К счастью, через малое время лодьи уже оказались в недосягаемости для печенежских стрел, и Эрик смог спокойно осмотреть Плишкину рану.
Стрела вонзилась ему в плечо и, на первый взгляд, ничего страшного не содеяла. Но вот кровь из маленькой ранки почему-то текла быстрой алой струйкой, чересчур обильной для такого ранения.
Провалившийся в забытье Плишка не почуял, как Эрик со Стародумом вытащили обломок стрелы из раны, как промыли ее и перевязали чистой тряпицей, пытаясь унять кровь.
Опасность миновала, но осторожный Ворот не скоро еще дал команду причалить. Впереди был остров Святого Георгия.
Плишка к этому времени пришел в себя и тихо лежал на дне лодьи, глядя в небо.
– Что ты, Плишка? – спросил его Эрик.
– Терема там... Небесных князей, – слабо ответил Плишка, пытаясь указать рукой.
По небу плыли белые облака.
Когда Плишку вытаскивали на берег, он опять потерял сознание. Эрик положил его на прогретый солнечными лучами зеленый пригорок, а сам направился к Вороту, который что-то объяснял нескольким купцам. Издалека завидев Эрика, старый проводник подозвал его взмахом руки.
– Раненых оставляем на острове. Твоего слугу тоже, – без лишних церемоний заявил он.
– То есть как оставим? – негодующе переспросил Эрик. – Что ж, на погибель бросим?
– Зачем на погибель? Оставим им еды вдоволь и одну из малых лодий, чтоб могли обратно до дому дойти, как поздоровеют.
– Плишка поедет со мной, – сказал Эрик и нахмурился.
– Нет, – так же резко ответил Ворот. – Такая обуза в пути нам ни к чему.
– Я эту обузу возьму на себя.
Ворот хотел еще что-то возразить, но, очевидно, прочитал в глазах собеседника что-то такое, что заставило его прекратить ненужную свору.
– Ну, делай, как знаешь, – нехотя согласился он. – Только никакой слабины не жди. Останавливаться, дожидаться вас никто не будет.
Эрик только кивнул в ответ. Было и ему ведомо, что раненые в пути – обуза великая. Но как бросить верного Плишку, который себя не пожалел, хозяина прикрыл? Ведь не доберутся раненые до Киева. Перемрут от своих ран и от бескормицы на острове. Даже если и удастся им выйти на воду, как пройдут они печенежские засады? Как минуют опасные пороги – без катков, без проводника, да и просто без сил? Оставить здесь Плишку – на верную смерть оставить.
Вот только... Перенесет ли Плишка дальнюю дорогу? Впереди простирается суровое Русское море. Немало и здоровых людей от него стонут, а каково будет хворому?
"Авось продержится", – решил про себя Эрик. Путь до Константинополя под присмотром заботливого хозяина все же более безопасен, чем возвращение домой с горсткой таких же беспомощных раненых.
Плишке было невдомек, что сию минуту решалась его участь. Он метался в беспамятстве, что-то шепча запекшимися губами, а когда приходил в себя, жалобно стонал и все просил пить. Тряпица, которой перевязали рану, насквозь пропиталась яркой кровью.
Наконец пришел лекарь, странствующий с одним из купцов. Осмотрев раненого, он немало утешил Эрика, сказав, что рана не смертельна, и, если она не загниет, больной поправится. Приложил какую-то траву, наново перевязал Плишке плечо и ушел по своим делам.
Решено было провести несколько дней на острове, дабы отдохнуть перед долгой и многотрудной морской дорогой. Эрик не отходил от Плишки, суетился вокруг него, как заботливая нянька. Но все напрасно – лучше Плишке не становилось. Рана не гноилась, но и не заживала – лекарь накладывал на нее какую-то едкую траву и давал Плишке снадобье, от которого его все время клонило в сон.
Сидя у его постели, сооруженной из чего под руку попало, Эрик смотрел, как чинят лодии. Особых повреждений на них не было, но на погоду в Русском море рассчитывать нечего – ветер и буря там могли налететь в любой момент, так что нужно было быть готовым ко всему.
Починка не заняла много времени. Через пару дней Ворот объявил, что завтра пора отплывать.
Утро следующего дня выдалось пасмурным. Поглядывая на хмурое небо, Эрик устроил поудобнее Плишку, соорудив над ним что-то вроде навеса, и укрыл поплотнее. К обеду следовало ждать дождя.
Люди тем временем заканчивали последние приготовления, собирали скарб, приводили в порядок товар и спускали лодьи на воду. Прошло еще немного времени, и вот уже стройная вереница лодий плыла по серым, непогожим водам Днепра.
ГЛАВА 3
Плишка слабел на глазах, и Эрик уже раскаялся в своей затее взять его с собой. "Оставил бы его на острове, – терзался он раздумьями, – может, и жив бы был Плишка. Добрались бы домой. А так помрет он по моей вине".
Эрик купил у лекаря маленький сосуд со снадобьем, заплатив баснословную цену, и пользовал Плишку сам. Но он только слабел, приходил в себя все реже и уж почти не разговаривал. Видать, от снадобья его клонило в сон, потому что Эрик решил как-то испробовать драгоценное лекарство на себе. Малую каплю принял на язык из флакончика, так целый день как пьяный ходил.
Три дня подряд лил дождь. Купцы суетились, хороня свой товар от проникающей сырости, а у Эрика одна была забота – защитить обессилевшего Плишку от потоков воды, льющихся с неба. Напоминая себе, что Плишка защитил его не от струй дождевых, но от тьмы стрел, что так же сыпались с неба, Эрик собой закрывал верного слугу, но все напрасно – сырость просачивалась всюду, и у Плишки появился кашель, который не давал его ране затянуться.
Только через три дня выглянуло солнышко, погоды установились добрые, но Плишка не рад был этому. Похоже было, что он собрался помирать.
Ох, как не хотелось этого Эрику! Еще раз пришел лекарь, но только главой покачал и отошел. Не оставалось ничего другого, как молиться всем добрым богам и ждать. И Эрик терпеливо ухаживал за слугой, помышляя о том, что, видать, придется ему вскоре копать могилу в чужой земле для спутника детских лет.
Об этом думал Эрик ночами и маялся, не умея развеять эти мысли и уснуть. И как-то в звездную душную ночь не то приснилось ему во сне, не то наяву привиделось, как свистят над головой печенежские стрелы и наваливается сверху тяжелое тело верного слуги, а перед глазами, на неловко завернутой руке, звездочка перстня-оберега, и звездочка эта вспыхивает кроваво...
Отец говорил Эрику, что перстень этот оберегает хозяина от любой опасности. Сколько Эрик помнил себя, отец всегда носил перстень и никогда не снимал с руки, ни на минуту не расставался, словно кольцо бесценным было.
Незадолго до смерти отец остался с Эриком с глазу на глаз и вновь повторил – сил не пожалел! – сказку о перстне. А потом не без труда снял его с руки и протянул сыну.
– Что ты, отец, зачем? – отшатнулся Эрик.
– Чувствую я, что недолго мне осталось ходить по этой земле, – сказал отец, и тень грусти промелькнула в его глазах. – Хочу, чтобы перстень достался тебе.
– Уныние владеет тобой, отец. Забудь эти мрачные мысли. Ты еще крепок...
– Сын мой, я прошу тебя взять этот перстень. Многие вещи теряются, а мне бы хотелось, чтобы ты не расставался с этим оберегом. Ты добрый сын и будешь славным воином. К тому же ты теперь служишь князю, а это дело трудное – всяко может случиться. Поверь мне, перстень защитит тебя. Меня он спас от многих бед и несчастий. Если это не чудо, то что же? Так что носи перстень не снимая, храни его, как самую ценную в мире вещь. Когда-нибудь ты передашь его своему сыну.
Эрик нехотя взял перстень и надел на средний палец правой руки, так, как всегда носил его отец, и показалось ему, что содрогнулась земля, и новая, горячая и жгучая кровь заструилась по его жилам. Однако это продолжалось какое-то мгновение и закончилось так же внезапно, как и началось. "Примерещилось", – решил Эрик, но перстня снимать не стал и носил его всегда, выполняя отцовский завет. Не очень-то верилось Эрику в тайное могущество оберега.
Вскоре скончался отец, и к Эрику пришла удача. Приблизил его к себе великий князь Владимир, обзавелся он своими хоромами и зажил в достатке. Сестра его завидной невестой стала, и с завистью начали посматривать на Эрика его приятели, простые гридни. Никто из них и помыслить не смел о такой удаче, какая пришла к собрату.
Так и пришлось Эрику поверить в силу своего оберега. А чудесное спасение от печенежских стрел стало для него еще одним доказательством чудесных свойств перстня. Правда, осталась в сердце горькая досада – неужто не мог могучий оберег и Плишку спасти от опасности? Или только ему, Эрику, благоволили неведомые силы? Как бы там ни было, а Эрик чуял за собой вину, словно нечестный спор заключил и выиграл и пойман не был.
Лежит теперь бедный Плишка, готовится испустить дух. А он, Эрик, живой и здоровый, ничем не может ему помочь. Как быть, что делать?
Такие мрачные мысли одолевали Эрика в то время, когда караван подплывал к острову Эферия. Этот остров должен был стать последним местом передышки перед выходом в открытое море.
Мало людей жило на острове. Да и не был приспособлен для житья: только купцы останавливались на нем, чтобы привести в порядок лодьи, поменять снасти на те, что пригодны в морском путешествии, и продолжали путь.
Однако некоторые находчивые люди все же обосновались на острове, справедливо рассудив, что из его месторасположения можно извлечь выгоду немалую. Нужны будут мореплавателям съестные припасы в дорогу, нужны будут и снасти, взамен попорченных на Днепровских порогах. И все это с немалой выгодой можно продать, и торговаться никто не станет – себе дороже обойдется. Без денег-то в море немудрено обойтись, а как без пищи да без пресной воды обойдешься? То-то.
Купцы, конечно, были народом предусмотрительным и старались заранее запастись в дорогу всем необходимым. Но в пути случалось всякое: на караван нападали печенеги, лодьи переворачивались на порогах, так или иначе перед выходом в море почти всегда обнаруживалось, что нет чего-то необходимого, и купцы платили втридорога, покупая нужные вещи на острове.
Как местным жителям удавалось противостоять печенежским набегам? Про то было неведомо. Поговаривали злые языки, что издревле платили они печенегам немалую дань, чтоб те оставляли их в покое. Быть может. Ведь и печенеги понимали, что намного выгоднее получать постоянную прибыль, чем разграбить поселение один раз до основанья.
Когда лодьи причалили к берегу, солнце клонилось к закату. Вечер был теплый, в воздухе уже чувствовалось соленое дыхание близкого моря. Как только лодьи вытащили на берег, их сразу же окружили несколько местных отроков и начали наперебой выспрашивать у молчаливых от усталости путешественников, откуда и куда следует караван и нет ли в чем надобности.
Прибывшие пока только досадливо отмахивались: некуда им было торопиться. Три дня решено было провести на острове – будет еще время поговорить с местными жителями и приобрести все необходимое.
Люди неторопливо располагались на берегу, разводили костры. Откуда-то уже вкусно запахло ухой и жаренным на углях мясом. Путники принялись за вечернюю трапезу, не обращая более внимания на любопытных отроков.
Только Эрик, вынесший на берег безропотного Плишку, вдруг подошел к ребятишкам.
– У вас здесь лекарь есть? – неожиданно громко спросил он, обращаясь к самому старшему из мальчуганов.
– Кто? – не понял белоголовый парнишка и опасливо попятился назад.
– Лекарь... – повторил Эрик уже не так громко.
Мальчуган продолжал непонимающе таращиться на Эрика.
– Ну, вот когда у вас поранится кто или заболеет, вы к кому идете? – снова спросил Эрик, еще тише.
– К бабке-веде, к кому ж еще? – наконец сообразил паренек.
– Ну вот и ладно, – облегченно вздохнул Эрик, начавший уж было думать, что на острове не водится вообще никого, кто понимал бы врачевание. – А теперь сказывай, как отыскать эту вашу бабку, – снова обратился он к мальчишке.
– Никак у вас приболел кто? – оживленно поинтересовался тот.
– Раненый у нас, – коротко ответил Эрик, мотнув головой в сторону куста, возле которого неподвижно, как бездыханный, лежал Плишка.
Отрок метнул быстрый взгляд в его сторону, что-то смекнул и снова уставился на Эрика хитрыми глазенками.
– А что мне за это будет? – спросил он, хитро прищурившись.
Эрик остолбенел. Это ж надо – с младых ногтей мздоимством заниматься!
– Что будет, говоришь? – переспросил он таким голосом, что мальчишка отпрянул и, по всей видимости, приготовился бежать. – А вот голову я тебе оторву! То и будет! – загромыхал Эрик, и не успел мальчишка припустить во всю прыть под защиту родительского крова, как тяжелая рука Эрика опустилась ему на плечо.
– Показывай, где бабку найти! – уже спокойно произнес Эрик, но то, как он это сказал, испугало мальчишку еще больше.
– Хорошо, хорошо, боярин, только не бей, пожалуйста, – заверещал мальчишка.
Люди, суетившиеся подле костров и внимательно наблюдавшие за происходящим, дружно загоготали. Остальные мальчишки отбежали было в сторонку, но теперь высовывались из-за кустов, желая узнать, достанется их приятелю от хмурого воина или нет.
Эрик тем временем так и не выпустил мальчугана, и тот смиренно поплелся вглубь острова, показывая дорогу. Время от времени он оглядывался, смекая, как бы дать стрекача, но Эрик молча грозил ему здоровенным кулаком, и отрок смиренно продолжал путь.
Идти пришлось недолго. Вопреки ожиданиям Эрика, тропинка не вывела их в деревню, а обогнула ее и начала петлять дальше, все больше уводя в сторону от места, где путешественники разбили лагерь.
– Она одна, что ли, живет, старуха твоя? – не выдержав, поинтересовался Эрик. Он был все еще очень зол на мальчишку, но любопытство оказалось сильнее.
– Нет, не одна, – пискнул мальчуган и вскинул на Эрика испуганные глаза.
– Там что, еще деревня есть? – снова поинтересовался Эрик.
– Нет, – так же испуганно ответил мальчишка. – Бабка не в деревне живет...
– Так я же спрашивал, одна? – Эрик начинал злиться на непонятливого паренька с новою силой.
Отрок уже готов был пустить слезу, но воин больше не задавал вопросов. Он уж увидел сам, что тропинка, пронизав небольшую рощицу, упирается в порог небольшой хижины-развалюхи.
Перед хижиной виднелись грядки, на которых росли неизвестные Эрику, но, видать, нужные травы, потому что среди них копошилась старуха, одетая в штопаную, но чистую рубаху.
Едва завидев старуху, мальчуган испустил истошный вопль:
"Бабаня!" – и, осмелев, рванулся прочь от Эрика.
Старуха моментально выпрямилась, поймала подлетевшего к ней внука и встала, широко расставив ноги и уперев руки в бока.
Мальчишка примостился рядом, выглядывая из-за бабкиной спины.
– Тебе чего от дитя нужно? – угрожающе осведомилась старуха.
Мальчишка тихо захныкал в бабкину юбку, всем своим видом показывая, до чего же ему страшно и тошно, как напугал его чужой здоровенный воин, и вообще, как плохо ему пришлось.
– Мне от него ничего не нужно, – буркнул Эрик. – Это он добрые советы за мзду продавать с малолетства научен...
– За какую такую мзду? – удивилась бабка, – Какие еще советы?
– Да вот спросил я твоего внучка, где могу здесь найти человека, чтоб моему раненому слуге помог, а он стал за это подарка требовать.
По тому, как с каждым словом все более темнело бабкино лицо, Эрик понял, что не бабка научила отрока так зарабатывать деньги. В подтверждение этому старуха вдруг завела руку за спину и, не глядя, тут же вытащила оттуда сорванца за ухо. Тот, только было примолкнувший, начал визжать с новой силой.
– Это кто ж тебя надоумил на такое? – тем временем напустилась на внука старуха.
– Никто! – заскулил тот, даже не пытаясь вывернуться из цепких бабкиных рук – того гляди, без уха останешься.
Бабка тем временем продолжала отчитывать внука.
– Посмотрели бы на тебя покойные родители, вот бы уж наплакались.
При этих словах из глаз мальчишки брызнули слезы, а бабка, спохватившись, что сказала что-то из того, что говорить не следовало, отпустила ярко-малиновое ухо и, обхватив мальчишку обеими руками, сама начала причитать чуть ли не в голос, оплакивая мальчишкиных родителей.
Эрик подумал, что умерли они, по всей видимости, совсем недавно, и боль потери еще очень остра и для мальчишки и для этой шумной, но, видать, добродушной старушки.
Наконец старуха утерла глаза кончиком драного плата, которым была повязана ее голова, и обратилась к Эрику:
– Тебе что надо-то было? Раненый, говоришь, у тебя?
– Раненый, – подтвердил Эрик. – Уж и не знаю, выживет или нет, – добавил он совсем угрюмо.
– Так где ж он? – засуетилась бабка.
– Я его там оставил, возле лагеря, – ответил Эрик.
– Ну, пойдем, пойдем, покажешь мне его. Я сейчас, только руки ополосну.
С этими словами она скрылась в домишке, но почти сразу же показалась вновь и, кивнув Эрику, бодро зашагала по тропинке. Эрик пошел за ней. Мальчишка, то и дело ощупывая пострадавшее ухо, следовал за Эриком, стараясь слишком к нему не приближаться.
Наконец они вышли к лагерю. Эрик указал на лежащего возле куста Плишку, и старуха склонилась над ним. Эрик стоял в сторонке, не желая мешать, а еще более стараясь как можно более оттянуть момент, когда придется выслушать от старухи преданному слуге..
Однако лицо старухи, когда она наконец повернулась к нему, было не опечаленным, а гневным.
– Это кто ж его тут пользовал? – спросила она, грозно поглядывая на Эрика.
– Да лекарь наш, киевский, – нехотя признался тот. Удивительное дело, но рядом с этой старухой даже он – зрелый муж, храбрый воин, чувствовал себя несмышленым отроком.
– Я бы вашему лекарю собачонки поганой врачевать не доверила, – фыркнула старуха, – чуть было не заморил парня.
Люди, расположившиеся возле костров неподалеку от лежащего Плишки, засмеялись. Лекаря на лодьях невзлюбили и за знающего человека не почитали.
– Ну, что стоишь? – продолжала бабка свою гневную речь. – Или думаешь, что я его сама до хибары донесу?
Эрик оторопело посмотрел на бабку, потом осторожно поднял Плишку на руки и зашагал в сторону старухиного дома. Та семенила за ним следом, не переставая ворчать под нос что-то по поводу невесть куда запропастившегося внука. Потревоженный больной жалостно стонал, не открывая сомкнутых век.
В хижине Эрик осторожно уложил Плишку на кучу свежескошенной душистой травы и оглянулся на хозяйку.
– Ступай, ступай, воин, – шепнула она ему. – Теперь уж мне пора за дело приниматься.
Эрик покорно вышел, примостился на бревнышке и терпеливо ждал известий. Ждал, разрешит ли ему бабка войти посмотреть на исцеленного Плишку или отправит в рощу за деревом для домовины.
Незаметно склонилось к закату солнце, опустились на остров сиреневые сумерки. С моря подул прохладный ветер, принес с собой запах водяной травы и разогнал полчища злющих комаров-кровопийцев.
Эрик измаялся душой, ожидая бабку, поэтому, когда дверь хибарки скрипнула и приоткрылась, он бросился навстречу. Но вместо согбенной фигуры старухи на пороге встала молодая статная девица. Эрик лицом к лицу столкнулся с ней и остолбенел.
"Ну, бабка! – пронеслось у него в голове. – Никак, обернулась!"