, мой совет…
Мы шли на Камышин, куда нас вел командир из военкомата, шли с вещмешками, набитыми продуктами, с думами о семьях и своем близком будущем.
По пути к нам присоединились юноши из станицы Етеревской, оплаканные, как и мы, матерями. До Камышина дошагали бодро. На ночлег остановились в поле у скирды. Ночью нас разбудили мощные взрывы. Камышин бомбили. На рассвете мы вступили на улицы города, засыпанные битым стеклом, черепками посуды и шифера. Через Волгу переправились благополучно. Пешком и поездом добрались до станции Баскунчак, которая тоже подверглась жестокой бомбардировке. За Эльтоном сели на открытые платформы с углем. Через час почернели от угольной пыли и стали походить на негров.
Вот и Астрахань! Рукава Волги… Вода и вода! На углах улиц ребятишки продают рыбные котлеты, малосольную сельдь и лещей. Совсем близко золотятся купола церкви астраханского кремля, Что ты сулишь нам, славный волжский город?
Лейтенант Туз
Вскоре мы узнали, что зачислены в состав формируемой 159-й отдельной стрелковой бригады, что командиром ее назначен подполковник Александр Иванович Булгаков, в прошлом донецкий шахтер, и что бригада входит в 28-ю армию Сталинградского фронта.
У армии сложная боевая задача: прикрыть астраханское направление, не допустить осуществления черных замыслов врага, рассчитывавшего нанести удар вдоль Волги, выйти к Астрахани, парализовать судоходство по реке.
Личный состав бригады почти поголовно состоял из уроженцев Сталинградской, Астраханской областей и Калмыцкой АССР. Старшины приступили к экипировке бойцов своих подразделений.
Сема Марчуков попал в пулеметчики и вскоре был назначен командиром расчета станкового пулемета "максим". Ваню Гурова зачислили в разведку, а Павла Дронова – писарем в четвертую стрелковую роту. В ту же роту направили и меня – стрелком второго взвода. Многие изъявили желание стать истребителями танков, минометчиками, артиллеристами.
Когда бригада была сформирована, на Казачьем бугре состоялся митинг. В новеньком обмундировании, вооруженные, мы стояли в шеренгах и слушали военного комиссара Максима Никифоровича Михеева.
– Фашисты поставили перед собой задачу – захватить пашу землю и превратить наш народ в рабов. Но на это мы ответим фашистам словами великого революционера-демократа Чернышевского: "Для нас нелепа даже мысль о возможности иноземного ига". Наше дело правое – мы победим!
Военком рассказывал о чудовищных зверствах, чинимых гитлеровцами на советской земле. Он привел, в частности, сообщение партизан из Крыма: фашисты там расстреляли военнопленных, а также мирных жителей, среди которых были старики, женщины и дети. Раненых зарыли вместе с мертвыми в одной могиле. Голосом, потрясшим наши души, комиссар заключил:
– И три дня эта могила шевелилась!
– Сволочи! Зверье! – послышались возмущенные голоса.
А вверху нарастал гул вражеских бомбардировщиков, летевших на Астрахань. Подняв к небу руки, сжатые в кулаки, комиссар заговорил с еще большим гневом:
– Вот они, пираты! Они летят убивать людей, матерей и сестер наших. Уничтожать наше добро. Смерть немецким оккупантам! Смерть!
Забили зенитки. В небе появились пятна снарядных разрывов. Митинг закончился, и нам было приказано рассредоточиться по укрытиям.
Фашисты на этот раз достигли своей цели: от сброшенных бомб в городе вспыхнули пожары. В небо взметнулся зловещий жгут черного дыма. Это загорелась нефть.
Второй батальон расположился в местечке Старая Кочергановка, что на западной стороне Астрахани. Под казармы заняли помещение молочнотоварной фермы.
Началась напряженнейшая подготовка к боям. Утром, еще затемно, уходили мы в степь. Рыли окопы, бросали гранаты, выскакивали из укрытий и с криками "ура!" бросались в атаку на воображаемого противника. До изнеможения ползали по-пластунски. В казармы возвращались полумертвые от усталости. А назавтра снова тактические занятия в поле. И так каждый день.
Как-то вечером в казарму забежал Павлик Дронов.
– Лейтенант Туз тебя вызывает, – сообщил он и загадочно улыбнулся.
Иосиф Калинович Туз – командир роты. Он выделялся высоченным ростом и носил большие очки в черной роговой оправе. Мы знали, что лейтенант уже побывал на фронте. В бою, в рукопашной схватке, фашисты выбили ему зубы, и теперь он носил протез, который, однако, мешал говорить. Вместо одного "р" ротный командир порой произносил три. Но это придавало его командам какую-то особую силу. Лейтенант имел высшее военное образование. Тактичный, внимательный к людям, он вместе с тем был очень строг, всячески поддерживал воинский порядок. Мы ценили эти качества командира. Строгость не отталкивала, а, напротив, сближала нас с ним. По душе нам были и всегда бодрый его настрой, и опрятный вид. Никто никогда не встречал лейтенанта в распахнутой шинели, с расстегнутым воротником гимнастерки или в фуражке, надетой лихо, набекрень. Уже один внешний вид командира внушал к нему уважение.
Одновременно со мной к командиру роты прибыл еще один боец, среднего роста, с внимательными серыми главами.
Причину вызова лейтенант Туз объявил без лишних слов:
– Нам известно, что оба вы, Беляков и Спесивцев, – ворошиловские стрелки. Будете учиться в снайперской школе. Надеюсь, из вас выйдут добрые стрелки.
"Снайпер"! Это слово я впервые услышал в десятом классе от военрука, знал, что от снайпера требуются высокое искусство точно поражать цель и особая ответственность за каждый выстрел. Но ни я, ни Спесивцев не видели снайперской винтовки. Поэтому мы в нерешительности переглянулись. Лейтенант, заметив наше замешательство, заключил:
– Будете плохо учиться, другими заменю. Учтите, быть снайпером – высокая честь.
Мы не обиделись на сухой наказ командира. Действительно, искусству метко стрелять надо учиться в полную меру сил.
Посвящение в снайперы
Прямо с тактических занятий мы со Спесивцевым пошли в город. На одной из улиц, где размещался штаб бригады, нас встретил невысокого роста, коренастый лейтенант Штанов. Это и был начальник снайперской школы. Мы представились.
Лейтенант Василий Штанов нам понравился с первого взгляда. Движения у него были энергичные, уверенные, голос внушительный, а взгляд теплый, приветливый. На гимнастерке лейтенанта поблескивали медаль "За отвагу" и значки за отличную стрельбу.
На занятиях мы слушали командира внимательно, ловили каждое его слово.
– Без дисциплины не может быть снайпера, – говорил нам начальник школы, и мы видели уже не теплый, а очень строгий взгляд лейтенанта. – Кто не хочет безупречно повиноваться, того не держу.
Тренировались мы с обыкновенной винтовкой, к которой был прикреплен диоптрический прицел. Занимались до седьмого пота, как и требовал начальник. Через каких-то три-четыре дня каждый ив нас уже наводил точка в точку. Однако упражнения с одной наводкой, без выстрелов, стали уже порядком надоедать. Это заметил и лейтенант.
– Не вешать носа! Скоро настоящие "снайперки" получим.
– Скорей бы, – с грустью сказал Володя Спесивцев. – А то как играем…
Лейтенант возразил:
– Помните, друзья: не научитесь наводке на простой винтовке – не стрелять вам и из "снайперки".
И мы продолжали тренироваться. На десятый день у подножия холма состоялись боевые стрельбы. Лейтенант отстрелялся первым. Все его пули легли в черный круг, три из пяти поразили десятку.
Так бы научиться попадать! – завидовали мы.
Но и наши попадания оказались неплохими. Не выполнил упражнения лишь красноармеец Мороз. Помню, как он тщательно осматривал мишень. Но следов двух пуль на ней вообще не оказалось.
– За молоком пошли, – подтрунивали друзья. Но Морозу было не до смеха.
– Не надо торопиться, – сказал лейтенант. – Спешка делу вредит. Есть терпение – будет и умение.
Эти слова мне запомнились на всю жизнь.
На тактических занятиях лейтенант Штанов требовал от нас отличной маскировки. Он никому не делал скидок.