Но это еще не все – Олег смог постепенно подавить волю Игоря к сопротивлению, внушил ему неверие в собственные возможности, посеял в душе нерешительность и боязнь принимать ответственные самостоятельные решения, не говоря уже о претворении их в жизнь. Вместо державного мужа, приобщенного к браздам правления Русью, искушенного во всех тонкостях управления многоплеменной, с постоянно вспыхивающими смутами страной, познавшего все хитросплетения коварной политики недругов-соседей, Олег сотворил из Игоря обычного воеводу. Храброго, смелого, любимого дружиной, однако совершенно не способного взвалить на себя бремя правления державой, а потому не могущего стать ему достойным соперником. Да-да, Игорь никак не мог быть соперником Олега, ибо и сам он, и дружина, и бояре с воеводами, даже смерды и горожане зримо видели превосходство над ним Олега и, помышляя о благе Руси и своем, не желали смены великого князя.
Однако то, что свершил Олег, представлялось пустяком в сравнении с тем, что предстояло сделать Ольге. Олег начинал утверждать свою власть, будучи законным великим князем, – ей предстояло начинать с опасной и незавидной роли заговорщицы и интриганки. Олег с самого начала опирался на многочисленных верных сподвижников – ей предстояло действовать в одиночку. Олег имел единственного соперника Игоря и мог сосредоточить против него все силы – Ольга, отстраняя от власти Игоря, но оставаясь при этом в тени, должна была опасаться многих соперников, пожелавших воспользоваться плодами ее победы. И главное, Олег был мужчиной, а она женщиной, из числа которых на Руси еще не было ни одной правительницы.
Но Ольга верила в себя, в свою судьбу – и решилась почти на невозможное. Она превзойдет своего учителя – великого князя Олега! Он смог лишь удержать в руках уже полученную власть, она вначале обретет ее, а затем не отдаст до конца дней своих! При жизни Олега она только обдумывала свои планы, а после его кончины без промедления приступила к действиям…
Под дубом громко засмеялись, и Ольга вздрогнула, бросила взгляд на луну. Скоро рассвет, впереди полный хлопот и волнений день, а она тратит время на воспоминания. Скорей домой, чтобы успеть хоть немного отдохнуть!
Нимало не заботясь, увидят ее влюбленные или нет, Ольга быстрыми шагами направилась к тропе.
Вначале непрошеный ранний гость вызвал у Исаака раздражение, но по мере того как пустел принесенный слугой кувшин с вином, его настроение улучшалось. Ну как он мог позволить себе разозлиться на Хозроя, если на его месте поступил бы точно так? Это для глупцов Хозрой по-прежнему оставался купцом-рахдонитом, а Исаак знал, кем тот стал в последнее время и отчего зачастил с караванами на Русь и приобрел много новых друзей среди купцов из Киева и других южных славянских городов. Пронырливый Хозрой оказался умнее Исаака и на старости лет решил зарабатывать деньги не торговлей, а на тайной службе кагану. Вот почему он спозаранку примчался к Исааку и сейчас ждет не дождется, когда к подобревшему от любимого критского вина хозяину можно будет приступить с расспросами. Впрочем, зачем томить его, пусть скорее удовлетворит любопытство и оставит Исаака наедине со вторым кувшином.
– Трудны нынче дороги, плохи лошади и караванщики, все хуже торговля. Если дело так пойдет и дальше, скоро не с прибылью, а с убытком станем возвращаться домой,– лениво проговорил Исаак, с кубком в руке приваливаясь к мягкой спинке глубокого кресла.– Совсем не то, что было прежде, когда мы с тобой ходили с караванами в Индию и Хорезм.
– Мудрые слова, Исаак, очень мудрые,– согласился собеседник, доливая вина в свой кубок.– Совсем не та торговля пошла, совсем не та. Все хуже стало – и люди, и лошади, и товары. В тяжкие времена живем, очень тяжкие.
– Нет, Хозрой, дело совсем не во времени, оно всегда одинаково,– возразил Исаак.– Просто люди стали плохими. Разве может быть хорошим наше время, если люди окончательно потеряли стыд и совесть? Если раб поднимает руку на хозяина? Если, обуянный злобой на кормившего его хозяина, раб зовет себе на помощь поганых язычников-иноземцев? Каким еще может быть время с такими людьми, сравнить которых с шакалами – значит оскорбить этих вонючих тварей?
– Ты прав, Исаак, как ты прав,– сокрушенно покачал головой гость и тоже отвалился на спинку кресла.– Совсем нет порядка в великой Хазарии, совсем нет. Проклятые асии, жалкое и никчемное племя, которое мы с таким трудом покорили, однако позволили продолжать жить теперь уже на нашей земле, вновь выражают недовольство властью кагана и готовятся к мятежу. Не надеясь на собственные силы, полные ненависти и коварства, они вступили в тайный сговор с извечными врагами Хазарии – печенегами и гузами и собираются в союзе с ними идти походом на сам священный Итиль-кел. Как ты прав, Исаак, как ты прав: совсем не стало стыда у людей, ни капли благодарности не осталось в их сердцах.
Скорбя о погрязшем в пороках и неблагодарности роде людском, Хозрой закатил под лоб глаза, отпил несколько глотков вина. Исаак, забросив ногу на ногу и глядя на носки своих узконосых, без задников туфель, озабоченно произнес:
– Говоришь, восставшие асии смогли заключить военный союз с печенегами и гузами? Если дело обстоит действительно так, это уже не восстание данников-асиев против их господина Хазарии, а война, причем большая война. Военные союзы не рождаются сами по себе, не возникают на пустом месте, их кто-то должен подготовить, объединить. За что готовы биться и умирать асии? За свою былую свободу, отнятую у них Хазарией. Но какое дело до свободы или несвободы чужих им асиев вольным печенегам и гузам, вечным кочевникам и разбойникам от рождения? Их может заставить выступить вместе с асиями и рисковать собственными шкурами один-единственный интерес – интерес к наживе. Но ведь они и без этого неплохо наживаются на грабеже купеческих караванов и набегах на славянское и наше порубежье, что куда безопаснее, чем вступать в сражения с многочисленным и хорошо обученным войском Хазарии. Тем более что в случае неуспеха своего предприятия они рискуют не получить никакой наживы, хотя и положат в боях тысячи соплеменников. И все-таки они отважились двинуться на Хаза-рию войной. Да, я не побоюсь этого слова, это на самом деле война, а не помощь одних степняков другим. Так что же заставило печенегов и гузов столь крупно рисковать?
– Намного большая нажива, чем та, которую они имеют на караванных тропах и на славянском и хазарском порубежье,– ответил Хозрой, беря с блюда и отправляя в рот сочный, с засахарившимися краями кусочек вяленой дыни.– Причем наживы, которая им обеспечена при любом исходе похода – удачном или неудачном. А такой добычей может быть только золото, которое можно получить, даже потерпев поражение и не разграбив вожделенные караван-сараи в Итиль-келе. Не сомневаюсь, что часть этого золота предводители печенегов и гузов уже получили, ибо без солидного задатка – бакшиша(Бакшиш – подарок, добыча.) – их вряд ли можно было бросить на копья и мечи ал-арсиев(Ал-арсии – регулярное хазарское войско из наемников-мусульман.), отвага которых и умение воевать степнякам хорошо известны.– Хозрой запил проглоченную дыню глотком вина, с прищуром посмотрел на собеседника.– Исаак, ты хотел спросить, чье золото заставило печенегов и гузов поддержать мятежных асиев и напасть на Хазарию?
– Да, хотя это не столь сложно понять. У Хазарии два постоянных могущественных врага – Русь и Византия. Но Русь наш противник оттого, что вынуждена защищаться от наших притязаний, а Византия стремится уничтожить нас как соперника в торговых делах с Востоком. Князья русов Ас-кольд и Дир, затем князь Олег доказали каганату, что отныне Русь ему не по зубам, и заставили нас жить с Русью в мире. А вот соперничество Хазарии и Византии в торговле между Азией и Европой не только не прекратилось, но, наоборот, усилилось. Поэтому только Византия могла натравить на нас печенегов и гузов, усилив их ордами мятежных асиев!
– Верно, за спинами печенегов и гузов торчат уши Византии. Но разве первый год империя строит козни против Хазарии? Или первый раз каганату приходится сталкиваться с полчищами диких степняков? Это случалось десятки раз, и Хазария всегда выходила победительницей из борьбы… по крайней мере, без поражений,– поправился Хозрой, заметив саркастическую ухмылку на лице собеседника.– Уверен, что так будет и на этот раз.
– Тоже не сомневаюсь в этом,– согласился Исаак и невозмутимо добавил:– Хотя, признаться, мне кажется, что исход этой войны будет зависеть не столько от Византии и ее наемников, сколько от киевского князя Игоря.
– Вот как? – удивленно воскликнул Хозрой.– Почему подобная мысль могла прийти тебе в голову?
– Ты на месяц раньше меня возвратился из Киева и знаешь, что русы собираются в большой морской поход. Разговоры идут о том, что они не намерены мириться с пиратством на Каспии и решили сами навести там порядок. А если это лишь разговоры, а поход на самом деле готовится против Хазарии? Представляешь положение, если каганату придется одновременно схватиться с двумя врагами: союзом асиев, печенегов, гузов и русами князя Игоря?
Хозрой зашелся в смехе, потянулся рукой к кувшину с вином.
– Нет, не представляю.– Он налил вина, наклонился к Исааку, с дурашливой усмешкой зашептал: – Потому что каган этого не допустит. Ты правильно говорил, что печенегов и гузов ведет на Хазарию золото. Что ж, если князь Игорь, воспользовавшись удачным моментом, тоже обрушится на нас, каган даст печенегам и гузам вдвое, втрое больше золота, чтобы они сменили хозяина и напали уже на Игоря. Как думаешь, печенеги и гузы откажутся от такого предложения?
– Думаю, что нет,– уныло проговорил Исаак, тоже наполняя свой кубок вином.
Сегодня он впервые с досадой отметил для себя, что Хозрой больше разбирался в хитросплетениях большой политики, чем он, и, значит, не зря обратил на себя внимание сановников из окружения кагана. Что ж, теперь нужно будет вести себя с ним осторожней, зато при случае умело пользоваться его связями при дворце. А сейчас неплохо будет подыграть Хозрою, укрепив его в мысли, что Исаак вовсе не интересуется политикой и далек от нее.
– Я тоже. Поэтому Хазария при любых обстоятельствах окажется победительницей, и еще неизвестно, что выгоднее: чтобы князь Игорь вместо нее навел порядок на Каспии или напал на нас. В первом случае каган заставит разленившихся за зиму ал-арсиев порастрясти в боях накопленный жир и наберет вместо погибших новых воинов, менее развращенных жизнью в Итиль-келе и не сующих свой нос в дворцовые интриги. Во втором случае ал-арсии вместе с перекупленными степными ордами крепко пощиплют киевского князя, надолго отбив у него охоту вмешиваться в восточные дела. Каган очень мудр, а потому никакие происки недругов единственного, Богом избранного народа не застанут его врасплох,– назидательно закончил Хозрой.
– Никто не сомневается в уме и прозорливости кагана, самого мудрого из ныне здравствующих владык вселенной,– поспешил согласиться с собеседником Исаак.– Воистину он учел все возможные поступки недругов и сможет пресечь их с наибольшим уроном для врага и наилучшими последствиями для Хазарии.
– Это так,– Хозрой допил вино до дна, поставил кубок на столик, внимательно посмотрел на собеседника совершенно трезвыми глазами.– Как думаешь, зачем русы прислали с твоим караваном своего тайного соглядатая?
Вот он, вопрос, которого так ждал Исаак! Но как отличалась обстановка за столом от той, в которой он рассчитывал вести разговор на эту тему. Он предполагал если не осчастливить старого друга сообщением о появлении в Итиль-келе русского разведчика, то хотя бы дать понять, какое он делает Хозрою одолжение, разоблачая посланца князя Игоря. А сейчас получилось, что ему нужно чуть ли не оправдываться в том, что он не сообщник и не пособник сотника Микулы. Но нет, Исаака так просто не возьмешь, у него все просчитано на несколько ходов вперед, недаром он часто играл в привезенную с Востока занимательную игру под названием "шахматы". Пусть он попал впросак со своим сообщением о якобы разоблаченном им киевском лазутчике, но уж себя в обиду он не даст ни при каких обстоятельствах! Если он не преуспел, как Хозрой, в большой политике, то это вовсе не значит, что жизнь не научила его изворотливости и хитрости в борьбе за свою шкуру.
– Я не думаю, что этот сотник, обычный воин-порубеж-ник, может быть лазутчиком,– стараясь казаться как можно спокойнее, сказал Исаак.– Ну кто посылает тайным соглядатаем человека, хорошо известного половине Киева, не сочтя нужным даже переодеть его, и с купцом, который множество раз видел его в окружении великого князя, у которого он ходил в любимчиках? Скажи, ты поступил бы так опрометчиво?
– Тогда для чего сотник появился в Итиль-келе? – угрюмо спросил Хозрой, оставляя без внимания вопрос собеседника.
– Чтобы припугнуть нас,– громко провозгласил Исаак.– Точнее, натолкнуть нас на мысль, если мы не додумаемся до этого сами, что в случае несогласия Хазарии пропустить ру-сов на Каспий они могут с таким же успехом напасть на нее, как прежде собирались на пиратов. И этому сотнику, который, по расчетам князя Игоря, должен был обязательно угодить под наш строгий надзор, велено своим поведением показать, что русы предусматривают подобный поворот событий и готовы к нему. Спорю на что угодно, что сотник в открытую начнет вертеться возле крепостных стен и ворот и заводить знакомства с нашими воинами, внушая нам, что уже начал подготовку к возможному штурму Итиль-кела.
Хозрой вылил в свой кубок остатки вина из кувшина, медленно цедя его сквозь зубы, задумчиво уставился куда-то в пространство мимо собеседника. Исаак, делая вид, что целиком занят куриными потрошками с приправой из сушеного винограда, искоса поглядывал на него. Поверит или нет? Если нет, то как вести себя дальше? Но вот длинные, худые пальцы Хозроя, зажавшие в кулаке его острую, оставленную лишь на подбородке седую бородку, разжались, поползли по бородке вниз, взгляд вновь обратился на хозяина.
– А ведь ты прав, Исаак,– проговорил он, отнимая ото рта кубок с вином.– Русы на самом деле хотят убедить нас, что мы загнаны в угол и иного выхода, как беспрепятственно пропустить их на Каспий, у нас нет. Скажу честно, я долго ломал голову, пытаясь понять, для чего понадобился князю Игорю его любимый сотник в Итиль-келе, но так и не мог додуматься ни до чего. А ведь все очень просто: грубый народ – грубая политика '– грубая работа. Спасибо, что помог мне. Может, точно так поможешь мне ответить на вопрос, что может связывать сотника-руса с разбойником, с которым он пожаловал к тебе из долины Злых духов?
Исаак облегченно перевел дух – с Микулой пронесло, а разговоров о разбойниках он не страшился нисколько. Ну какой здравомыслящий человек, тем более сам купец-рахдонит, всерьез предположит, что он может быть сообщником разбойника, грабящего караваны и при случае без колебаний отправившего бы Исаака на тот свет? Никакой, а потому у Исаака есть возможность немного расквитаться с Хозроем за свой сегодняшний минутный страх. Он хотел бы что-то разузнать о разбойнике? Да, Исаак мог бы удовлетворить его желание, но не сделает этого. Ишь чего вздумал: используя чужой ум и наблюдательность, еще ближе протиснуться к священной особе кагана. Не пройдет! Исаак всегда платит добром за добро, он считает Хозроя одним из немногих своих друзей, но пережитых им страха и унижения не простит никому.
– Ты говоришь о карапщике(Карапщик (буквально "черная кошка") – ночной разбойник (хаз.).), который пристал к сотнику на Зеленом острове? – спросил Исаак, презрительно скривив губы.– Я едва сдержался, чтобы не приказать тут же заковать его в цепи и сдать первым встреченным стражникам, но не захотел ссориться с русом и решил сделать это в Итиль-келе. К сожалению, разбойник, видимо, разгадал мои намерения и улизнул по дороге.
– Жаль. Возможно, он мог бы сообщить, о чем говорил сотник со спасенным им главарем. Вдруг главарь, оказавшийся не мелкой сошкой, решил отблагодарить руса за спасение и обещал ему помощь городских сообщников? А они много знают и еще больше могут показать. Может, сбежавший от тебя разбойник и был тем человеком, который должен был свести руса с обещанными помощниками. Исаак пожал плечами:
– Если бы я тогда все знал, как сейчас… Но я хорошо запомнил разбойника и при встрече могу его узнать. Хочешь, расскажу, как он выглядит?
– Не надо, я уже знаю.– Хозрой допил вино, с сожалением посмотрел на пустой кувшин. Поставил возле него свой кубок, положил руки на подлокотники кресла, чтобы встать.
Позволить ему уйти, чтобы остаться наедине со вторым кувшином и обдумать состоявшийся разговор? А почему бы не велеть слуге принести еще вина и не попытаться разговорить пьяного гостя? Наверное, он знает много такого, что может быть полезно Исааку в делах. От кувшина вина он не обеднеет, а казнить себя за упущенную возможность будет долго.
Исаак несколько раз ударил серебряной палочкой по стоявшей на столике полой бронзовой фигурке нимфы, приказал появившемуся в дверях слуге:
– Еще кувшин.
Хозрой, услышав приказание Исаака, тут же убрал руки с подлокотников, снова откинулся на спинку кресла. Глазки его заблестели, в предвкушении продолжения застолья он облизал толстые губы кончиком языка. Исаак знал, что, какие бы дела ни ждали сегодня Хозроя, при дармовом угощении он будет есть и пить до тех пор, пока пища и вино не полезут из горла обратно. Пусть ест и пьет сколько угодно, Исаака сейчас интересует совсем другое.
Как он смог понять, каган позволит русам попасть на Хвалынское море. Собранные русами силы Исаак видел лично и не сомневался, что те разгромят не только пиратов, но и всех, с кем сведет их судьба войны на берегах моря. Значит, у победителей будет очень много разнообразной добычи, в том числе громоздкой и малоценной, которую русы и их союзники викинги никогда не брали домой, а стремились по любой цене сбыть первым встретившимся покупателям. Может, ему выгоднее не снаряжать очередной караван в Хорезм или на Русь, а уже сейчас начать подготовку к сопровождению русов, чтобы стать постоянным оптовым скупщиком их добычи, которую позже можно будет перепродать по ее настоящей стоимости? Надо, обязательно надо разговорить Хозроя и как можно больше выведать из того, что он знает в связи со своей новой службой. Для этого вовсе не следует тянуть его за язык, просто нужно сильнее напоить, и тогда этот хвастунишка выболтает все, что ему известно.
– Иди,– недовольно бросил Исаак слуге, когда тот, принеся полный кувшин, хотел было разлить вино по кубкам.
Он сам налил себе и гостю вина, поднял свой кубок. Стараясь вложить в голос как можно больше чувства, сказал:
– Мы не виделись около трех месяцев, и кто знает, когда свидимся опять. Так неужели нам не о чем говорить, как о каком-то русском сотнике и поганом карапщике? Вспомни нашу молодость, когда мы впервые познакомились и вместе ходили с караванами из Хорезма в благословенный Итиль-кел. Я до сих пор не забыл ни узких, пыльных улиц Гурганджа(Гургандж – ныне г. Куня-Ургенч.), откуда начинался наш путь, и те двенадцать фарсахов(Примерно 80-90 км.) солончаков до знаменитой Хорезмийской горы, на вершине которой высилась каменная башня, а у подошвы расстилались пахотные земли переселенцев из Гурганджа…