Младший брат известного государственного деятеля XVI века Алексея Адашева Даниил участвовал в Казанских походах, командовал передовым полком в ливонской войне, отражал набеги крымских татар. Однако судьба храброго воеводы оказалась трагичной: когда гнев Ивана Грозного внезапно обрушился на бывшего фаворита, Даниил вместе с братом сложил голову на плахе...
Одному из крупнейших военачальников XVI века, участнику Ливонской войны и войн с крымскими татарами, воеводе Даниилу Фёдоровичу Адашеву (?-1561) посвящён новый роман известного писателя-историка А. Антонова.
Содержание:
ГЛАВА ПЕРВАЯ - ДАНИИЛ И КАТЕРИНА 1
ГЛАВА ВТОРАЯ - БЕДСТВИЕ 5
ГЛАВА ТРЕТЬЯ - ОТЪЕЗД ИЗ МОСКВЫ 10
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ - ПОТЕРЯ 13
ГЛАВА ПЯТАЯ РАТНИКИ 15
ГЛАВА ШЕСТАЯ ОТЧАЯ ВОЛЯ 19
ГЛАВА СЕДЬМАЯ - В ПОИСКАХ КЛЮЧА 23
ГЛАВА ВОСЬМАЯ ОСВОБОЖДЕНИЕ 27
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ - ДУМЫ О КАЗАНИ 30
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ - ТАРХ 33
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ - И ПОДНЯЛАСЬ КРЕПОСТЬ 37
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ - ОСАДА ТВЕРДЫНИ 40
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ - ШТУРМ 43
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ - ВКУС ПОБЕДЫ 46
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ - ВОЕВОДА 49
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ - ПОХОД НА ВЯТКУ И КАМУ 52
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ - ПО БЫСТРОЙ ВОДЕ 55
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ - НА ПОБЫВКУ 58
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ - КРЕПКИЙ ОРЕХ 62
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ПОИСК 65
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ИГРА С ОГНЁМ 69
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ - ПРОЩАНИЕ 72
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ - ВОЕВОДА ПЕРЕДОВОГО ПОЛКА 75
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ СИДЕНИЕ В ИВАНГОРОДЕ 78
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ - КЛЮЧИ ОТ ДЕРПТА 81
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ - В ВОДОВОРОТЕ 83
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ НА ПУТИ К СЛАВЕ 86
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ - ЗАБВЕНИЕ 89
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ - ГРОМЫ НЕБЕСНЫЕ 92
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯНОЧНЫЕ БОИ 96
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ ЧЕСТЬ ВОИНАМ АДАШЕВА 100
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ - СКЛОНИТЕ ГОЛОВЫ 102
ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА 105
ОБ АВТОРЕ 105
Примечания 105
Воевода
Энциклопедический словарь
Изд. Брокгауза и Ефрона,
т. I, СПб., 1891
АДАШЕВ, Даниил Фёдорович, младший брат Алексея Адашева. Службу начал вместе с братом. В 1551 году, в чине стряпчего, состоял при воеводах, отвоевавших правый берег Волги от Казани к Московскому государству. В 1552 году участвовал в Казанском походе. В 1553 году, начальствуя отрядом боярских детей и вятчан, ходил по Каме, Вятке, Волге и бил непокорных казанцев и ногаев. В Ливонской войне, начавшейся в январе 1558 года, был одним из воевод, под начальством которых русское войско страшно опустошило Ливонию на пространстве 200 вёрст, везде побивая немецкие отряды; участвовал во взятии Нарвы и Нейшлота, в осаде Дерпта, пожалован в окольничие (1559 г.). Адашев особенно прославился смелым набегом на Крым (весной 1559 г.). С 8000 войска Адашев сел на лодки, им самим построенные близ нынешнего Кременчуга, спустился по Днепру в море, взял два турецких корабля, высадился в Крыму, опустошил улусы, освободил множество христианских пленников и навёл ужас на татар, застигнутых врасплох. Пленных турок, взятых при нападении на Крым, Адашев отослал к очаковским пашам, велев сказать им, что царь воюет с врагом своим Девлет-Гиреем, а не с султаном, с которым хочет быть в дружбе. С большою добычей Адашев благополучно отплыл обратно, хотя хан с большим войском гнался за ним по берегу Днепра до мыса Монастырки близ Ненасытецкого порога, но не решился напасть на Адашева и ушёл обратно. Когда гнев Грозного обрушился на Алексея Адашева, Даниил Адашев в 1561 году сложил голову на плахе, вместе со своим 12-летним сыном Тархом.
Светлой памяти Александра ТАРАДАНКИНА,
фронтового побратима -
ПОСВЯЩАЮ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ДАНИИЛ И КАТЕРИНА
од вечер апрельского дня, когда в храмах Москвы ещё шла служба в честь святого Нифонта, епископа Новгородского, и преподобного Руфа, затворника печорского, на Арбате появился обоз из четырёх возов, впереди которого ехала большая колымага, запряжённая четвёркой буланых лошадей. Она свернула в Староконюшенный переулок, за нею потянулись два крытых возка и две повозки со скарбом. Было похоже, что путники одолели дальнюю дорогу и их кони тянули возы из последних сил. В Староконюшенном переулке обоз ещё раз свернул за угол, скрылся в Сивцевом Вражке и вскоре остановился у палат боярина Фёдора Григорьевича Адашева. В доме Адашевых приезда гостей в это время не ждали, ворота и калитка были на запоре. Но вот из колымаги выбрался священнослужитель, подошёл к калитке и подёргал за верёвочку. Где-то внутри двора что-то прозвенело, и калитка распахнулась. Перед священником появился пожилой дворовый человек и, улыбнувшись, радостно сказал:
- Господи, никак отец Питирим!
- Он самый, сын мой Онисим.
- Ворота прикажете отчинить?
- Да уж как тебе сподобится, а нам дальше некуда ехать.
- Сей миг и спроворим. - И Онисим крикнул во двор: - Гришутка, ну-ка лети ко мне! Распахни ворота!
- Погоди, Онисим. Ты допрежь боярину дай знать. А вдруг оказия какая и не позволит вольничать?
- Напрасно так глаголете, отец Питирим. Батюшка Фёдор всегда рад вашему приезду. Токмо он ноне на молении в Кремле и со всеми чадами.
- Коль так, отворяй ворота. Табором на дворе встанем, пока суд да дело.
- Да полно, отец Питирим. Для вас и в хоромах двери отчинены.
Вскоре лошади втянули колымагу, возки и повозки во двор. Из колымаги высыпало семейство отца Питирима: жена Авдотья, три дочери - Катерина, Пелагея, Мария - и сын Антон.
- Видишь, Онисим, с какой сворой я прикатил?
- Знаем же, отец Питирим, не от сладкой жизни бегаешь. Татарский полон кому не страшен!
- Да за себя-то я не боюсь, не дамся басурманам. О чадах скорблю. В прошлом году едва мы подворье покинули, как нехристи в Козельск нахлынули. Я как вернулся из стольного града к пастве, так сердце кровью и облилось: пустой град увидел - всё пограбили, кого в полон увели.
- Не приведи Господь, - вздохнул Онисим.
- И ворогу не пожелаю того, - согласился Питирим Вешняков. И заторопился: - Ты тут, сын мой Онисим, пригляди за чадами моими, а я в Кремник слетаю, брата Фёдора попытаюсь в храме застать. Он в Благовещенском, поди?
- Знамо, батюшка Питирим. В другие храмы он не ходит.
На этот раз отец Питирим приехал в Москву с серьёзным намерением. Он отважился идти на поклон к митрополиту Макарию, чтобы тот дал ему приход поближе к стольному граду, дабы избавиться наконец от вечного страха попасть со всей семьёй в татарский полон. Иссякли у него силы вот уже десять лет кряду покидать каждую весну свой приход, оставлять сиротами прихожан, влачить с семьёй жалкое существование беженца. Страдал он и за детей, особенно за девочек. Ведь было же два раза, когда Крымская орда напала на Козельск зимней порой. Тогда Бог миловал: не удалось орде одолеть стены крепости, малой силой пришли. А будь войска чуть больше, как бы всё закончилось?.. Так размышлял сорокапятилетний отец Питирим, спеша по Арбату в Кремль, чтобы застать там на молении боярина Фёдора Адашева.
Но их встреча не состоялась. Был будний день, и у Фёдора Адашева оказались важные дела на службе. Вместе со старшим сыном Алексеем он исполнял их в Поместном приказе. В эту пору Алексей был при молодом царе Иване Четвёртом стольником и по обряду ходил с ним в баню. "А в мыльне мылись с великим князем: боярин Юрий Васильевич Глинский да казначей Фёдор Иванович, сын Сукин; спальники да мовники князь Иван Фёдорович Мстиславский, да князь Юрий Шемякин, да Никита Романов, да Алексей Адашев среди знатных и сам знатным будет".
Спеша через Никитские ворота в Кремль, Питирим неожиданно встретил младшего сына Адашева - Даниила. Улыбчивый, весёлый, он летел навстречу отцу Питириму и застыл в шаге от него.
- Здравствуй, батюшка Питирим! - воскликнул он.
- О, Данилушка, сынок мой! Да какой же ты славный: и в плечах раздался, и ввысь поднялся. Ну есть Алёша Попович! - осматривая Даниила, восторгался Питирим. - Поди, за уши тянут?
- Да как-то так само получается, - смутился Даниил. - А ты, батюшка, ненароком в Москве?
- Ой нет, со всеми чадами прикатил. Да с низким поклоном к твоему батюшке иду, дабы пригрел. Сам знаешь мою маету.
- Батюшка мой в делах ноне допоздна. И братец тоже. Государь гостей иноземных принимает, так они при деле.
- Эка оказия! А ведь мне слово должно от него услышать. Даст ли нам твой батюшка приют?
- О Господи! - воскликнул Даниил. - Конечно, даст, как в прежние годы. Хоромы у нас меньше не стали, всем места хватит. А в Кремле ноне толкотня, посему идёмте домой. Я и распоряжусь по воле батюшки.
Они остановились на мосту через Неглинную, протекающую близ Троицких ворот. Здесь всегда было людно, а на сей раз даже тесновато.
- Да, идём, сынок, а то затолкают.
От Кремля к Арбату идти всё прямо. Какое-то время отец Питирим и Даниил молчали. Думали. И у них было о чём подумать вкупе. Даниил вспомнил, как четыре года назад, также апрельской порой, отец Питирим приехал к ним всей семьёй. Всё те же три дочери и сын, матушка Авдотья. Да показалось тогда отроку Даниилу, что старшая дочь Катя вроде бы не та, что год назад приезжала, а другая. Ей и шёл-то всего двенадцатый годок, а она была на дивчину похожа. Такую необыкновенную, каких в Москве и днём с огнём не сыщешь. Коса у неё пшеничная до пояса, сама выше Даниила, с тонкой шеей, глаза тёмно-серые, влекут к себе, как омуты. "И никак не скажешь, что это дочь священника", - почему-то думал Даниил. И что понуждало его смотреть на Катю неотрывно, смущать её своими чёрными глазами. И случилось так, что если в минувшее время Катя играла с Даниилом, со своими сёстрами и с братом, то тут она стала дичиться, избегать встреч с Даниилом. За трапезой она не поднимала глаз, строгость на лицо напускала, не улыбалась, и теперь Даниилу даже на ямочки на её щеках не доводилось посмотреть.
Так и миновало то летнее присутствие семьи Питирима в некоем отчуждении Даниила и Кати. В следующий приезд между ними оставалось всё, как и год назад, - отчуждённость, и не более. Лишь изредка Ката бросала на Даниила вопрошающие взгляды: чего ты добиваешься от меня? Но время шло, они взрослели, и год назад в первый же день приезда Катя улыбнулась Даниилу и сказала:
- А ты чудной, Данилка. Я теперь знаю, почему ты на меня глаза пялишь. Вот уж право...
- Знаешь, так скажи, - краснея, ответил Даниил и склонил голову в ожидании услышать слово отрады на всю жизнь.
- Больно надо. Тебе и самому ведомо, а меня только пытаешь.
На том их разговор и оборвался, потому что, как вести его, они не ведали. И Катя опять сочла за должное держаться от Даниила подальше.
И вот, шагая к дому, Даниил знал, что сейчас увидит ту, которая позволила ему утонуть в глубоком омуте, а сама... Тут Даниил споткнулся, потому как у него не хватило духу определить отношение Кати к нему.
Но если Даниил думал путано и неопределённо, подвергая себя мукам, то Питирим мыслил вполне ясно: проницательность ума и житейский опыт давали ему право сделать отцовские выводы из отношений Кати и Даниила друг к другу. И у него было основание пооткровенничать с любезным Фёдором, сыном Григорьевым. И то сказать, их дети уже созрели для того, чтобы исполнить о них сговор. Надеялся он, что Катя любезна Фёдору Григорьевичу и матушке Ульяне, а Даниил давно пришёлся по душе ему, Питириму Вешнякову, да и матушке Авдотье. Да и что тут скажешь, если дружба Адашевых и Вешняковых покоилась на дружбе костромичей - его отца и деда с отцом и дедом Фёдора. Всю жизнь, почитай, провели вместе Григорий Адаш и Игнатий Вешняк, плечом к плечу. Потому породнение с Фёдором Адашевым и было желанным Питириму, оно несло благо их семьям.
Питирим был высокого мнения о Фёдоре Адашеве. Выйдя из малоизвестных костромских вотчинников, добился он при молодом великом князе Иване Четвёртом больших заслуг и почестей. Ещё будучи стольником, Фёдор Адашев получил важное государево поручение от великого князя. Его назначили в посольство в Царьград. И то, что так радовало Питирима, было правдой. "То яж осени, декабря 26 1538 года, великий князь послал в царствующий град у турскому салтану Фёдора Григорьевича Адашева, да с ним подьячего Никиту Бернядинова, да сокольника с кречеты по салтанову прошению".
Знал Питирим и то, что в малолетство великого князя Фёдору Адашеву удалось ввести в кремлёвские палаты своих сыновей Алексея и Даниила. И они стали стряпчими при государевом постельничем. Сам Фёдор Адашев с каждым годом становился всё ближе к великому князю. В 1542-1543 годах он вместе с князем Романом Дашковым выполняет волю государя по описанию замосковской волости в Вохне. И вот он уже окольничий, в одном шаге от боярства. И сыновья его - то любому зрячему видно, счёл Питирим, пойдут далеко. Всё по их глазам, по ликам видно. Большой заряд таился в них к государственному радению. Так думал отец Питирим, пока они с Даниилом шагали через Арбат к палатам на Сивцевом Вражке.
А там дворецкий Онисим всем уже распорядился, как бывало прежде: лошади у привязи под навесом, им корм задан, повозки в ряд поставлены, а по двору лишь челядь снуёт. Чада же с матушкой уведены в палаты. Они хорошо знакомы Питириму: вывезены из векового леса и срубленные в костромской вотчине в селе Борисоглебском, в слободе Бошаровой. Размышления Питирима прервал Даниил:
- Тебе, батюшка, отдохнуть надо. А там и наши вернутся от дел. Я тут банькой распоряжусь... - Даниилу не терпелось убежать в дом и там ненароком встретить Катю.
Священнику не составляло большого труда разгадать побуждения Даниила, и он согласился с ним.
- Ты бы, сын мой, проводил меня в тот покой, где бы голову преклонить можно.
- А как же, батюшка, конечно, провожу. В наших сенях и заблудиться легко.
Однако желание увидеть Катю на сей раз не исполнилось. Как развёл Онисим гостей по покоям, так они и не выходили оттуда, утомлённые дальней дорогой, спали. И только за вечерней трапезой, когда вернулись из Кремля отец и сын Адашевы и гости спустились из светёлок вниз, Даниил увидел ту, по которой полдня трепетно билось сердце. Она появилась в покое, прячась за спиной матушки Авдотьи, и сон с её лица ещё не улетучился. Оно было румяно, губы припухли со сна. Но ничто уже не мешало проявиться девичьей стати Катерины. За минувший год, как счёл Даниил, она стала ещё краше. Сказать бы ей о том, крикнуть: "Катюша, ты мне люба!" Да всё это невозможно, потому как в трапезной полно людей. Вот брат со своей женой Анастасией ждут, когда глава семейства Адашевых обнимется с главой семейства Вешняковых и отец Питирим благословит Алексея и Анастасию. А дочь Алексея Анна уже взялась за руки с Антоном, Маша и Поля тут же вьются. Они малолетки и чувствуют себя вольно. Катя наконец подняла голову и увидела Даниила. Глаза у неё распахнулись, и она улыбнулась, дважды поклонилась ему. Даниил тоже поклонился и почувствовал, как забилось у него сердце. "Она улыбнулась мне!" - воскликнул он в душе.
Но вот все сели к столу, и Даниилу удалось занять место почти против Кати. Застолье началось, взрослые выпили русской водки. Завязались разговоры. А Катя с Даниилом, так и не обмолвившись ни словом, все бросали друг на друга мимолётные взоры. Но и на них за столом поглядывали и даже разговоры вели то об одной, то о другом. Посматривая на Катю, Фёдор говорил больше не о ней, а о Данииле, словно купец на торге, набивал цену, ещё не предполагая, что священник Питирим предложит ему свой "товар".
- Мой Даниил цепкий. Едва ноне в феврале перед царской свадьбой привели его в Кремник, как он там был замечен государем и нашёл своё место. Уж сразу после свадьбы пятеро мужей стряпчих стлали постель государю и государыне, так Данила был среди постельничих.
- В его-то годы сие великая честь, - отозвался Питирим.
- Да вот погоди, скоро будет свадьба Юрия Васильевича, брата государева, мой-то опять окажется среди первых близ князя Юрия.