В западной части Мешинского городка сосредоточил свои силы князь Епанча. Ворота он укрепил срубами, насыпав в них землю. Пушки ему были не страшны. Своё пространство он успел обнести брёвнами и со стороны площади, откуда доносился гул сечи. Теперь его тысяча двести воинов ждали врага, надеясь, что его отобьют. Сражение в городке продолжалось, и ещё не было известно, чья возьмёт. Уже все две тысячи воинов Пономаря и Никиты бились на площади.
А Степан Лыков продолжал своё дело лазутчика. Он проведал, что в западной части городка засел с татарской ордой князь Епанча, и смекнул, что лучше всего уничтожить его из пушек. Он поспешил к пушкарям. Те, уже истомившиеся от безделья, покатили пушки к восточным воротам, миновали краем площадь, где шла сеча, и выкатили орудия к западным воротам. Степан привёл их точно к цели. Пушкари установили пушки мгновенно, вставили заряды, вкатили ядра, закурились фитили. И вот уже шесть орудий бабахнули в западный угол городка. И вновь в стволах заряды и ядра, вновь фитили коснулись пороха.
После четвёртого залпа близ пушкарей появился Варлам Котов, увидев Степана, спросил:
- Кого бьёте?
- А вон видишь городок в городке? Там татары собрались. Ждали своего часа из засады выскочить, да не дождались!
- Сейчас дождутся. - И Варлам сказал пушкарям: - Давайте ещё залп! И мы пойдём, сабельками потешим их.
Пушкари зарядили орудия, и прогремело ещё шесть выстрелов. Следом за выстрелами вломились в татарский городишко конники Варлама Котова.
В центре города сеча ещё продолжалась, но перевес сил был уже на стороне царской рати. Черемисы уже потеряли превосходство в численности воинов. Многие из них разбежались и попрятались кто где мог. Даниил и Иван бились рядом. С ними плечом к плечу сражались Никита Грошев и десятка два его бывалых бойцов. Все они стремились к одной цели - добраться до князя Мамич-Бердея. Убить его или схватить живым - у всех было общее желание. Все понимали, что, потеряв своего вождя, черемисы утихомирятся и покорно присягнут на верность Русскому государству и царю.
Даниил и Иван видели, что князь Мамич-Бердей всего в каких-то пятнадцати саженях от них. Но перед ним была ещё стена из воинов в двести-триста человек, и её надо было пробить. Мамич-Бердея защищали самые преданные ему воины. Ближе всего к нему бился Никита Грошев со своими витязями. Но вот высокий воин, стоявший рядом с князем Мамич-Бердеем, поднял лук, положил на него стрелу и, как меткий охотник, выстрелил словно в белку, попав Никите прямо в глаз. Тот рухнул замертво.
Пономарь видел, как упал Никита, яростно выругался и, расчищая тяжёлым мечом путь, ринулся к тому черемису, который убил тысяцкого. Натиск Ивана был настолько стремительным, что черемисы шарахались от него. И вот он уже в сажени от убившего Никиту. Тот ещё не верил, что враг так близко, и остолбенел, но наконец выхватил саблю. Однако было уже поздно: прыгнув, словно лось, Пономарь пронзил его мечом в грудь. В этот миг князь Мамич-Бердей взмахнул саблей. Но мгновением ранее занёс свою саблю Даниил и полоснул князя по шее. Хлынула кровь, и непобедимый "батька" черемисов князь Мамич-Бердей рухнул на землю.
На том и завершилось сопротивление черемисов. Они бросали оружие, садились на землю, закрывали лица руками и замирали. Убит их вождь, зашло светило. Зачем биться дальше? Такой была молитва в час смерти князя Мамич-Бердея, "обладавшего талантом и даром полководца", по мнению его современников.
А в западной части городка в эти минуты воины Варлама Котова и отряд Степана Лыкова добивали татарскую ватагу князя Епанчи из Засеки. Там не было пленных. Никто не хотел сдаваться, никто не думал брать черемисов в плен. Варлам кричал: "Чего хотите, то и получите!" - и рубка продолжалась. К тысяче Варлама пришли воины Пономаря и павшего Никиты. И только после того, как пал князь Епанча, около сотни татарских воинов сдались на милость победителей.
Над Мешинским городком вдруг стало тихо-тихо, и многие воины впервые за долгий день посмотрели на небо, увидели, какое оно чистое, ласковое, солнечное. "Господи, зачем так беспощадно драться, когда в мире такая благодать", - подумал Иван Пономарь и, сняв шлем, перекрестился.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ПО БЫСТРОЙ ВОДЕ
Сражение за Мешинский городок закончилось победой русского войска. И хотя городок был заброшен на край земли черемисов, он являлся столицей восставших черемисов, мордвы, татар, удмуртов. Даниил Адашев осознал это не сразу, а значительно, позже, когда уже прочно встал в нём гарнизоном. Полку Даниила понадобилось не меньше недели, чтобы привести городок в порядок, захоронить трупы. Слава богу, что татар, мордву, черемисов убирали их пленные сородичи. Полк Адашева понёс очень малые потери. Погибло всего сто пятьдесят три воина, а ведь справились с четырьмя с лишним тысячами воинов князя Мамич-Бердея и князя Епанчи! Только в плен было взято около тысячи человек. И, когда очистили городок от последствий сечи, Даниил с обеспокоенностью подумал: что с ними делать? Содержать их он не мог, разве что уморив голодом. А тут и другие невзгоды прихлынули. Очевидно, в земле черемисов никто не ведал, что мятежная столица уже отжила своё, поэтому в Мешинский городок всё ещё шли отряды и ватажки тех, кого посылали на убой черемисско-удмуртская родовая знать и татарские феодалы. В течение двух недель после разгрома орды Мамич-Бердея в городок пришло более ста человек из разных мест Черемисской земли. Их принимали на дорогах дозоры. В дозорах вместе с русскими людьми имелись и разноязычные, которые присягнули на верность Руси и уже не были пленниками. Это принесло Адашеву большую пользу. Ватажки и отряды без помех проводили в городок, здесь их встречали воевода и тысяцкие и толковали им о том, в каком положении они очутились.
- Вы теперь не в столице восставших, а в русском городке. И мы с вами воевать не хотим, даём вам волю идти домой и трудиться на земле, - говорил Даниил.
Большинство черемисов, оказавшись как бы пленниками, впадали в панику, но потом, когда до них доходило, что им ничем не угрожают, мирились со своей долей. У них отбирали только оружие и давали возможность уйти. Лишь совсем малая доля не хотела присягать на верность русскому царю, даже пыталась убежать. Таких Даниил брал под стражу и содержал как пленных. Но их недолго удерживали под стражей и, вразумив, отпускали.
Даниил думал о завтрашнем дне. Его полку предстояло не только привести к правде и клятве окружающие городок селения, но и пройтись по берегам Вятки и Камы. Для этого нужны были крепкие струги, и немало, по крайней мере на тысячу человек. И надо было делать эти струги сейчас, поэтому Даниил распорядился выводить каждый день пленных на заготовку леса. А когда заготовили нужное количество, то выкатили его на берег реки Уржумки, притока Вятки, и начали сооружать струги. Думал Даниил и о том, что со временем он должен покинуть Мешинский городок. И что же, бросить его? Ан нет, считал Даниил, пока воеводой в Казани его отец, он найдёт там служилых людей, может быть, казаков, чтобы они встали в Мешинском городке сторожевой заставой. Для этого надо было отправить в Казань гонцов. Выбор пал на Степана и его лазутчиков. Не затягивая время, Даниил позвал Степана на вечернюю трапезу. Располагался Даниил в покоях, которые занимал князь Мамич-Бердей. Степан пришёл весёлый, улыбчивый.
- Будь здоров, воевода. А я только что с Уржумки. Рыбу ловили, там её пропасть.
- Это хорошо. Всё подспорье ратникам. Садись к столу, земляк, покумовничаем.
- Господи, за милую душу. Давно уж не сидели так вольно, почитай, с Москвы. - Степан сел к столу, сам налил в баклаги хмельного, пододвинул одну Даниилу. - Прости, что так вольничаю, да уж давай пригубим, закусим, чем Бог послал.
- Дело у меня к тебе важное, Стёпа.
- Знаю, батюшка-воевода, что у тебя ко мне всегда важные дела. Да не обмишулюсь и справлюсь.
- В Казань тебе надо идти, да не мешкая. Не заметишь, как лето пролетит, а у нас дел невпроворот.
- С чем в Казань-то ехать? Грамота будет, иль как?
- Отпишу я батюшке, само собой. Да ты и на словах ему о многом должен сказать. А самое важное из того - два случая. Первое. Проси, и настойчиво, чтобы набрал пятьсот казаков на поселение в Мешинском городке. Скажешь, что земли здесь богатые для хлебопашцев, что в реках много рыбы, а в лесах дичи и зверя. Хвали край, как умеешь, и не промахнёшься. Как пить дать казакам по душе придётся.
- Это верно. Я застолбил, что первое сказать. А второе?
- Второе - о пленных. Их у нас, считай, полторы тысячи. Скажи, что я так мыслю: под клятву русскому государю отпускать их по домам. Всё на полторы тысячи недругов меньше.
- Ой благое дело мыслишь, воевода. Слухи о твоей милости пойдут гулять по всей Черемисской земле...
- Подожди с похвалой. Тут вот ещё над чем нужно подумать. Правда, сие, скажут, не моего ума дело, и всё же говорю, что ясак в Черемисской земле пока не надо брать. Земля в разорении, какой год в бунтах. Пусть годок-другой люди вздохнут свободно.
- О-хо-хо, воевода, - вздохнул и Степан. - Благое говоришь, Фёдорович, да поймут ли в приказах, донесут ли до царя как должно?
- И я о том думаю-сомневаюсь. А что делать? Сказать потаённое следует. Вот с чем тебе идти в Казань. А теперь скажи, как мыслишь добраться?
Степан бороду потеребил, хмельного пригубил, улыбнулся.
- Сегодня я рыбу ловил, так думал о речном просторе. Он здесь, как и на Волге, хорош. - Проговорил твердо: - Лодками надо идти, воевода. Дашь мне два десятка моих ребят, и пойду с ними. А по-другому и не мыслю, как добраться по горящей земле.
- Согласен, Стёпа. Вижу, что всё взвесил. Только двадцать-то воинов зачем? Ну шесть, десять, наконец.
- Нет, воевода. Двадцать - это сила. Да я с ними приведу к клятве не одно селение, а всё, что стоят на берегах Вятки.
- Нет-нет, Стёпа. Времени много потеряешь. Мыслю я так, что по осени мы водой и конной ратью будем возвращаться в Казань, вот и приведём всех к клятве на водном и пешем пути. А двадцать воинов я тебе дам. Верю, что они тебе нужны. Да завтра с утра пригони на Уржумку струг Мамич-Бердея: он в устье близ Вятки стоит. Послезавтра и в путь.
- Так и будет, батюшка-воевода. - Степан встал, допил из баклаги хмельное, закусил и, улыбнувшись, вышел.
У Даниила на душе было светло и тепло от общения с человеком широкой и отважной натуры. Проводив Степана, он вскоре почувствовал одиночество. Навалилась тоска по дому, по близким, хотелось приласкать дочушку Олю, пройтись по Арбату с сыном Тархом. Да и к Глаше у Даниила душевные чувства прирастали. Каждый раз, вспоминая о ней, он удивлялся тому, как они похожи друг на друга. "Как это природе удалось?" - размышлял Даниил. Иной раз ему казалось, что между ними есть родственная связь. Может, у них одни корни. О брате Алексее Даниил думал с сожалением. Угораздило же его прильнуть к самой царице! Конечно же, всякий пылкий человек, увидев её однажды, уже не мог забыть это ангельское лицо. А тут день за днём она у Алёши перед глазами. Да будь каменное сердце, всё равно расплавится. Всё бы ничего, но как только царь Иван поймёт, что его окольничий, "раб" очарован царицей, да ежели ещё и она им, то он того "раба" в Волчью пустынь сошлёт. Вот чего боялся Даниил, страдал за брата.
Не выдержав, однако, одиночества, Даниил позвал Ивана Пономаря. За последнее время тот возмужал, настоящей бородой укрыл свой лик, голос стал басовитее: как крикнет вовсю силу, так словно иерихонская труба протрубит. После того как воевода Казани Фёдор Адашев возвысил Ивана до тысяцкого, у того сразу исчезло панибратское отношение к Даниилу. Соблюдая чинопочитание, теперь Иван обращался к Даниилу не иначе как "батюшка-воевода". И на сей раз, появившись в покое, Иван спросил:
- Батюшка-воевода, зачем я тебе нужен?
Даниил не разрушал устои Ивана, но сам по-прежнему держал себя с ним по-братски.
- Ты, Ванюша, забыл, что мы с тобой клятву от имени царя-батюшки хотели написать, дабы черемисов приводить к ней.
- Верно, батюшка-воевода, так ведь служба замотала. Тебе хорошо, у тебя с троих тысяцких спрос. Я же один, а их тысяча, - всё-таки съязвил Пономарь.
- Ладно, шути, шути, а дело помни.
Однако и на этот раз им помешали написать за царя клятву. И хорошо, что так случилось, не то пришлось бы дважды прикладывать к клятве руки присягаемых. В Казань уже были привезены списки клятвенных грамот на всю Казанскую землю. В покой Адашева прибежали тысяцкий Варлам и воин.
- Беда, воевода! - с порога крикнул Варлам. - За рекой Мазоркой, вёрстах в пятнадцати, дозорные видели большое скопление воинов.
- И что же они?
- Шалаши поставили, а через реку не идут.
- Иван, поднимай в седло тысячу. И ты, Варлам, тоже. Я иду с вами. Захар, крикни тысяцкого Никодима!
В городке всё пришло в движение. Прошло совсем немного времени, и Иван с Варламом вывели свои тысячи из городка и на рысях повели к реке Мазорке. Даниил распорядился поднять на стены воинов Никодима, заменившего Никиту Грошева. В воротах были поставлены пушки, пушкари приготовили заряды. Только после этого Даниил и Захар помчались догонять конные тысячи.
На речке Мазорке, близ селения Мари Суэть, и впрямь собралось более тысячи воинов-удмуртов. Прибыли они с левого берега реки Вятки и, похоже, были намерены двигаться к Мешинскому городку. Но что-то их остановило. Даниил предположил, что они узнали в селении Мари Суэть о том, что орда князя Мамич-Бердея разгромлена и им надо сделать выбор: или идти воевать Мешинский городок, или уходить восвояси.
Речка Мазорка была мелководной. Воины Даниила одолели её вброд, вне видимости удмуртов обошли их и оказались за спиной врага, приблизившись к нему плотным конным строем. Удмурты, однако, и не думали сопротивляться. Вскочив на коней, они помчались к реке и вскоре очутились на другом берегу. Даниил не дал приказа преследовать их. Он шагом двигался следом. А удмурты поскакали к городку. Действия их были непонятны Даниилу. Он подумал, что удмурты не знают о разгроме Мамич-Бердея.
- Ну что ж, скачите в клетку, - сказал им вслед Даниил.
Он тут же подумал, что сейчас прольётся кровь, будут напрасные жертвы, глянул на стременного, который скакал рядом, и крикнул ему:
- Эй, Захарушка, тряхни своей молодостью!
- Слушаю, батюшка-воевода!
- Обойди изволок дороги через лесную тропу, доберись до городка раньше глупых удмуртов. Вели не стрелять из пушек и пищалей по ним, а только лишь закрыть ворота.
- Сделаю, батюшка-воевода, - ответил Захар и умчался знакомой дорогой.
Он опередил удмуртов ненамного. Когда вылетел на прямую дорогу, его могли достать стрелой. Но он всё-таки успел домчать до ворот и закричал, как велел Даниил:
- Именем воеводы не стрелять и закройте ворота!
Пушкари знали Захара и, вмиг захлопнув ворота, придвинули к ним туры.
Захар же, выскочив от ворот к стене, заревел:
- Эй, стрельцы, именем воеводы не стреляйте! Не стреляйте!
Стрельцы замерли. Удмурты приблизились к стенам, к воротам, стучали в них, кричали:
- Мы своя! Своя! Своя! - повторяли они, ударяя кнутовищами в ворота.
За воротами царила тишина. И вдруг удмурты увидели, что к ним приближаются развёрнутым строем русские воины, но они не держат наготове оружие, хотя вооружены. От удивления удмурты раскрыли рты, да так и стояли, пока две тысячи ратников Даниила не обложили тысячную орду удмуртов. Все воины были молодцы, малорослые, безбородые и выглядели как подростки. "Господи, как можно их убивать!" - мелькнуло у Даниила.
- Воины, я безоружен! - крикнул он и поднял руки. - Не будем стрелять друг в друга! Русский царь зовёт вас жить мирно!
Среди удмуртов нашёлся смелый воин. Он выехал вперёд и спросил:
- Где князь Мамич-Бердей? Мы идём к нему, он позвал нас.
- Напрасно вы пришли к Мамич-Бердею. Он не хотел жить мирно, он стрелял в нас, и мы его убили.
- Теперь вы и нас убьёте?
- Но вы же не стреляете в нас. Вы хотите мира, и мы вас не тронем.
Воины Даниила приблизились к удмуртам почти вплотную: достань саблю и ткнёшь ею в какого-нибудь подростка. Но сабли были в ножнах. Богатырь Иван Пономарь улыбнулся и весело крикнул:
- Кунаки, айда к нам в гости! Брагой угостим.
- О, усман! Тебе одному курдюк браги нужен, - ответил смелый воин.
- Да, это усман. Он коня понимает, - заметил Даниил.
- У нас нет такого, а то бы выставили. Чей бы победил, тому и власть, - отозвался смельчак.
- Ладно, убирайте оружие, айда к нам в гости! - снова крикнул Иван. - Все кунаками будем. - Он подъехал к смельчаку, протянул руку. - За мир.
В этот миг откуда-то из толпы удмуртов прилетела стрела и впилась в плечо Пономаря. Он закричал, схватился за стрелу и вырвал её из плеча. Даниил выхватил саблю и ринулся в толпу удмуртов. Но на его пути встал ещё один смелый удмурт. Это был родовой князь Тукай. Он вскинул перед Даниилом руки и воскликнул:
- Большой воевода, мы сами осудим его! Он нарушил мир.
Князь Тукай двинулся к пославшему злодейскую стрелу.
Все расступились перед ним. Два воина уже держали злодея за руки. Князь Тукай коротким взмахом пронзил ему сердце и тут же вскинул саблю.
- Слушайте, воины! Большой воевода даровал нам жизнь, а мог бы всех побить. Тарун принёс нам зло, и я покарал его. За кем правда?
- За тобой, князь Тукай! За тобой! - донеслись голоса.
Той порой умелые охотники перевязали Ивану рану. Он морщился и усмехался, сжимая кулачищи.
- Я бы с ним тоже расправился, как Тукай.
- Обидно, Ваня, ведь не в сече, - заметил Даниил.
- Ты, воевода-батюшка, не пускай их на ночь в крепость. Бережёного и Бог бережёт. Может быть, среди них есть ещё злодеи.
- Верно говоришь, Ванюша. Но князя Тукая и старейшин родов, ежели они имеются, мы позовём. И мы напишем клятву. Как подпишут, пусть с Богом отправляются хлеб убирать.
Так говорили Даниил и Иван, пока князь Тукай сзывал кого-то к себе. Вскоре он вернулся к Даниилу, за ним следовало десять удмуртов.
- Это сотные, сыновья старейшин. Они просят тебя, большой воевода, никого не казнить. Прояви милость. Тарун же получил своё.
- Мы никого не тронем пальцем, - ответил Даниил. - И скажи своим воинам, чтобы встали табором вон в той роще.
- Вижу! Скажу!
- Тебя же, князь, с сотными и старейшинами я приглашаю в крепость.
- Мои боги позволяют это. Им тоже. - И князь Тукай приложил руку к сердцу. - А старейшин со мной нет.
Вскоре князь отправил свою орду в рощу, сам с сотными последовал за Даниилом в крепость.