Шила в мешке не утаишь. Не успела встать распутица, как забеспокоилась Русь. Готовилась новая усобица, а ведь не успели затянуться раны от прежней. Давидичи наотрез отказались быть союзниками суздальского князя, припомнив ему разорение собственных вотчин. Испугался и Ростислав Смоленский. Будучи союзником Изяслава, он был уверен, что и на него падёт удар. Стремясь обезопасить себя от войны, он прислал Святославу Ольжичу сватов, прося его дочери Манефы в жены для своего сына Романа. Манефе было всего двенадцать лет, но девочку увезли в Смоленск - и ничего не изменилось…
Перед самыми Святками Иван Берладник ненадолго вырвался из Суздаля и прискакал в Кидекшу.
С некоторых пор тут жили дочери князя Юрия - князь переселился в большие палаты, где обитала его вторая жена, гречанка Ирина. Занятый делами сверх меры, Иван мало и редко наезжал к княжне. Да и сейчас спешил - ворвался во двор, спрыгнул с коня, через две ступеньки взлетел на крыльцо и толкнулся в сени, громко зовя холопок.
Ольга с девками наряжалась - вечор хотели пойти на игрища. Без отца и мачехи, которая жила в Кидекше безвылазно, тоскуя по тёплой солнечной Византии, она жила привольно и весело. Только редкие наезды отца заставляли её бледнеть и смущаться.
…Помнила Ольга, как впервые увидела мачеху. Византийская принцесса была на десять лет старше её, но держалась так неприступно и гордо, что у девушки не возникло желания подойти и приветствовать мачеху. Меньшая сестра, Софья, как-то переборола девичий стыд и приблизилась, пролепетав что-то на ромейском. Её встретил высокомерный спокойный взор. Новая суздальская княгиня не думала, что её муж будет так стар, что у него уже подрастают взрослые дочери. Она надеялась, что её везут в жены молодому княжичу - и вот они, Князевы сыны, стоят подле отца. Одни старше её, другие чуть помоложе, либо женаты, либо просватаны. С ревностью и завистью оглядела она свою новую семью.
Юрий потом выговаривал Ольге:
- Загордилась девка! Одичала совсем… Людей бегаешь, как коза… Ну, видать, пришла пора искать тебе мужа. Он тебя приучит к вежеству…
С тех пор Ольга жила в тревоге и к Ивану выскочила, думая, что грозный батюшка послал его с недоброй вестью. Даже радость, вспыхнувшая было в ней, померкла.
- От батюшки? - выдохнула княжна, ломая пальцы.
- От князя Юрия… Да только ты не пугайся так, - улыбнулся Иван, видя, как внезапно сошёл румянец с круглых девичьих щёк. - Отпустил он меня на час. Потом велел назад быть.
- Стало быть, ты не с вестью от него прискакал?
- Нет. К тебе я. Увидеть захотелось… Румянец опять стал заливать щёки. Ольга отвернулась, теребя косу.
- Ну, поглядел? - нарочито равнодушно молвила она. - Какова?
- Краше всех!
- Ой ли! - голос был капризен, но в глазах сквозило другое - весёлое, нежное. - Правду ли баешь?
- Истинную! Хошь, побожусь, что для меня ты краше всех на свете? - Иван вскинул два перста ко лбу.
- Не божись, - Ольга быстро схватила его за руку. - Я и так верю, - прошептала совсем тихо. В горнице они были совсем одни, и Иван осторожно обнял девушку. Она встрепенулась, озираясь:
- Пусти! Не то войдёт кто…
- Так веди туда, где никто нас не углядит.
- Что ты? - Ольга помотала головой. - Негоже так!
- Олюшка… Леля моя, - Иван сжал девичьи плечи, - у меня всего час времени!… Мы в поход выступаем со дня на день. Батюшка твой полки собрал. Я с ним иду на Изяслава Киевского.
- Ой! - Ольга вскрикнула и прижалась к Ивану. - Правда?
- Со дня на день выступаем…
- Ой, - девушка припала к его груди, слушая, как в глубине часто-часто бьётся сердце. - Ой, лада мой… Ой, лихо-то… Ой, лишенько…
Боясь голосить, она вцепилась в Ивана, уже не думая, что их могут увидеть. А Иван тихо гладил её по волосам и вздрагивающим плечам:
- Не тужись, Олюшка! Вот побьём Киевского князя, тогда авось выделит мне твой батюшка удел. Пошлю к нему тогда сватов. Пойдёшь ли за меня?
- Иванушка, - Ольга отняла лицо от его груди. - Птицей бы полетела…
Не каждой княжне выпадает такое счастье - любить и быть любимой. Отцы сватают своих дочерей, выдавая их замуж не за княжичей и королевичей, а за военные союзы. Добро, если с годами приходит любовь. А если нет… Но её мать любила отца, он любил её и не сразу после кончины половецкой княжны решил жениться снова. Дед, Владимир Мономах, тоже любил и был любим своей женой Гитой. Прадед, Всеволод Ярославич, был счастлив с женой. Неужто судьба откажет в счастье?
Ольга была уверена в своём счастье, когда целовалась с Иваном посреди горницы. И молилась о нём, когда несколькими днями позже полки суздальцев выступили в поход.
Рати встретились под Переяславлем Русским. Пока Юрий Владимирич стоял под Белой Вежей, Изяслав вошёл в город, соединясь со ждущими там братьями Святополком и Владимиром. Он не хотел мира, говоря, что не станет давать Долгорукому ни одного города или области, ибо тот привёл половцев и Ольжичей. Но Киев не желал воевать. В самом Переяславле епископ Евфимий отказывался благословлять идущих на битву ратников. Даже бояре советовали князю не спешить. Но у него и троих его братьев были свои дружины, из Поросья пришли берендей, а в самый последний момент подоспел Владимир Давидич из Чернигова. И Изяслав Мстиславич решил - бою быть! "Я добыл Киева и Переяславля головой. Нешто ныне уступлю?" - сказал, как отрезал, и велел трубить зорю - дружинам строиться для битвы.
Встали друг против друга - с одной стороны Юрьевы полки с союзными Святославом Ольжичем и половцами. С другой - рати трёх братьев-князей, полк Изяслава Давидича и берендеи с переяславльцами. Летний день серпеня-месяца выдался жарким, словно и не стояла на пороге осень. Кони лениво прядали ушами, взмахивали гривами. Всадники скучали в сёдлах, пешцы томились в толпе. Только стрелки не дремали - то с одной, то с другой стороны выскакивали отчаянные молодцы, пускали стрелы и скорее спешили к своим. Часть стрел долетала до противника на излёте, часть втыкалась в стены щитов. Но находились и такие, что отыскивали брешь, и тогда падал убитый или раненый, зажимая стрелу ладонью, спешил к обозу.
- Чего они медлят? Чего ждут? - ворчали берладники, стоя на левом крыле вместе с дружиной князя Андрея Юрьича. - Аль сердца заячьи проглотили?
- Небось ждут, что мы первыми шагнём!
- Ишь, чего похотели! А вот ни шагу не стронемся. День клонился к вечеру. Ветерка почти не было.
Соловый жеребец Юрия Долгорукого замер под княжеским стягом с барсом. Он смотрел на полки сыновцов-Мстиславичей пристально, словно надеялся отыскать знакомые лица. Когда солнце уже ощутимо склонилось к закату и тени удлинились, а от реки начало тянуть долгожданной прохладой, махнул рукой:
- Отходи!
Трубачи поднесли рога к губам, и над полем боя прозвучали протяжные звуки - одно из войск отступало, не принимая боя.
Изяслав Мстиславич не поверил своим ушам.
- Они уходят! - воскликнул он, обращаясь к брату Владимиру. - Наша взяла!
Владимир Мстиславич был совсем отроком - семнадцатое лето только и жил на земле. Выросший без отца, он привык слушаться старших братьев, подхватив клич, когда Изяслав привстал на стременах и рывком обнажил меч:
- Вперёд! Сомнём суздальцев! За Киев! За князя! Счастлив был Изяслав - стар, видно, стал стрый или понял, что есть высшая правда и не смог с нею спорить. Не в одну битву уже ходил великий князь и знал, что сейчас должно произойти - головной полк ударит в голову противника, опрокинет её, а тут подоспеют крылья…
Первыми откачнулись берендеи. Их гортанные крики послышались в стороне от боя, и всадники на низкорослых лошадках, сбившись в кучу, стали уходить к Трубежу, далеко обходя правое крыло суздальцев. За ними и Изяслав Давидич приказал своим черниговцам отходить. Андрей Юрьич и Иван бросились было в погоню за уходящими. Они сумели настичь черниговцев, завязалась сеча - кого-то порубили, кого-то взяли в полон. Но наступающая темнота помешала берладникам и суздальцам довершить разгром.
Тем временем переяславльцы подхватили клич: "Суздаль! Суздаль!" и напали на княжеские дружины со спины.
Изяслав узнал об этом, уже увязнув в сече. К нему пробился боярин Шварн:
- Измена, княже! Верные наши ушли! Юрий одолевает!
Изяслав вскинул голову, силясь во тьме разглядеть, что деется. Но, сколько мог видеть в сизых сумерках, всюду были суздальцы и новгородцы. За спиной с гортанными криками половцы добивали дружину Владимира Мстиславича - брошенный переяславльцами, тот отходил прочь, спеша вслед берендеям.
- Бежать напирал Шварн.
Изяслав зарычал с досады, вонзая шпоры в бока коню. Тот отчаянно и зло заржал. Не теряя времени, Шварн схватил повод княжьего коня и помчался вперёд. Несколько боярских и княжьих отроков, случившихся тут же, поспешили сомкнуть свои ряды. Откуда-то сбоку вынырнул брат Ростислав…
Святослав Ольжич шёл в эту битву с одной мыслью - настичь убийц брата Игоря. Верные люди донесли ему, что подстрекали к убийству Радило и Добрыня, мужи Изяславовы. Лишь меньшой из братьев, юный Владимир, вёл себя достойно княжьего звания. Но сам Изяслав и брат его Ростислав были врагами Ольжича.
Сердце запело в груди новгород-северского князя, когда он понял, что на его полк вынесло дружины Изяслава. Очертя голову, не мысля более ни о чём, Святослав кинулся в битву - найти и сразиться с великим князем. Но тьма наступающей ночи уберегла от встречи - прорвавшись сквозь ряды врагов, Изяслав Мстиславич ушёл в Киев.
5
Несколькими днями позже в стольный град всея Руси въезжал Юрий Владимирич Долгорукий. Ему донесли, что кияне отказали братьям-Мстиславичам в помощи. Они разъехались - Изяслав на свою Волынь, а Ростислав - в Смоленск. И, хотя Изяслав ещё оставался великим князем, Юрий знал, что это временно. Не зря его прозвали Долгоруким - долго тянул он из далёкого Залесья жадные руки к Киеву, и вот упал в раскрытые ладони желанный плод. Ощущение власти пьянило, как вино.
В те дни Иван Берладник тоже не находил себе места от счастья. Проезжая знакомыми улицами Киева, останавливаясь у величественных храмов и заехав в Иринин монастырь повидать старого знакомца инока Ананию, он словно вернулся на три года назад, когда впервые проехал Жидовскими воротами. Когда-то давно судьба привела его в Киев в поисках своего удела. Теперь он снова в Киеве, и мечта близка, как никогда. А получив из рук великого князя удел, он сможет просить руки Ольги. Ради зятя Долгорукий не откажется пойти войной на Галич и отобьёт-таки у Владимирки Володаревича Звенигород. А то и вовсе сместит его со стола.
Берладники снова гостевали на Иринином подворье. Инок Ананий - прежний игумен помер, и Ананий занял его место - ворчал на свалившихся на его седую голову незваных гостей.
- И пошто вас нанесло, ровно саранчу? - качал он головой, глядя с жалостью, как берладники подгоняют послушников, тащивших из погребов бочонки с вином. - Жили мы себе тихо-мирно, трудились и Бога славили… Эх, и за какие грехи нам такое наказание?
- Не ворчи, игумен, - Иван, засунув руки за пояс, смотрел, как его молодцы споро готовятся к трапезе. - Чай, не тати мы, а княжьи люди!
- Да князь твой - нешто не тать? - огрызался игумен.
- Юрий Владимирич - господин добрый! - запальчиво воскликнул Иван. - А ты почто великого лаешь?
- А пото, - разошёлся игумен, - что не дело это - с мечом себе стола добывать! Не звали его кияне - сам пришёл. Разве ж это дело? Вот погляди - накажет его Господь за такое непотребство!
- Изяслав Мстиславич занял его место не в свой черёд! - кинулся на защиту Юрия Иван. - По праву Вячеславу Владимиричу княжить в Киеве, а он взял и не пустил его.
- Вячеслав киянам не надобен, - отрезал игумен. - Как и Ольжичи - суматошное племя. Изяслава-князя они сами кричали. А твово Юрия ещё поглядим, как встренут!
Многое мог бы сказать Иван ворчливому игумену, но примолк. Всё равно старика не переспорить, а он привык не обращать внимания на чернецов. Их дело - Богу молиться, а не в государственные дела встревать… Митрополит или там епископ - другое дело. Но чтоб каждый встречный-поперечный монах князей уму-разуму учить вздумал? Не бывать такому!
Несколько дней спустя в Киев стали съезжаться князья. Прибыл Владимир Давидич, Святослав Ольжич и Юрий Ярославич Пинский. Прискакали все сыновья-Юрьевичи. Не было лишь полоцких князей - ну, их давно на снемы не звали. Отрезанный ломоть была Полоцкая земля. Не было никому из русских князей в ней доли - и не было Всеславьичам доли в Русской земле. Не ждали и Мстиславичей. А вот Вячеслав Владимирич неожиданно приехал.
Шумно и людно сделалось на княжьем дворе - особенно когда съехались все князья вместе.
Не протолкаться было от коней и плечистых дружинников, холопы жались по углам, пережидая, чтоб не попасть под горячую руку князя иль боярина.
С той поры, как первые князья стали съезжаться на двор, Иван Берладник тоже с утра до ночи там пропадал. До мечты оставалось совсем чуть-чуть. Ещё день-два - и сядут в палатах судить и рядить Землю Русскую. Мстиславичи ныне не в чести, стало быть, их земли отойдут племени Юрьевичей и его верным слугам. Иван мнил себя таковым - кто, как не он, выполнял все наказы Юрия. Кто вместе с ним был в битве у Переяславля? Кто более прочих нуждается в милостях великокняжеских?
Наконец, день снема настал. Был обещан большой пир, княжеская охота, игрища на конях по примеру западных стран.
Сперва всё так и было. Ловчие подогнали к князьям туров и диких коней, на озере соколы и кречеты ловко били птицу, а пардус, дарёный Святославом Ольжичем два года назад, в стремительном рывке догнал зайца.
Довольными были все. Иван раза два попался на глаза Юрию Владимиричу, даже заслужил за ловкость на игрищах похвалу и на пир шёл, полный радостных предчувствий. И на самом пиру, когда поднялись первые чаши и выкрикнули здравицу великому князю Юрию Мономашичу, кричал вместе со всеми радостно и громко.
Но после пошло всё не так. Князья начали разговор об уделах ещё на пиру, и Юрий, не откладывая дела, стал делить землю:
- Святославу Ольжичу, как верному своему слуге, даю Новгород-Северский с городками и пригородами в вечное владение. Ему же даю Курск, всё Курское Посемье, Сновск, Слуцк и землю дреговичей… Коию отымаю у племени Давидичей за то, что стояли супротив меня за Изяслава.
Владимир Давидич засопел обиженно, но промолчал.
- Брату моему Вячеславу отдаю его Туров с городами и пригородами, - продолжал Юрий. - Юрию же Ярославичу велю сидеть в Пинске с родом его. А сынам моим велю взять такие уделы… Ты, Ростислав, прими Переяславль…
- Благодарствую, батюшка, - пролепетал тот, пунцовея. Каждый князь знал, что значит владение Переяславлем - то была великая честь.
- Что, рад? - подмигнул Юрий. - Изяслав небось так тебя не дарил?… То-то… Борису даю Белгород. Глебу, забрав у него Курск, - Канев. Андрею - Вышгород.
Старшие сыновья Юрия переглядывались. Отдав им города вокруг Киева, Долгорукий словно хотел показать прочим князьям - сел я прочно, чтоб скинуть меня, попытайтесь сперва одолеть моих сыновей. Но на лице Андрея вдруг начало проступать удивление:
- А Суздаль что же? Кто в Суздале сядет?
У Долгорукого оставались ещё младшие сыновья - Ярослав да Василько, не считая Святослава, которого перед самым походом родила княгиня Ирина. Ярослав с младенчества болен, Василько же сидит тут, но у него и первый пушок на губе не пробился.
- А Суздаль отдаю Васильку, - махнул рукой Юрий. - Негоже ему в дела встревать покамест. Пущай там и сидит - со Святославом вместе.
Василько зарделся, лепеча что-то смущённо-радостное. Иван Берладник впервые оглядел князей, с которыми сидел за одним столом, со странным чувством. Вот он тоже князь, но его место вровень с боярами. И сейчас, поделив уделы, все едят, пьют, веселятся, словно ничего не случилось! А он? Почто забыли его?
Утром после пира он смог пробиться к Юрию. Тот встал с распухшей головой, долго с наслаждением тянул из братины рассол да терпеливо ждал, пока постельничий нацедит стоялого мёда. Потом неспешно стал одеваться к выходу. Хошь не хошь, а он ныне великий князь. А князь по завету Мономаха должен вставать рано и сам за всем доглядать. Как не хочется! Боже, спать бы ещё да спать, несмотря на то, что белый день давно на дворе.
Иван ждал князя в горницах. Он вскочил ни свет ни заря и прискакал в княжеский дворец одним из первых. Холопы не сразу решили его пустить, но упредили, что ради него будить князя не станут. Вот и дожидался он в пустой горнице, глядя сквозь слюдяное оконце на двор. И вскочил, когда на пороге показался Долгорукий.
- Ты почто тут? - князь Киева и Суздаля впился в лицо Ивана чужими колючими глазами.
- Княже Юрий Владимирич, - Иван поклонился коротко, чтоб не терять достоинства. - Вчерась на пиру ты изволил сынам и слугам своим уделы в Русской земле назначить, а меня одного забыл.
- Так ты без удела? Ну и что? - как показалось, искренне удивился Долгорукий.
- Как - что? Княже, а как же я? Я ведь тоже князь! Мне свою землю надобно!
Юрий долго смотрел в лицо Берладнику, и Иван за это время успел уже решить, что его судьбе пришёл конец - такое холодное и злое сделалось лицо Долгорукого.
- Ты князь какой земли? Червонной Руси?… Так я с её князем, Владимиркой Галицким, покамест не ссорился. Вот раскоротуюсь - тогда и поглядим. Авось и отвоюю для тебя городок-другой. А покамест есть у меня для тебя дело. Собирайся в путь. Василько мой едет в Суздаль княжить - будешь при нём.
- Но княже…
- Молчать, холоп! - впервые маленькие серые глаза полыхнули злобой. - Воли много взял с князем спорить!
. - Я тоже князь! - не сдержался Берладник. Юрий словно опамятовал, что молвил лишнее. А может, опять разболелась голова, но он добавил уже мягче:
- Не гоношись, точно петух задиристый. Мне в Суздальской земле свои верные люди надобны. Бояре там зело своенравны. Как бы без моего догляда Васильком по-своему крутить не стали. Вот и будь при нём. А там поглядим.
В Суздальской земле было много земли, да мало городов. Авось, там судьба улыбнётся. Да и к Ольге Юрьевне поближе.
В начале осени пустился в обратный путь суздальский полк. Дружинники и пешцы шли охотно - пусть добычи взяли мало, но и крови тоже считай не пролили. Ворочались с победой и новым князем. Суздальские бояре исподтишка приглядывались к Васильку - юный княжич малоопытен, открыт душой. Переговорить с ним по душам, поворотить его сердце в нужную сторону, оженить на боярышне - а там, глядишь, и воротятся старые времена, когда князь только в походы ходил да суд судил, а всеми делами заведовали его передние мужи.
Василько ни о чём таком не думал. Он ехал, откинувшись в седле, вдоль берега Днепра и улыбался, глядя на высокие облака, на первое золото листвы в кронах берёз и клёнов, на нитки паутины и звенящие дали.
- Ну не дивно ли, - восклицал он едущему рядом Ивану, - как всё прекрасно устроено? Мог ли я ещё летом помыслить, что весь Суздаль будет моим? А, Иванка? Ведь это большой, богатый город. А батюшка его мне отдал!