- Что же выходит, отче? Владимирко Володаревич Галичу за грехи был послан?
- За грехи наши тяжкие. Ибо заслужили мы такого князя и должны были, не ропща, нести крест свой. Мы же возроптали, и за то разгневался на нас Господь, привёл супостата на наши сёла и нивы! А и сам князь Владимирко тоже супротив Божьего промысла восстаёт - ибо неисповедимы пути Господни и одною рукой дарует он, а другой отнимает. И в горе, и в радости надо быть одинаково твёрдым.
Мирон за спиной Ивана чуть слышно зафыркал - бывший боярский отрок имел на всё своё мнение. Отец Онуфрий недовольно зыркнул в его сторону.
- Ты бы помолился, отче, чтобы Господь даровал нам победу, - попросил Иван.
- Молюсь, сын мой. Денно и нощно молюсь, дабы уменьшилось беззаконие на нашей земле, чтобы не лилась зря кровь, не гибли люди христианские. Ведь от людей своего языка страдаем!… Нет, грешен и аз есмь, ибо не зрю Божьего промысла в том, что совершается. Не даёт мне Господь узреть истину!
Поп отвернулся к иконам, истово осенил себя размашистым крестом. Иван тоже перекрестился, дружинники последовали его примеру.
На улице встречал яркий весенний свет. Солнце с синего неба брызгало огнём, крытые золотом купола весело блестели, во всю глотку орали воробьи. Отрок подвёл Ивану коня. Вскочив в седло, князь поехал улицей, справа и слева толпился народ. Люди, которым в соборе место было самое последнее, тут ухитрились пробиться в первые ряды и созерцали своего князя. Бояре с ближними отроками пристраивались позади, толкали друг друга конями, выясняя, кто более достоин ехать рядом с Ростиславичей.
Легко и весело было Ивану. Весёлый яркий свет, тепло и пестрота людской толпы сами собой вызывали Улыбку на лице. Но слишком часто мелькали в толпе люди в бронях - кто в стёганом кожухе, кто в кольчужке, кто с топором и рогатиной. Да его молодцы с утра парятся в кольчугах и при оружии.
Три недели уже бились галичане с войском Владимирки Володаревича. Чуть ли не ежедневно были приступы, люди спали вполглаза. Жёнки и матери бегали на стену, носили родным поесть. В иных домах уже успели оплакать убитых - среди ярких женских и девичьих уборов нет-нет, да и мелькал чёрный вдовий плат.
Не завернув к терему, Иван поехал к стене. Там сейчас постоянно теснились ополченцы. Горожане смешались с посадскими. Кое-где виднелись боярские отроки - обороной руководил Молибог Петрилыч с воеводой Никифором и тысяцким Вышатой Давидичем.
Издалека заметив боярина Молибога, Иван сразу направился к нему на стену. Боярин стоял у зубца и смотрел вниз.
Посады были частью сожжены, частью разобраны. Уцелели только те избы, которые были заняты княжьими и боярскими людьми. До самого берега реки раскинулся стан - стояли возы, уперев оглобли в небо, ходили люди. Где-то суетились и кричали - готовился новый приступ. Покамест под стеной разъезжали самые нетерпеливые, перебрасывались с защитниками стрелами.
- Ты бы, княже, поосторожнее! - остерёг Молибог Петрилыч Ивана. - Не ровен час, шальная стрела долетит! Бережёного Бог бережёт!
- Ничо, - уверенно откликнулся Иван. - Мне на роду написано в бою уцелеть.
- Так то ещё не бой. Бой впереди. Вот-вот пойдут на приступ.
Замечая приготовления, галичане подтягивались к стене. Кто-то уже проверял стрелы, примеривался стрелять в ответ. Меткий выстрел сбил с коня одного.
Другой схватился за простреленное плечо, поскакал, клонясь в седле, прочь. Но тут стали подтягиваться к стенам Галича рати.
Ополченцы на стене хмурились, лишний раз проверяли луки и рогатины, озирали толпу внизу.
- Эка силищи-то нагнано, - раздавались негромкие голоса. - И откуда столько народа!
- Небось со всех городов князь Владимирко-то народ согнал…
- Крепко он за нас взялся!
- А пущай крепко - скорее руки отсохнут…
- Выстоим!
- Чего - "выстоим"! Тамо вона какая сила!
- А за нас Бог. И князь наш!
Выкрикнувший запальчивые слова молодой ещё ополченец - юнец, усы только-только пробиваются, - оглянулся на Ивана Ростиславича: слышал ли тот. Князь и ухом не повёл - только пристальнее вгляделся в людей внизу. Согнанные в ополчение мужики бежали под стены неохотно. Галичане ночью обильно полили стену водой, теперь она вся покрылась толстой коркой льда, так что ни зажечь, ни вскарабкаться не удавалось. А сверху из-под заборол летели стрелы, и то один, то другой мужик падал. Снизу начали стрелять в ответ.
Бой постепенно разгорался. Ивана мягко оттёр в сторонку Молибог Петрилыч:
- Ты бы, княже, пересидел где в сторонке. Тута и без тебя управимся, а тебе под стрелы подставляться зазорно. Ещё подстрелят.
Дружинники окружили князя. Мирон, низко надвинув на глаза шлем, скалился в злой горячей усмешке:
- Сейчас бы в чисто поле выйти, да попытать силу силой! А то сидим, аки крысы, и ждём, пока нас выкурят.
Иван так и загорелся. С начала осады он втайне мечтал о настоящей сече - в Звенигороде сказывал пестун, как ходил в молодые годы с дедом Володарем в бой, как совсем безусым отроком ратился и с погаными, и с ляхами, и даже со своим братом-русичем, когда была на Волыни замятия из-за Ярославца Святополчича. Недавно помер старый пестун, а рассказы его живы до сих пор и будоражат кровь. Не пришлось отцу Ростиславу как следует показать свою удаль. Так неужто сыну судьба отказала в воинском счастье?
- А верно ты молвил, Мирон, - кивнул Иван. - Кабы выйти из-за стен, да кабы ударить по стану стрыеву!…
- Выйти-то можно, - в Ивановой дружине большинство было молодо-зелено, разговор подхватили с лету. - Да маловато нас!
- Удальцов кликнем. Нешто нет в Галиче добрых рубак?
Чуть откатили вспять волны ополченцев, подхватывая своих убитых и раненых, а по улицам Галича поскакали вершники - звать добровольцев на княжий двор. О вылазке говорили тайно, боясь перебежчиков и боярских наушников - а вдруг как начнут отговаривать князя? - но всё равно большинство как-то проведало о том, что ночью Иван ведёт дружину во вражий стан.
В числе добровольцев оказались и боярские отроки, а от них проведали и сами бояре. Чуть не полным числом явились на княжий двор. Иван в просторных сенях примерял бронь.
- Чего удумал, княже? - петушиным, дрожащим больше обычного голосом вопрошал Хотян Зеремеевич. - Виданное ли дело…
- А чего мне - за вашими спинами хорониться? - запальчиво ответил Иван. - Не для того я ставлея Галицким князем, чтоб заместо меня другие город обороняли! Я отец вам - вот и надлежит мне о детях своих печься! А идут со мной только те, кто сам охочь идти!
У боярина Хотяна сын, без году неделя в княжеской дружине, тоже собирался и сманил с собой почти половину отроков.
- А ну, как убьют тебя? Чего тогда делать? - всплеснул руками боярин Скородум. - Владимирке вдругорядь не поклонишься!
- Убьют - знать, судьба моя такая. А как после быть - сейчас загадывать негоже. Бог даст, всё образуется.
Бояре переглянулись. В глазах и на лицах многих тревога мешалась с гордостью - вот, мол, каков наш князь! Не прогадали - выбрали себе добра молодца!
Всего набралось три с малым сотни воев - половина княжеские да боярские отроки, а остальные - вольные галичане. Из города выбирались тайно, дождавшись полной темени. Заледеневшие ворота пришлось раскалывать ломами, чтобы выпустить конников. Без огней, чтоб во вражьем стане не догадались, со стены следили за дружиной дозорные. Половина ополчения не спали, готовые по первому зову броситься на подмогу князю и его воям.
Владимирковы дозоры успели поднять тревогу - не скроешь коней. Но уж больно быстро налетели галичане, сбившись в плотный строй, принялись рубить всякого, кто попадался на пути. Четверти часа не прошло, как уже весь стан был поднят по тревоге. Люди вскакивали, иные начинали бестолково метаться, ища бронь и оружие, а среди них скакали верховые и рубили сплеча конного и пешего.
Но слишком много было согнано под стены Галича ратной силы - разогнавшись и далеко проскочив в глубь стана, скоро увязла дружина, как муха в паутине. Всюду, куда ни сунься, стеной вставали вой. Порубив полусонных ополченцев, галичане оказались лицом к лицу с княжескими дружинами. Те спали, держа мечи под рукой, иные броню не снимали и встретили смельчаков сомкнутым строем.
Иван ничего не замечал. Им владело упоение боем. Наконец-то настоящая сеча! Он вломится во вражий стан, налетит, как сокол на стаю уток, разобьёт, расстроит их ряды, и, напуганные нежданной вылазкой, дрогнут враги, растекутся во все стороны, и, оставшись без ратной помочи, вынужден будет сложить оружие Владимирко Володаревич. Прошло его время! Наступили иные времена! А Ивана будут чествовать, как героя. Галичане его любят, а после этого боя будут любить ещё сильнее!
Пело в груди Ивана сердце. Чалый конь его - взял ради неприметности коня тёмной масти - стлался над землёй, вытягивая шею. Впереди, обгоняя своих отроков, мчался молодой князь. Не боялся ни копий, ни мечей, ни огня. Совсем близко должна быть изба, где встал на постой князь Владимирко. Иван прорывался туда. Что может быть лучше, чем поединок двух князей? Дивно ли, что муж падёт в битве? И лучшие в бою погибали, и никто его не осудит, если снимет он в горячке боя голову с родного стрыя, а то и двухродного брата.
Конь храпел, мотая мордой, рвался вперёд, едва не грудью прыгая на выставленные копья. Каким-то чудом они всякий раз уходили с его пути, и уже казалось, что близка цель, но тут другой конь тёмной массой вырвался вперёд.
- Княже! Князь Иван! - звал словно издалека знакомый голос.
- Уйди! - Иван отмахнулся, еле успев перевернуть меч плоской стороной, чтоб не снести голову своему. - Зарублю!
- Очнись, княже! - Мирон выставил щит, заслоняя князю обзор. - Глянь вокруг!
Иван рванул повод, спеша объехать вороного Миронова коня с другой стороны, но там подоспел другой всадник. Они зажали княжьего коня с боков, яростно рубились с кем-то по обе стороны.
- Поглянь по сторонам, княже! - надсаживаясь, орал Мирон. - Враги кругом!
Иван запрокинул голову, озираясь - и радость боя померкла, вместо неё начал заползать в сердце страх. Они были втроём среди десятков чужих всадников, и их теснили, вынуждая опустить оружие.
- Уходить надо, княже! - кричал едва ли не в ухо Мирон. - К городу прорываться!
- Не успеем.
Весь стан Владимирки Володаревича был уже на ногах. Теснили со всех сторон, добивая остатки дружины. Кто мог, бежал под защиту городских стен. Но таких было мало.
- Уходим, - Мирон дёрнул повод княжеского коня.
- Как - уже? - Иван опустил меч.
- Уже! Это конец!
- Нет! - взъярился Ростиславич. - Лучше в бою голову сложить!
Но Мирон уже кричал:
- Галич! Галич! Князь!
- Добро же! - Иван зло бросил меч в ножны. - Но я ещё ворочусь! Галич мой! Не отдам своего!
Откуда-то вынырнуло ещё несколько верховых, окружили князя, увлекая прочь. Полсотни дружинников Владимирки попытались броситься впереймы. Пришлось принимать отчаянный бой. Теряя людей, маленький отряд с кровью пробился через заслоны и стал уходить в ночные холмы, оставляя за спиной и Галич, и взбудораженный стан, где ещё добивали немногих отставших.
В город не вернулся никто.
Глава 2
1
Мчались полночи, не бережа коней, опасаясь погони и позорного плена. Холмистые равнины надёжно укрыли беглецов, погоня, если и была, скоро потеряла следы, но остатки отряда долго ещё скакали вдоль берега реки по весеннему льду.
Только когда кони начали спотыкаться и ронять с боков пену, придержали отчаянный бег. Так, в дороге и встретили утро. Яркое праздничное солнце, брызнувшее с чистого неба и высекшее искры из просевших сугробов, казалось насмешкой - на душе Ивана было черным-черно. Он ехал впереди остатков своего отряда, глядя на уши коня, и мысленно прощался со своими мечтами.
А как хотелось въехать в Галич победителем! Привык он уже к восторженным крикам толпы, к важно шествующим боярам, к пышности княжеского дворца. Если бы удалась отчаянная вылазка, если бы смог он достать мечом Владимирку, совсем по-иному сложилась бы его судьба. Ярослав по лествичному праву должен был уступить ему старшинство. А теперь…
За спиной молчали. Только фыркали усталые кони, да время от времени кто-то тихо вздыхал. Иван боялся обернуться, чтобы не встретить осуждающих взглядов. Думал привести дружину к победе, а куда привёл?
Мирон поравнялся с князем. Некоторое время ехали молча, глядя под ноги коням.
Не заметив под снегом кочки, споткнулся вороной Мирона.
- Кони устали, княже, - негромко молвил боярич. - Вели роздых дать.
Иван с усилием поднял голову. Не желая даже случайно поймать взгляд Мирона, окинул глазом берега реки, заросли ракитника с высокими тополями. Там, где берега пониже, в плавнях можно встретить кабанов и другого зверя. Бог весть, чьи это угодья. А, всё едино… И Иван первым свернул к группе раскидистых чёрных тополей. Спешился под деревьями, прошёл по проталине, пачкая сафьян сапог в первой, ещё не растаявшей, грязи. Справа и слева спешивались всадники, рассёдлывали коней и разбредались между деревьями, выискивая валежник.
- Больно-то не старайтесь, - буркнул Иван, по-прежнему ни на кого не глядя. - Не ровен час…
Но коням требовался роздых - иные вовсе еле стояли на ногах, загнанные. И это были ещё лучшие кони - всадники тех, кто был послабее, либо попали в плен, либо отстали во время ночной погони.
Скоро под деревьями запалили костерки, и уцелевшие воины сгрудились возле них. Все молчали, выжидательно посматривая на князя, Иван Ростиславич чувствовал на себе взгляды. Он стоял в стороне, почти над самой рекой и смотрел вдаль, откуда они только что пришли. Там, за холмами, лесами и реками лежал Галич, а ещё дальше - Звенигород. Как хотелось вернуться назад! Но дорога к дому лежала через полки Владимирки Володаревича. Он ни за что не позволит сыновцу вернуться. Не даст не только Звенигорода, но и самого малого городца на рубеже Угорского хребта.
Заскрипев снегом, подошёл Мирон.
- Куда велишь путь держать, княже?
- Куда? - Иван оглянулся на боярича. - Нет для нас земли в Червонной Руси! Владимирко Володарич меня и близко ни к одному городу не подпустит!
- Русь велика. Авось где земля для нас и сыщется.
- Сыщется, как же! В каждом городе небось свой князь иль княжев наместник сидит. Потерял я свой город, и никто мне не даст иного.
- Великий князь даст, - вдруг молвил Мирон. - Помнишь, у него распря была со стрыем твоим? Ежели напомнить ему о давней вражде, авось добудет он тебе волости.
- Нет, - подумав, мотнул головой Иван. - У стрыя с великим князем мир. Он выкуп уплатил, крест ему целовал. Не вступится за меня Киев.
- А ты попытайся, княже. Авось…
- Никшни, - повысил голос Иван. - Ишь чего удумал - князю указывать! Да кто ты таков…
Они уже развернулись друг к другу, расправили плечи двумя задиристыми кочетами, руки почти потянулись к мечам…
Иван опамятовал первым. Помотал головой, словно прогоняя дурман. Хорош же он князь, ежели свою неудачу на верных ему людях вымещает! Добро уже, что не бросили, что стоят у костров и ждут его слова. Правда, не знает он, что сказать.
В первой же деревне разжились сеном и зерном для коней, людям велели варить похлёбку да забить пару свиней. Староста кланялся, сдёргивая с кудрей шапку, поедал незваных гостей глазами. Деревня, правду сказать, была небогатой - почти половина крыш крыта соломой, свиньи тощие, сено плохое, а зерна - только что до новины дотянуть. Потому Иван не велел много брать - успел решить, что должен вернуться, а каково будет ему княжить там, где его поминают худым словом. Да и не под силу деревне враз прокормить более чем полсотни здоровых мужчин с конями.
Всё же вой повеселели. Зазвучали голоса. Кто-то уже вслух вспоминал родню, кто-то гадал о дальнейшей судьбе. По всему выходило, что надо с галицких земель уходить. Злопамятен и мнителен Владимирко Володаревич - как бы погоню не выслал.
- Куда подадимся, княже? - осторожно вопрошал Мирон. Он да сын Хотяна Зеремеевича Степан были единственными из боярского сословия - прочие были княжьи и боярские отроки да несколько горожан-простолюдинов.
- А куда подаваться? - Иван, запрокинув голову, следил за полётом коршуна. Хорошо птице небесной - лети себе и лети, и нет над тобой никакой силы, кроме Бога.
- Да куда хошь. Не век же нам по лесам скитаться. Чай, и звери свой угол имеют.
Иван с некоторым удивлением посмотрел на Мирона. Оба были ещё молоды, ни степенности, ни важности обрести не успели.
- У дружины спрошу, - решил наконец.
Тем же вечером, когда остановились на берегу реки, собрал Иван своих воев у костра. Люди смотрели на него выжидательно. Ростиславич кашлянул. Привык он говорить с людьми, но на боярском совете иль с вечевой ступени. А тут - как обратиться к тем, чья судьба сейчас равна его собственной?
- Други, - наконец начал он, и кое-кто из воев удивлённо переглянулся. - Лихая нам выпала судьба. Изгнал нас Владимирко Володаревич из Галича, и назад нам хода нет. В Звенигород ворочаться тоже особой охоты нету - мнится, взят уже у меня город мой. Нет у меня в Галицкой земле угла, а отыщется ли часть где на Руси - Бог ведает. Не знаю я, куда пойду Назавтра. Вам же подле меня ни чести, ни прибытка. Посему я никого из вас держать не стану. Коли кто захочет уйти - скатертью дорога.
Подивились на эти слова люди. Зашептались, качая головами. Кто-то лез в затылок, кто-то тихо ворчал себе под нос.
- Лихо ты завернул, княже Иван, - покачал головой Мирон. - А только срами, да не всех. Мне, как и тебе, в Звенигород хода нет…
- Да как же, Мирон? У тебя жена…
- То-то и оно, - Мирон отвёл глаза. - Коль занял твой город Владимирко галицкий, то боярин Ян Мокеич у него, чаю, не в чести. Ежели я ворочусь, то Пригляде моей житья не будет. А так… авось не тронут с малыми-то детками. А там - как Бог даст.
- И мне ворочаться неча, - подумав, согласился Степан Хотяныч. - Коли Владимирко-князь в Галич войдёт, несдобровать отцу. А мне князь и вовсе голову кабы не снёс за то, что под твоим стягом ходил.
После того как бояричи высказались, простые воины заговорили громче.
- Не срами, княже, - послышались голоса. - Почто гонишь? Куда нам поодиночке деваться? Как зверям, в лесах жить? Уж ежели куда идти, то всем… Куда ты, туда и мы!
Диву давался Иван, слушая людское разноголосье. Ну, княжьим да боярским отрокам боле делать нечего - не всякий боярин в свою дружину пришлого примет, а князь и подавно. Этим либо в бега, либо оставаться на службе. А как поймают, да как прознают, что беглый - почитай, пропал. Но галичанам это на что? Впотай воротятся в Галич, отсидятся у родни и заживут прежней жизнью. Нешто будет Владимирко Володаревич за каждым охотиться? Да и поди докажи, что на рати был, когда весь Галич на стене стоял! Эти-то почто медлят? Или дружинной ратной доли хлебнули?
Медленно, словно боясь, что подведёт рука, стащил Иван с головы подбитую соболем шапку, поклонился притихшим от такой чести дружинникам.