Для Даниила время до венчания пролетело как птица с одного конца Москвы на другой. Он был поглощён постижением чужого языка и уже знал, зачем это нужно. Весной он пойдёт с Пономарём сначала в землю черемисов, а оттуда, если удастся, в само Казанское царство. Странным показалось, однако, что это отозвалось на поведении Даниила с молодой супругой. Свадьбу они сыграли в феврале, как и намечалось. А в марте, после медового месяца, Даниил должен был уехать в Черемисскую землю, потом под Казань. На какое-то время он покидал дом и Москву, Даниил не знал. Глафиру оставили у Адашевых сразу после свадьбы. Они с Даниилом заняли вторую светёлку. И всё у них с первой супружеской ночи складывалось мирно, тихо и даже дружно. Нет, они не воспылали друг к другу любовью. Они честно исполняли супружеский долг. "Ну как на службе", - посмеивался над собой Даниил. Да, они целовались, и многажды, когда им кричали "горько". Да, они без смущения, без ложного стыда познали друг друга в постели. Им было приятно, но они не испытали восторга или упоения. Так было нужно по супружескому ритуалу, и родители хотели видеть алые маки невинности дочери на белых простынях. Одно они ощутили искренне: обоюдное смущение от наготы своей, которую поторопились скрыть в постели. Даниил испытывал отрадное чувство ещё оттого, что Глафира не была навязчивой. И никто из них не отказывался от мысли о том, что они похожи друг на друга, как брат и сестра. "Так уж Господь распорядился", - считали они.
И потому Даниилу легко было отлучаться на службу, где он жил под другим лицом. Там он был для тех, с кем встречался в доме Тюбяк-Чекурчи, приказчиком Тархом. В этом богатом доме, где женщины жили отдельно от мужчин, Даниил-Тарх уже через полмесяца не произносил ни слова по-русски и упорно дознавался, как называется по-татарски самые незначительные в доме вещи. Обиходный татарский язык становился для него повседневным. Через два месяца Даниил уже читал и писал по-татарски. Он познал обычаи татар и даже учил их молитвы. Он помнил одно: там, в стане казанцев, можно выдать себя самой малой мелочью, которая ведома истинному татарину.
Тюбяк-Чекурча был доволен успехами Тарха, часто повторял: "Якши, якши, Тар-хан!" Старый купец иной раз сам приезжал в лавку, где торговали Каясар с Тархом. И всякий раз с ним были два-три единоверца. Тюбяк-Чекурча представлял им сына и приказчика. Каясар говорил Тарху, что это люди царевича Шиг-Алея и даже познакомил с одним из них.
- Это Каюм, сын мурзы. Он поставляет царевичу товары.
Другой из "купцов" чаще, чем Каюм, появлялся в лавке.
Он приходил даже и без Тюбяк-Чекурчи, заводил с Тархом речь. Даниил редко вступал в разговоры с ним. Видел он, что это проныра, и как-то спросил Каясара:
- Кто он такой, чего ему надо от меня?
- Да это Мунча, плохой человек, - ответил, поморщившись, Каясар.
Служба приказчика оказалась Даниилу не в тягость. Он несколько раз ездил закупать товары, и среди большого разнообразия их ему приглянулся приклад к шитью: нитки, иголки. Подумал он, что ими хорошо торговать с лотка: и места мало занимают, и цену хорошую имеют.
Незаметно подошло время расставаться с купцом Тюбяк-Чекурчи. Даниила вместе с Иваном вызвали в Разрядный приказ и велели собираться в путь.
- Кончилось ваше учение, сынки. Вы ноне созрели для дела. Через день-другой отправится в Казань большой поезд, и вы пойдёте с ним. Да быть вам торговыми людьми. А что вам кроме торговли делать, так это уж не я, а князь Михаил Иванович Воротынский обскажет.
В эту пору князь служил в Поместном приказе, а чем он там занимался, никто не знал. Даниила с Иваном князь принял в тот же день. Даниилу почудилось, что сей князь обликом воин и воевода, и как-то не шло ему сидеть за столом чиновника. Да так и будет: спустя совсем немного времени он придёт в татарский край большим воеводой, чтобы покорить Казань. Как оказалось, к тому же участию в покорении Казани готовили и молодых ратников Даниила и Ивана. Теперь неведомо, кто прозрел время, но Адашеву волею судьбы будет дано управлять всей артиллерией, что станет разрушать стены казанской крепости. Даниила Адашева и Ивана Пономаря уже ввели в ту кампанию, которая тайно готовилась против Казанского царства.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В ПОИСКАХ КЛЮЧА
Сказывали летописцы и бывалые люди, что в Казанском царстве за сто с лишним лет до его покорения Русью было угнано в неволю до ста тысяч русских людей. Обезлюдели целые восточные и северо-восточные области. Казанская орда делала набеги с 1430 по 1545 год каждое лето. А к осени уходили караваны в Османскую империю и в страны Средиземноморья, чтобы продать в рабство русичей, бывших в расцвете лет. Начинал борьбу с Казанским царством великий князь Иван Третий Васильевич. Он добился установления вассальной зависимости Казанского царства, которая держалась тридцать четыре года. Но казанские цари и ханы каждый год нарушали мирные условия вассальной зависимости. Они вламывались в пределы Руси, грабили, жгли селения и города, убивали стариков и старух, угоняли молодых и детей в неволю. Особенно свирепствовали казанцы в правление великого князя Василия Третьего. Он был вынужден поставить на Волге крепость Васильсурск и укрепить городище Темников на реке Мокше. Эти крепости стали первыми опорами на правобережье Волги в подготовке к покорению Казанского царства.
Ранней весной 1545 года юный великий князь Иван Четвёртый и его близкие воеводы, по совету выехавшего в Москву астраханского царевича Шиг-Алеф, предприняли первый поход на Казань. Русь показывала свою нарастающую силу, и поход имел хорошие последствия. Хотя и не было крупных военных действий, но испуганные вельможи Казанского царства изгнали с трона ставленника Крымской орды и Турции хана Сафа-Гирея. Они дали согласие Москве возвести на престол астраханского царевича Шиг-Алея. Однако едва русские войска удалились, как в 1546 году Сафа-Гирей возвратил себе трон. Полтора года Русь терпела от Казанского царства новые бедствия. Русичам приходилось сражаться сразу против двух орд - Казанской и более многочисленной Крымской.
В зиму сорок седьмого года, в морозный декабрь, уже приняв царский титул, Иван Четвёртый сам возглавил войско и повёл его под Казань в надежде штурмом овладеть городом-крепостью. Но этот скороспелый поход не принёс царю и русичам успеха. После крепких морозов вдруг наступила сильная оттепель. Когда войско шло по Волге, лёд покрылся водой, а ближе к Казани начали проваливаться пушки, гибли воины. Иван Четвёртый дрогнул, покинул войско и возвратился в Москву, переложив всю ответственность за поход на плечи большого воеводы Дмитрия Бельского. Тот выполнил волю царя, дошёл до Казани и осаждал её семь дней, но, понеся большие потери от вылазок татар, особенно со стороны Арского поля, в январе вынужден был прекратить осаду и отойти от Казани.
Среди русских воевод той поры, озабоченных безопасностью Руси, было немало умных и думающих людей. Они следили за борьбой с Казанским царством и делали выводы из походов, увенчавшихся неудачами. Искали пути, искали ключ к победе над сильным и коварным врагом. В ту пору нередко встречались в узком кругу воеводы князья Михаил Воротынский, Андрей Курбский, Андрей Горбатый-Шуйский, боярин Пётр Морозов, дьяк Иван Выродков. Их беседы часто сводились к одному: как одолеть Казань. И все сходились во мнении, что надо накопить большую силу, изготовить много пушек, ядер, пищалей, пороха, собрать большое, не меньше ста тысяч, войско. И ещё выбрать благоприятное время.
Однако молодой царь торопился добыть себе славу покорителя Казани и, не внимая советам мудрых воевод, вновь бросил слабо подготовленные полки, и опять-таки в неудачную пору года, в поход на Казань. Был ноябрь, лёд на реках ещё не окреп. Пришлось ждать на дальних подступах, когда откроется путь. И только в феврале 1550 года русское войско приблизилось к Казани, с ходу пошло на штурм крепости. Но он завершился полной неудачей. Русские понесли большие потери. А тут опять, как два года назад, наступила небывалая оттепель, пошли дожди, лёд на Волге сломался, заторопился, и уже ни о какой осаде не могло быть и речи. Продержав войско под городом одиннадцать дней, Иван Четвёртый повелел воеводам с полками покинуть Казанское царство.
Однако, несмотря ни на что, подспудно накапливались силы для большого наступления. Летом 1551 года русским дипломатам удалось отколоть от содружества с Казанью Ногайскую орду. Теперь у Руси остались на юге и востоке только два врага - Крымская орда и Казанское царство. В эти же годы до начала большого похода в русском стане велась и другая подготовка. Она была незаметная, неизвестная русичам, но предполагалось, что в предстоящем наступлении на Казанское царство она сыграет большую роль. Хотели русские воеводы, чтобы их полки не шли вслепую, а знали, как скрытно подойти к врагу, какими путями подтянуть к крепости орудия, где поставить гуляй-города, опорную крепость, какие перевозы перекрыть на реках, чтобы враг не стягивал силы. Во всём этом и участвовали Даниил Адашев и Иван Пономарь. Оба они были подготовлены к тому, чтобы выполнить порученное им дело. И на первый взгляд оно казалось простым.
Когда сошли снега, им велено было собираться в путь на Волгу, в землю черемисов. Их снабдили так, как должно ходить коробейникам по селениям и продавать там свой товар. А товар у них был простой, всего-навсего приклад для шитья: иголки да нитки, ещё булавки. Им снарядили на колымажном дворе крытый возок, побывавший долгое время в служении, пару буланых немудрёных лошадок, каких можно встретить в каждом крестьянском хозяйстве, не прытких, но трудолюбивых; им была выдана грамота, оберегавшая от приставов. И вот уже приближался день расставания с родными и близкими. Пономарю для этого надо было лишь поклониться Чудову монастырю, где он провёл большую часть жизни. А у Даниила Адашева всё оказалось сложнее. Он трудно расставался с матушкой и с батюшкой, с братом и племянницей, но вдруг обнаружилось, что ему ещё труднее расстаться с Глафирой, Глашенькой, которая одной фразой изменила его душевное состояние, степень его чувств к жене. И сказала она это так же просто, как отзывался о своём походе в неведомые края Даниил.
После утренней трапезы, когда лошади уже переминались с ноги на ногу, она тихо произнесла:
- Ты, Данилушка, не забывай нас в дальних землях. Теперь мы вдвоём тебя будем ждать. - Глафира улыбнулась ему, и её глаза светились неподдельным счастьем.
- О чём ты говоришь, Глаша? - шёпотом спросил он.
- Да чего уж скрывать. Понесла я. Вот уже третий месяц, как мы вдвоём возле тебя.
У Даниила перед глазами пошли радужные круги, дыхание перехватило, в ногах возникла слабость. Он никогда не ощущал в себе подобного. Но ведь это же была радость. Он так и возликовал от вести о том, что жена носит дитя, и конечно же сына. Выйдя наконец из оцепенения, он обнял Глафиру.
- Я буду молить Бога, Глаша, чтобы он сохранил наше с тобой дитя.
В порыве страсти он приник к её губам. Это был первый такой поцелуй, навеянный чувством нежности к матери его сына. И тут же Даниил добавил с горечью:
- Господи, как можно теперь уехать от вас!
- Поезжай, семеюшка любезный, с лёгким сердцем. У нас всё будет хорошо. К тому же я не одна: матушки, батюшки рядом.
- Нет-нет, я слетаю в приказ и откажусь от поездки.
- То-то будет урон и тебе, и нам! Идём, я провожу тебя до возка. Вон уж и Ивашка заждался...
- Да-да, нам надо ехать, - растерянно произнёс Даниил и, взяв Глашу за руку, повёл её во двор.
Там у крыльца его ждали родители. Они увидели смущённое лицо сына и ещё более смущённое лицо невестки, её сверкающие глаза. Ульяна первая догадалась, что случилось в последние минуты расставания.
- Радуйся, тебе это подарок на дорогу, Данилушка, - сказала она и осенила сына крестом. - Дай Бог тебе благополучного возвращения.
- Помни, явись ко времени. Осень тебе крайний срок, - промолвил Фёдор, обнимая сына. - А то мы не знаем, как назвать нашего внучонка.
- Назовите его, батюшка, "беспокойный", "взволнованный", ежели что, а как это звучит - в святцы загляните.
Почему-то у Даниила не хватило духу сказать открыто, чтобы назвали Тархом. Всё-таки он был человеком твёрдого нрава и запретное походя не произносил. Пока Тарх - это его второе, скрытое лицо, как у Ивана - Шогаль.
Ворота уже распахнуты. Пономарь сидит на облучке. Даниил машет ему: дескать, трогай коней. Сам поспешил за возком, у ворот помахал всем рукой, а за воротами столкнулся носом к носу с подьячим Фадеем. Он перекрыл ему дорогу козлиной бородкой.
- Жду тебя, батюшка Даниил, кои полчаса.
- Что случилось, Фадей? Или отменили повеление?
- Всё по-старому. Да ехать тебе нужно ноне на Большую Якиманку и там пристать к поезду царевича Шиг-Алея. Да запомни: въезжай во двор через дальние от палат ворота. Там вас встретят, дадут ордынскую одёжку, и ноне же с поездом Шиг-Алея вы отправитесь в путь.
- Эко задал мороку, Фадей. Да не шутишь ли?
- Как шутить! Вчера батюшка Дмитрий в Поместный приказ ходил. Там всё и решили. Сказывают, Шиг-Алей на царство возвращается. Да будто потому, что казанцы прогнали царя Сафа-Гирея. Что деется, что деется, - вздохнул Фадей. - Давай уж я тебя провожу до ворот Шиг-Алея. А то батюшка-боярин спросит, а я лишь руками разведу.
- Дотошен ты, Фадей, далеко пойдёшь, - заметил Даниил.
- Дотошен. Потому как в чины хочу. Мне вот двадцать один, а я уже подьячий. То-то! - И Фадей гордо вскинул голову.
"Да, продерётся в чины сей молодой козел", - подумал Даниил и велел Фадею прыгать в возок.
На подворье Шиг-Алея всё так и было, как сказал Фадей. Адашева и Пономаря встретили, провели в зимник на конюшне и дали им новую верхнюю одежду, стёганые халаты из суровой ткани, ещё суконные башлыки и мягкие сапоги. Как переоделись Даниил и Иван, так стали похожими на всех дворовых людей Шиг-Алея.
Ждать отъезда из Москвы не пришлось вовсе. Едва Адашев и Пономарь переоделись и спрятали в возок свою одежду, как на дворе началось движение и десятка полтора повозок потянулись к воротам. Пристроились к ним и "коробейники". Из главных ворот выехали кареты, следом конные воины, придворные царевича.
Путь до Казани был неближний - восемьсот двадцать вёрст. А за день одолевали не больше пятидесяти. Похоже, что Шиг-Алей не очень-то и спешил к трону. Он знал коварство казанских вельмож и не доверял им. Сейчас вельможам захотелось пожить в мире с Москвой, и они прогнали Сафа-Гирея. А как только Турция и Казанская орда погрозят им кулаками, они сбросят с трона ставленника Москвы и вновь отдадут его Сафа-Гирею. И потому, предполагая эту игру, Шиг-Алей не торопился в Казань. И хотя шёл он в Казанскую землю кратчайшим путём, через Владимир, Муром, Арзамас, Нижний Новгород, Чебоксары, Шумерлю, Канаш, спешить он не собирался. Где бы ни останавливался царевич, всюду у него были сородичи и среди них он не скучал.
Адашев и Пономарь в дни остановок брали лотки и свой немудрёный товар и выходили на торги. С ними нередко шёл Каюм, с которым Даниил познакомился ещё в Москве, а Пономарь - в пути. Они понравились друг другу, и Каюм учил их казанскому говору. Он был сыном богатого мурзы и служил царевичу Шиг-Алею, но, как заметил Даниил, больше бездельничал. Зато ему нравилось торговать, и он с завистью смотрел, как делают это Даниил и Пономарь. Особенно успешно они поторговали в Шумерле. Иголки и нитки у них покупали нарасхват. Похоже, каждой семье был нужен такой товар. Оба "купца" вели разговор с покупателями то на татарском языке, то на черемисском. Их понимали, им отвечали.
Уже близ Казани, в Больших Ширданах, Даниил решил отстать от поезда Шиг-Алея. Счёл он, что ему не следует показываться в Казани в свите будущего казанского царя. Пора было исполнять службу самостоятельно. И никто из спутников Шиг-Алея не обратил внимания на то, что двое не покинули Большие Ширданы.
- Ну вот мы и обрели свободу, - молвил Даниил Ивану.
- А ты не скажешь, что это такое? - пошутил Иван.
- Не надейся, что от меня узнаешь. Сам своим горбом познай, что это такое, - отшутился Даниил. Однако ему нужно было поговорить с Пономарём и в чём-то утвердиться, в чём-то прислушаться к разумному голосу друга. И он спросил: - Ты вот что скажи мне, Шогаль: верно ли мы поступили, что остались в Больших Ширданах?
- Верно лишь с одной стороны - это прямая дорога к дому, самый краткий путь до Москвы. Ну и дорога для летней поры удобна. Разве этого мало?
Даниил не понял, смеётся Иван или говорит всерьёз.
- Давай шути. Но верно и другое: отсюда удобно побывать во всех селениях близ Казани. Сейчас вот спрошу кого-нибудь, какие тут деревни, и пойдём торговать.
Даниил ушёл на постоялый двор. Вернулся не скоро, но принёс полную плетёную корзину еды, чему Иван обрадовался. Они принялись уплетать пирожки с бараниной и, похоже, с кониной. Но ничего, им понравилось. А пока ели, Даниил рассказал Ивану, какие у них на пути к Казани селения.
- Впереди у нас вёрстах в семи село Мизиново, а в двух вёрстах от него - Большое Ходяшево, за ними река Свияга, дальше мыс Свияжский. И будто бы с его холмов видна Казань. Туда и станем пробираться. Ну а со Свияжского мыса - за Волгу.
- Ладно, так и будет, Тархуша. Только про овраги не забывай, - предупредил "купец" Шогаль.
Похоже, Иван уже привык к чужой одежде, к чужому имени и товар, который они везли из Москвы, ему нравилось продавать.
Однако на базаре в Ширданах их товар не пошёл нарасхват. Может, день был не базарный. Но к Ивану подошли две татарки, купили по иголке и по катушке ниток, и одна из них сказала:
- Лучше не торгуйте у нас, пришлые, то дело мурзы Кугея. Как бы псов на вас не натравил. - С тем и ушли.
Спрятав свой товар, Иван прошёлся по базару, приблизился к Даниилу.
- Пора нам отсюда уходить. Закрывай лоток.
Даниил закрыл лоток, отправился следом за Иваном, на постоялом дворе спросил:
- Что случилось?
- Предупредили меня, что тут торговля в руках мурзы Кугея. Сказали, ежели не послушаюсь, собак на меня спустят.
- Спасибо надо было сказать тому человеку. Я понял, что тут везде так: на всё есть свой хозяин. Что ж, давай, Шогаль, собираться в путь.
Заплатив за постой, "купцы" отправились дальше, на селение Мизиново. В пути они решили, что вроде бы поторопились отстать от поезда Шиг-Алея.
- Сложно тут вольно передвигаться и торговать, не зная обычаев и порядка, заведённого местными мурзами, - высказался Даниил.
- Что ж, будем уповать на Бога, - ответил Иван.
- Всё так, да как бы впросак не попасть.