- Ваня, передай по цепи, чтобы все тысяцкие и сотские пришли ко мне. Да мигом!
Казалось, и впрямь мига не прошло, как команда облетела полк и сотские, тысяцкие стали близ воеводы.
- Вот что, други! Вы все видели крепость Свияжск. Так мы стремительно идём к ней, спасать её, и, ежели там враг лезет на стены, ударим его в спину, сколько бы его ни было. В каждой сотне у вас есть по десять стрельцов. Их вперёд, они первыми бьют по врагу. А ежели нет врага у крепости, мы будем ждать его. Он в пути, и он придёт. Мы возьмём его у крепости в хомут. А теперь по коням!
И всё пришло в движение. Стременные подали коней воеводе и его побратиму. Они поднялись в сёдла. И полк был в седле. Все потянулись к Царским воротам, к Волге.
Как всегда на марше, Иван Пономарь распоряжался дозорами, и в первом дозоре, что ушёл вперёд, был Степан Лыков. Перед тем Пономарь ему сказал:
- Ты, Стёпа, подойди к Свияжску скрытно, и если нет нехристей, то всё равно дай нам знать. И дашь знать, когда они подойдут. Тогда мы и хлынем.
- Так и будет, Ванюша, - ответил Степан и увёл своих десять воинов.
Полк как вышел на волжский лёд, так и пошёл рысью по наезженной дороге. Но даже в скачке думы не оставляли Даниила в покое. Всё, что он услышал от отца, воочию убеждало его в том, что война за Казанский край далеко не завершена и минует не один год, пока в него не придёт мир. Думал он и о другом - о том, как вырвать из рук черемисов славного воеводу Бориса Салтыкова-Морозова. "И как это его угораздило в плен попасть", - мелькнуло у Даниила. Однако он понимал, что осуждать отважного воеводу, попавшего в плен, было бы опрометчиво, не зная сути дела. Ведь так уж повелось в русской рати со времён вещего Олега, что князья и воеводы всегда шли на врага впереди воинов. И тут уж как повезёт. Коварный враг может отсечь часть воинов от основной рати и подавить её числом. Могут и в битве один на один аркан накинуть. Всё может быть, даже так, что весь полк полёг, а воевода один живой остался да был ранен, искал себе смерти и не нашёл, ни стрела, ни меч его не повергли, но простой орясиной оглушили и повязали. И когда до Свияжска осталось вёрст пять, Адашев сказал:
- Ты, Ваня, помни о воеводе Салтыкове. Он в полон взят. Постарайся его найти. Может быть, он в обозе у черемисов.
- Постараюсь, воевода.
- Да возьми с собой сотню воинов или сколько сочтёшь...
Полк продолжал движение. Скоро и Свияжск. А дорога впереди пустынна. Даниил отдал приказ перейти на шаг. Той порой Степан прискакал под крепость в Введенскую слободу. Затаился за сараями, за амбарами. От слободы до Свияжска было чуть больше версты, и крепость открыто просматривалась. Она стояла в одиночестве и покое. Степан понял, что надо немедленно отправить гонца к воеводе, предупредить, чтобы остановился. Он ещё высматривал, кого послать, как конь, которого он держал на поводу, запрядал ушами. Степан смекнул, что чуткое ухо коня раньше человека услышало, уловило приближение конной лавины. Степан взглянул под ноги: прикоснуться бы ухом к земле, - но её укрывал снег, который глушил звуки. А конь прядал ушами не переставая, и Степан понял, что Черемисская орда приближается. Но, доверившись коню, можно и ошибиться. Если бы ещё какой-нибудь знак! Зоркий Степан заметил, как к крепости с севера летит воронье. Это прибавило ему уверенности, что орда близко. А вот и в крепости заметили врага: дозорные забегали на стенах. Пора. Степан потянулся к коню, взялся за луку седла и в этот миг увидел на дороге, ведущей от крепости в слободу, скачущего всадника. Тот влетел в Введенскую слободу, но, приметив в засаде воинов, метнулся в сторону Волги. По обличью это был черемис. Степан взметнулся в седло и помчался следом. Конь у него был быстроногий, и вскоре он стал нагонять черемиса. Но до Волги было уже близко, и там, на открытом пространстве, как понял Степан, могли быть черемисы. Сняв лук и вытащив из колчана стрелу, он на скаку приложился и выстрелил, поразив черемиса в спину. Тот завалился, ещё держась в стременах, а его конь остановился. Подскакали два воина Степана.
- Волоките его в слободу. И коня ведите, - сказал Степан, а посмотрев в сторону крепости, увидел, как появилась Черемисская орда.
Она обтекала крепость. Черемисы могли их заметить. Но Степан ехал шагом в сторону слободы, и это не могло взволновать черемисов. А в слободе он сказал своим воинам, что мчит в полк, и пустил коня полной рысью.
Даниил заметил Степана на повороте из слободы к Волге, понял: случилось то, к чему он вёл полк, - и поскакал навстречу Степану. Они сошлись. Степан доложил:
- Батюшка-воевода, черемисы вышли к крепости, обложили её. Чтобы выйти им за спину, надо мчать по Волге до Свияги и из слободы тысячу пустить.
- Нет, - возразил Даниил, - из слободы мы на них не будем наваливаться. Всем полком пойдём от Свияги. А здесь они уже никуда не денутся.
И Даниил повёл полк по речному льду до устья Свияги.
Появление черемисов у крепости Свияжск не застало её защитников врасплох. Едва они появились вдали, как дозорные донесли об этом князю Семёну Микулинскому, который с остатками своего полка-ертаула в четыреста человек стоял гарнизоном в Свияжске вторую зиму. В крепости всё пришло в движение. Стрельцы и пушкари встали у бойниц, зарядили пищали, пушки. Сотня воинов расположилась у ворот на случай, если их будут таранить. Едва плотный строй черемисов показался на дороге вблизи крепости, как пушкари открыли по ним стрельбу из орудий. Но черемисов это не испугало. Они мчались и мчались к крепости. Появились сани, волокущие лестницы. Многие из воинов уже пускали стрелы в защитников крепости. Под этим прикрытием десятки воинов тащили лестницы, и вот уже сотни воинов полезли наверх, начался приступ. Возле крепости возник на вороном коне сам предводитель черемисов князь Мамич-Бердей. Вдохновляемые им воины, презирая опасность и смерть, лезли на стены, невзирая на то, что сверху падали уже сражённые товарищи.
В тот миг, когда крепость была полностью окружена, на той же дороге, по которой шли черемисы, появилась новая конная лавина. Вылетев на открытое пространство, она стала обтекать осаждающих, и вскоре они были взяты в хомут. Началась сеча, и даже не сеча, а побоище. С криками: "За Русь! За Русь!" - воины Адашева вломились в самую гущу черемисов, которые продолжали лезть на стены. Черемисам не было спасения. Сам князь Мамич-Бердей, поняв ужас положения его орды, с полутысячей воинов, что стояли близ него, попытался вырваться из хомута, и ему это удалось ценой потери половины воинов. Он вырвался на дорогу и ускакал, бросив свою орду на избиение. За ним поскакали около сотни воинов Адашева.
В это время в крепости поняли, что на помощь им пришли воины из Казани. Князь Микулинский велел распахнуть ворота и вывел на черемисов две сотни конных воинов. Теперь черемисам оставалось думать лишь о спасении от неминуемой гибели.
Война не бывает без неожиданностей. Иван Пономарь, взяв полусотню воинов, поскакал с нею по дороге, по которой только что прошла к крепости Черемисская орда. Он рассчитывал встретить идущий следом за ордой обоз и не ошибся. Проскакав с версту, он заметил впереди на изволоке дороги санные повозки. Их было не меньше сорока. Не замедляя бега коня, он повёл своих воинов им навстречу, намереваясь устрашить обозников стремительностью налёта. Так и было. Едва черемисы поняли, кто мчит на них, они словно воробьи с дороги, полетели в лес, бросая коней и всё, что везли. Лишь у последних крытых саней остались пятеро конных черемисов. Они пускали стрелы в воинов Пономаря, и возница разворачивал сани. Иван налетел на них вихрем, и они едва успели обнажить сабли. Но против меча Пономаря у них в руках были игрушки. Он с ходу снёс с коня одного черемиса, добрался до другого. А тут подоспели его воины, и вскоре все пятеро черемисов лежали на снегу, обагряя его кровью.
Пономарь соскочил с коня, заглянул в крытые сани. Там, на соломе, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, лежал воевода Борис Салтыков-Морозов. Иван вытащил кляп, разрезал верёвки.
- Эко тебя, воевода, упеленали! - удивился Иван.
- Спасибо, воин. Чей ты? - спросил воевода.
- Из сторожевого полка Даниила Адашева.
Иван помог Салтыкову выбраться из возка, но ноги у него затекли, он не мог на них встать.
- Скажи, воин, как тебя звать?
- Иван Пономарь.
- А Свияжск держится, Ваня Пономарь?
- Держится. И стоять ему твердыней нерушимо. Там наши черемисов бьют.
И тут же Пономарь услышал крик:
- Сотский, в седло! Лавина прёт!
Иван оглянулся и обомлел. От крепости на них мчалось не меньше трёх сотен черемисов. Но страх пришёл лишь на мгновение. Пономарь нашёл верное решение: перегородить дорогу санями. Она здесь поднималась над местностью, справа и слева от неё были крутые откосы. Иван помчался в голову обоза, увлекая за собой воинов. Доскакав до первых саней, он с силой развернул их поперёк дороги, так же развернул и вторые сани. Кони послушно тоже вставали поперёк дороги. Иван привязал первую пару коней к саням второй пары. Воины все делали так, как сотский, и вскоре дорога была перекрыта. Из-за саней, из-за коней в налетающую лавину полетели стрелы. Не попасть в эту лавину было просто невозможно. И падали кони, падали всадники, их топтали копытами задние кони, но и сами они, сражённые стрелами, падали под конские копыта. Многие искали спасения в лесу, скатывались с откосов.
А от крепости, как заметил Иван, мчалась ещё одна лавина всадников. Но он быстро понял, что это были русские воины. Теперь черемисов принялись бить с двух сторон, и скоро побоище было завершено. На дороге лежали только убитые и раненые черемисы. Среди русских в этой, казалось бы, безнадёжной схватке потерь не было.
Когда всё закончилось и был разобран заслон из саней и коней, воевода Салтыков-Морозов подошёл к Ивану Пономарю.
- Славный воин, дай я обниму тебя. - Он обнял Ивана. - Ты спас меня, но ещё и совершил чудо. Давай-ка поищем князя Мамич-Бердея. Хочу посмотреть на этого лесного волка.
Иван Пономарь и Борис Салтыков-Морозов искали князя Мамич-Бердея долго, пока не посмотрели в лица всех убитых и раненых. Его среди них не оказалось.
- Экая досада, - заметил воевода. - Да волк и есть волк: умеет уходить от опасности.
Воины Пономаря очистили дорогу от убитых черемисов и коней, собрали оружие, положили в сани, туда же посадили раненых черемисов, и конный строй с обозом двинулся к Свияжску.
В сече за Свияжск победа тоже осталась за русскими. Черемисов было более пяти тысяч, но они оказались под двойным огнём. В них били со стен из пушек и пищалей, их разили в спины из пищалей и стрелами, их кололи мечами и рубили саблями. Им не было спасения ещё и по той причине, что их обуял страх, лишив воли сопротивляться. Они начали сдаваться в плен, бросали луки, стрелы, копья, сабли, садились на снег и поднимали вверх руки. Многие из них, закрыв руками лица, молились своим языческим богам. И когда Иван Пономарь и Борис Салтыков-Морозов появились близ крепости, там уже не звучали выстрелы из пушек и пищалей, стояла тишина, и в этой тишине раздавались лишь отдельные крики: "Вставай! Иди! Вставай! Иди!" Это воины Адашева и Микулинского сгоняли пленных в крепость. Их насчитали более тысячи человек.
- Не знаю, что с ними делать, - посетовал князь Микулинский.
- Ты продай их в рабство, - пошутил Даниил.
- Тебе легко шутить: сейчас в седло и вольный казак, - серьёзно отозвался князь Семён. - А у меня с кормом плохо. Не получил я от Разрядного приказа ни денег на прокорм, ни зерна, ни хлеба.
- Так царский наместник под боком, к нему и поедем с нами. А можно и так: уведу полон в Казань, пусть там мой батюшка распорядится.
Уже смеркалось, когда усталые воины Адашева вошли в крепость. Даниил решил дать им отдых до утра, да и сам нуждался в нём. Князь Микулинский позвал его к себе в воеводский покой. Там же был воевода Салтыков-Морозов. Он попросил, чтобы Даниил позвал Ивана Пономаря.
- Хочу ещё раз поблагодарить моего спасителя, - сказал воевода.
- Он заслуживает того. Так уж повелось, что Ванюша всё время спасает кого-то.
Той порой князь Микулинский и его помощники накрыли стол в большой трапезной. Да и кстати: все были голодны. К тому же победа над черемисами давала им право выпить по кубку хмельного. Они так и поступили.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ПОХОД НА ВЯТКУ И КАМУ
Вернувшись в Казань, Даниил Адашев получил много поздравлений с победой над черемисами. Ему особенно была приятна похвала отца:
- Ты, Данилушка, проявил истинный дар воеводы. Так всегда били врагов лучшие сыны отечества: неожиданно, дерзко и смело. Я отпишу государю о твоих делах, жди от него милости.
- Спасибо, батюшка, за похвалу. Только добыта победа не мною одним. Воинство наше проявило дух и жажду победы. Жаловал бы я их золотыми, будь они у меня. Да многих, однако, лишь крестом на холмике земли могу пожаловать.
- Много ли потерял ратников? - спросил отец.
- Бог миловал. Да и то немало: сто двадцать три русича пали. Ещё двое тысяцких - Ермолай и Анисим. Славные воины были. Думаю, кем заменить. Совета у тебя хочу спросить. Вот ты ноне нам званую трапезу думаешь устроить, тысяцких, сотских зовёшь. А могу ли я сказать при всех, что своей волей ставлю тысяцкими Ивана Пономаря да Степана Лыкова - воинов отменных?
Фёдор Григорьевич задумался. Знал он, что такое повышение идёт через Разрядный приказ. Да ведь приказ-то в Москве, а Даниилу завтра выступать на Вятку. Пришли вести, что в Мешинском городке черемисы, удмурты и татары вновь собирают орду. Потому надо, чтобы полк шёл с надёжными младшими воеводами. Что ж, сотский Иван Пономарь по всем статьям надёжен и достоин - вот ему и быть тысяцким первой тысячи. А Степан? Хорош воин, ничего не скажешь: умён, быстр, смел. Так ведь всего десятский и роду неведомо какого. Нет, со Степаном надо обождать. Однако... И воевода-боярин выразил свои размышления просто и справедливо, всё в пределах власти, данной ему государем:
- Мой тебе совет такой, Данилушка. У тебя нет власти поднимать воины выше десятского и сотского. Тысяцкий во власти Разрядного приказа. И моей здесь, на месте. Потому слушай моё слово. Ивана Пономаря волею казанского воеводы сегодня я поставлю тысяцким на место павшего Ермолая. Годится?
- Да, батюшка.
- А кто у тебя сотским за Ермолаем?
- Никита Грошев из боярских детей.
- Так вот его я возвышаю в тысяцкие на место Анисима. Степану же твоему славному ты дашь сотского и поставишь за Пономарём на место Никиты Грошева. Справедливо это?
- Да, батюшка. Я бы лучше не придумал.
- Ну то-то. А теперь зови тысяцких и сотских на трапезу. Тут и выразим нашу волю.
Скоро, однако, Даниилу не удалось уйти на Вятку. Навалилась непогода, февральские метели закрутили так, что день за днём ни зги не видно. Все дороги замело, с полями сравняло. А по оврагам, по лощинам навалило снегу столько, что лошадь могла скрыться с головой. Ни о каком походе думать даже не приходилось. Воины, а с ними и воеводы маялись от безделья и хватались за любую работу. В последние дни февраля оказалось, что подошли к концу дрова, а морозы, несмотря на метели, стояли такие сильные, что птицы на лету замерзали. Тут уж волей-неволей надо было идти в лес на заготовку дров. Желающих, однако, нашлось много: ведь каждый третий в полку был или охотником, или лесорубом, и им такая непогода в привычку. Сотни три воинов несколько дней с конными упряжками уходили в лес заготавливать дрова. Едва пополнив запасы дров и изжив одну беду, полк оказался перед новой напастью, и не только полк Адашева, но и все воины Казани и даже горожане. Казанский базар давно пустовал, потому как по метельным дорогам никто не вёз на базар продукты. Некоторым подспорьем стала для голодающих воинов конина. Во время боя под Свияжском полк Адашева захватил у черемисов более полутора тысяч коней, и, чтобы они не пали от бескормицы, их пускали на убой.
Март в Казанском крае никому не принёс радости. Следом за метелями с морозами нагрянула оттепель, да такая сильная, что казалось, вот-вот вскроются реки. По дорогам вовсё было ни пройти, ни проехать. Даже без саней кони не могли двигаться, увязая по живот в снежной каше.
Встречаясь с отцом, Даниил сетовал на непогоду и на голод в полку. А тут ещё поползли разные слухи. Будто бы вверх по Волге восставшие черемисы, мордва, удмурты, несмотря на плохую погоду, подходили к русским поволжским городам, осаждали их и даже брали приступом. Орды якобы опустошили нижегородские и даже муромские земли. И однажды вечером Фёдор Григорьевич с болью в голосе заявил:
- Скоро нас, Данилушка, отошьют от Руси. Дошли до меня слухи от последнего гонца о том, что сам царь, а с ним и дума, и государевы мужи хотят отказаться от борьбы за Среднее Поволжье. И что же тогда будет? Говорят, боярин Семён Ростовский тайно встречался с литовским послом и сказал ему без обиняков, что "Казань царю и великому князю не удержать, и он покинет её".
- Ну уж нет, батюшка, тому не бывать, что сказал боярин Ростовский, - довольно уверенно ответил Даниил. - Вот схлынет непогода, и мы возьмёмся за поганых черемисов и других язычников.
- Дай-то Бог, Данилушка, - взбодрился Фёдор Григорьевич.
Сын, однако, отметил, что настроение у отца никудышное и он устал от воеводства: года давали себя знать и ему пора было на покой. Надо было как-то сообщить Поместному и Разрядному приказам, чтобы позаботились о новом воеводе для Казани. Но пока у Даниила не было таких возможностей.
Наконец-то наступила настоящая весна. В начале апреля на Волге прошёл ледоход, началось половодье. А по первой полой воде пришли из Москвы суда, привезли войску провиант, стряпчие пополнили пустую казну на содержание ратников. Можно было подумать о новом наступлении на восставших поволжан. Вновь заговорили о том, что нужно в первую очередь разгромить гнездовище черемисов, мордвы и удмуртов, засевших в Мешинском городке. И едва подсохли дороги, как полк Даниила Адашева выступил из Казани в поход. Прощаясь с отцом, Даниил сказал:
- Ты, батюшка, крепись. Ещё правнуков надо дождаться.
- Все мы под Богом ходим, Данилушка. Силы мои источаются. Но тебя я дождусь. Мы с тобой ещё не довоевали.
- Так и будет, батюшка. Да пошли моим весточку с оказией. У меня всё будет хорошо.
Обнимаясь, в глаза друг другу посмотрели. Поверили, что расстаются не навсегда. Важно им было обоим иметь такую веру.