Гитлеру предстояло выехать из рейхсканцелярии и в открытом "Мерседесе" проследовать по новому восьмикилометровому берлинскому бульвару, переполненному людьми, к Площади Парадов. В половине двенадцатого начнется движение войск, и свита уже должна к этому времени занять трибуны и дожидаться фюрера.
Было двадцать минут одиннадцатого, а соратники вместо того, чтобы ехать на площадь, "утешали" огорченного рейхсмаршала.
Геринга перед этим и так уж обидели: не позволили поднять в небо МЕ-110, открывающий воздушный парад. "Вы, Герман, как мой преемник, должны стоять рядом со мной, а не летать где-то, как птичка", - сказал ему Гитлер.
Геринг именно эту "птичку" и не мог забыть, а тут еще другая птичка подгадила.
- Перевесь какой-нибудь орден на это место и забудь, - предлагал ему Гесс.
- У меня все ордена на своих местах, - отвечал на это Геринг.
- Ну, хочешь, возьми мой. Вот этот нюрнбергский знак - он как раз по форме подходит. И орел на нем… воспитанный, - продолжал издеваться Лей.
- А ну вас всех к черту! - наконец фыркнул Геринг и пошел к дверям.
Сегодня был нерабочий оплаченный день, и на улицы Берлина вывезли даже паралитиков и грудных детей. Пока "Мерседес" с фюрером плавно скользил по аллее среди аплодирующей, кричащей, плачущей и смеющейся толпы, у Гитлера, конечно, поднялось настроение. Он потом признавался, что, случайно увидев в толпе первую рыдающую женщину, в первый момент испугался, но потом заплаканные лица замелькали, как в калейдоскопе, и он понял: это слезы благодарности и любви. Предвкушением торжества был и военный парад, который вместе с руководителями Германии будут смотреть и несколько сотен важных иностранных гостей: фюрер заранее распорядился пригласить побольше этих "трусливых штатских и свинорылых демократов".
"Я им покажу парад самой современной армии в мире!" - говорил он.
И показал.
Всего в параде участвовало 320 армейских частей и подразделений, примерно 40 тысяч солдат: пехотинцев, конников, мотопехоты. Тракторы провезли длинные артиллерийские стволы. Затем раздался гул, как из преисподней, - пошли танки: 100 новеньких машин, некоторые с выразительными именами: "Мемель", "Прага", "Карлсбад"… И, наконец, разверзлись небесные хляби и тенью накрыла Берлин гордость Геринга - 162 серебристые "птички" люфтваффе, от тяжелых пузатых бомбардировщиков до хищных "ястребков".
"Рейх покоится под защитой немецкого оружия. Немецкий народ чувствует, что вместе с Гитлером он поднялся еще на одну ступень в мире, в котором имеет свои права", - утром в радиообращении к нации сказал Геббельс. Эту мысль сегодня трудно было оспорить.
Парад длился четыре с половиной часа. Все это время Гитлер с соратниками должен был стоять, гордо выпрямившись, почти не опуская вытянутой руки. Двенадцать кинокамер фиксировали малейшее движение на трибунах.
Когда парад закончился, кортеж открытых автомобилей отбыл не так красиво, как прибыл сюда: утомленные соратники развалились на мягких сиденьях, и фюрер последовал их примеру - стоять у него уже не было сил.
Предстояло еще принимать поздравления и подарки, улыбаться, благодарить и олицетворять собою крепость тела и бодрость духа. И все перед камерами.
Журналистам было объявлено (и передано по радио), что сегодня Сенат Данцига (Гданьска) присвоил Адольфу Гитлеру звание своего Почетного гражданина. А кто-то из дам преподнес фюреру в подарок золотые запонки со свастиками над гербом "Вольного города".
Очень по-женски, но в самую суть!
Вообще, подарки были удивительные. Помимо так огорчившего Геринга живого орла, лежала, например, большая серая куча - мягкая и шерстистая. Юнити, зашедшая после парада с Магдой Геббельс в одну из комнат рейхсканцелярии поправить туалет, едва не упала в обморок, приняв ее за холмик из трупов мышей. А это оказались добротные вязаные носки - "подарок от женщин Вестфалии" солдатам фюрера.
Из подарков можно было бы составить выставочную экспозицию, демонстрирующую не только любовь к фюреру, но и кустарное мастерство различных немецких земель.
Был и целый арсенал оружия: от револьверов и кинжалов с инкрустированными драгоценными камнями рукоятями до каких-то диковинных ножей с потайными лезвиями, с которыми удобно было бы ходить на "большую дорогу". Подарен был и живой лев, которого, в отличие от орла, хотя бы не привезли в рейхсканцелярию, а сразу отправили в берлинский зоопарк.
Церемония поздравления растянулась часа на четыре - столько длился парад. Гитлер запретил своему окружению делать ему ценные подарки, предложив ограничиться цветами и конфетами, и дамы были очень этим недовольны. Зато их мужья проявили фантазию и обошли запрет: Функ преподнес полотно Тициана, зная, что к этому художнику у Гитлера особенное отношение. Геринг подарил коллекцию старинного саксонского фарфора; Геббельс - гигантскую фильмотеку, практически все, отснятое в мире к 1939 году; Лей - внешне совершенно обычный "Фольксваген", но с кондиционерами, баром и особой системой безопасности, а Гесс - коллекцию писем Фридриха Великого, ту самую, и она обрела, наконец, своего владельца.
Пышный и многолюдный банкет Гитлер тоже запретил. Он поблагодарил всех и скромно удалился, напомнив, что завтра рабочий день.
Дипломаты и гости разъехались; многие разбрелись по продолжавшим праздновать ярко освещенным берлинским улицам.
А Гитлер, наконец, смог остаться среди своих и отдохнуть от официоза. К полуночи он был уже изрядно пьян, присоединяясь ко всем тостам.
Юнити с Эльзой и Магдой Геббельс мрачно наблюдали, как, держа за руку Ингу, Адольф заплетающимся языком излагал ей "Фаль Вайс" ("Белый План") - операцию по нанесению фланговых ударов по Войску Польскому.
- …На южном фланге мы используем Словакию, на северном - свяжем восток Пруссии с Померанией, займем исходные позиции наличными силами быстро… быст-ро! Блокируем морские пути, нейтралов - вон, из Данцига - вон! На Северном море будем осторожны… Не станем их злить, этих свинорылых! Но! Авиации я дам три часа. Три!!! Где Геринг? Накрыть все польские аэродромы!
- Да, да, мой фюрер, непременно, - хмурился Геринг, который тоже был пьян.
- Однако, - продолжал Гитлер, беря Ингу за вторую руку. - Де-точка! У меня от голландской границы до Базеля всего пять дивизий. Но я сознательно рискую, потому что… свинорылые будут - тс-с! И ни с места. Де-точ-ка! Вам ведь это неинтересно…
- А разве нельзя мирным путем? - спросила Инга. - Если Данциг нам отдадут и железную дорогу - тоже?
- Деточ-ка! Зачем мне мир? Что может дать мир? Зачем мне Польша? Мне нужна не Польша, а польская земля! Зачем нужны поляки…
- Но ведь будут гибнуть немецкие солдаты! Разве они не дороги вам?
Гитлер нахмурился, но, подумав, нашел решение:
- Немецкая женщина должна рожать много детей.
Ответ ему самому не понравился и он сосредоточился:
- Знаете, Инга, кто начинает войны? Военные? Политики? Нет. Войны начинают бездарные экономисты. Это они приводят страну к кризису и отдают бездарным дипломатам, а те - военным. Если же и военные бездарны, страна погибнет. Но если военные талантливы, то есть шанс исправить ошибки экономистов и дипломатов.
- А может быть, войны начинаются с бездарных идей? - тихо спросила Инга.
Присутствующие, как ни были пьяны, а все же несколько напряглись.
Но Гитлер улыбнулся:
- Безусловно, мое дитя. Не было на свете бездарнее идеи, чем идея уподобить немцев краснокожим и черномазым! Однако, господа, выпьем за наших дам!
Выпили за дам. У Гитлера от коньяка и усталости уже сами закрывались глаза. Но он все держал Ингу за руку и говорил ей о том, что пьян, а завтра опять будет трезв и скучен, что такого состояния у него больше не будет никогда, потому что счастье неповторимо, что ему так хорошо сейчас, что он готов умереть, потому что лучше уже не будет, и договорился до того, что хочет умереть прямо здесь, у ее ног.
"Гипотетические рожки" Лея, однако, ничуть не подросли, поскольку, утопив Ингу в словоизлияниях, Адольф целомудренно держал лишь кончики ее пальцев и томно вздыхал, не опуская глаз ниже ее ротика.
От его близости Инга безумно устала. Этот человек, которым она всегда восхищалась, вызывал у нее сейчас странное чувство: ей казалось, что это не он, а его двойник, мало похожий на оригинал и дурно его играющий.
По-видимому, опьянение вызвало такой резкий сбой во всем жестко и точно отлаженном организме Адольфа Гитлера, как если бы часы, к примеру, вместо того, чтобы идти вперед, внезапно запрыгали на месте, точно резиновый мячик. Зрелище это всем было не по вкусу, и когда Гесс предложил последний тост, все испытали облегчение.
Перед своей речью в рейхстаге Гитлер посетил смотр дивизии "Тотенкопф" ("Мертвая голова"), специально натасканной на уничтожение гражданского населения Польши. Речь фюрера была короткой:
"Солдаты! В бою главное - победа! Ваша победа - это победа и над собой! Вы должны победить в себе жалость. Жалость - ваш враг. Если жалость победит, Германия проиграет. Убивайте жалость! Только так вы завоюете необходимое нам жизненное пространство. Польша должна быть обезлюднена и колонизирована. Вы раса господ! Вы победители!"
Одновременно Гейдрих начал операцию "Акция АБ" - по планомерному уничтожению польской интеллигенции. Для начала из Краковского университета бесследно исчезли четыре профессора. "В дальнейшем, - инструктировал сотрудников Гейдрих, - никаких перевозок и лагерей для них. Этот контингент подлежит уничтожению на месте".
С другим, менее "вредоносным" контингентом Гиммлер готовился поступать более рационально, с хозяйственной выгодой: ему полагалось "уничтожение трудом". Но предварительно, конечно, предстояло потрудиться "селекционерам". Например, детей "чистой расы", как писал в инструкции Гиммлер, "следует отбирать у родителей и вывозить в Германию, где они будут воспитываться в специальных детских садах или детских домах в арийском духе".
В начале лета Гиммлер пришел к Гитлеру за поддержкой против части армейского руководства, еще надеющегося не быть втянутым в прямой геноцид в отношении мирного населения Польши. Гиммлер хотел получить официальное согласие командования на полную свободу рук СС в тылу немецких войск.
- В этом вопросе я вас полностью поддерживаю, - коротко отвечал Гитлер. - И вот еще что. Мы, по-видимому, скоро подпишем с русскими мирный договор, - продолжал он. - Но вас это не должно расслаблять ни в малейшей степени. Ваши разработки по Европе для России не годятся. Они чересчур гуманны. В России у нас другие цели.
- Я это понимаю, мой фюрер, - ответил Гиммлер. - Мы активно работаем и по России.
- Ускорьте эту работу, Генрих. События развиваются стремительно. Порой мне кажется, - заметил он, - что наше сознанье катастрофически отстает от реальности, и мы все еще где-то в начале тридцать восьмого… Но ваш аппарат отличный стимулятор. Да, да, СС отличный стимулятор для тех, кто еще грезит о мире и еще нежится в середине тридцатых. Работайте и с ними, будь то военные или гражданские - все равно. Это тоже ваш фронт борьбы. У вас еще что-то, Генрих? - прищурился Гитлер, заметив едва промелькнувшее замешательство Гиммлера. - Говорите. Говорите мне все.
- Я хотел посоветоваться, - начал Гиммлер, - относительно леди Юнити. Это касается конфликта Лея с группенфюрером Полем…
- Я знаю, - поморщился Гитлер. - Если Лей требует рабочих из лагерей, он должен их получать. Если хочет предоставлять им всякие блага, пусть. Но я его предупредил: основной приток рабочей силы должен быть выведен в отдельное русло. Я ему предложил взять на себя все функции уполномоченного по использованию рабочей силы. Он бы от Геринга был совершенно независим, более того… Герингу следует сосредоточиться на другом, а Лей мог бы впрямую заняться экономикой. - Гитлер с досадой покачал головой. Он вспомнил недавнюю сцену, когда Лей (изрядно пьяный) заявил ему, что привык иметь дело с "рабочей, а не рабской силой", что "гоняться за рабами от Балтики до Урала он не станет", что он "не рабовладелец"…
- В общем, объясните Полю и остальным, чтобы не конфликтовали. Все, что Лей требует, пусть получает. Даже если захочет целый концлагерь переселить в новостройку, подарить каждому по "Фольксвагену" и назначить отпуск по тридцать дней. Пусть потешится. Вы ведь его знаете, Генрих! У него голова на месте. Сам после все расставит по местам. И еще точней, чем было. Да… А при чем здесь фрау Митфорд?
- Дело в том, что фрау Митфорд посетила несколько концентрационных лагерей, получив разрешение за подписью Поля. Он вместе с Эйке сопровождал ее, в частности в лагерь Гросс-Розен, под Штутгартом. А Лей был в это время в городе. Он узнал об их визите, поехал в Гросс-Розен, наорал там на Поля, фрау Митфорд посадил в машину и увез. В результате у него конфликт с Полем и Эйке, в который уже втянулись Тодт, Заукель, Шпеер и Хирль. Тодт мне сказал, что Эйке сумасшедший и его нужно вернуть в психиатрическую лечебницу.
- Чего эти верещат, не знаю, а у Лея на Эйке "большой зуб" из-за Рема, - вздохнул Гитлер. - Мне Эйке тоже не особенно приятен. Но… человек полезный. Пусть работает. Да вам-то что до всего этого, Генрих? Черт с ними!
- Дело в том, что фрау Митфорд теперь просит меня подписать ей все необходимые разрешения на посещения лагерей. Я хотел посоветоваться.
Гитлер задумался. Он все понял. Весь этот шумный конфликт, похожий на погремушку, имел своей "начинкой" Теодора Эйке, который в 34-м году собственноручно застрелил полусонного Рема. Эйке с тех пор всегда держали на отдалении, "на обочине", поручая "грязную работу", и черт его занес под Штутгарт, когда там находился Лей!
- Эйке отправьте в Польшу, - сказал фюрер Гиммлеру. - А что касается фрау Митфорд, так покажите ей лучше какой-нибудь красивый ритуал в вашем Вевельсбурге. Я знаю, вы к ним женщин не допускаете, но для нее, я думаю, можно сделать исключение.
Речь фюрера в рейхстаге, полная насмешек по адресу Рузвельта (Гитлер, например, предложил ему в ответ на германские гарантии Европе дать такие же всем народам, населяющим континенты Северной и Южной Америки), тем не менее оставляла мир в неведении: остановится германская военная машина или нет?
Любопытно, что еще в начале лета 39-го года Геринг в присутствии своих асов - зевающего Удета и плотоядно улыбающегося Шперрле - вовсю морочил поляков, предлагая им вместе напасть на СССР: "Вы нам отдадите свое побережье (Балтийское), а мы вам - Украину". Чем плохая сделка?
План "Фаль Вайс", который Гитлер на своем дне рождения излагал Инге Лей, между тем был выверен до деталей; к нему прилагалось несколько сценариев "инцидента на границе".
А Бергхоф в это лето стал похож на Генштаб: там теперь собирались в основном военные, и даже "Гнездо орла" предоставлялось для особо важных совещаний и в такие часы выглядело особенно угрожающе. Гитлер тоже смотрел орлом, но нервы у него были на пределе, и в Бергхофе опять поселился Морелль.
Летом 1939 года Гитлер шел на самую крупную в своей жизни авантюру и как никогда был близок к краху. 90 французских и британских дивизий на франко-германской границе противостояли… 33 немецким! Остальные части (и все танки) были переброшены на восток - против Польши. Да еще и Риббентропа никак не удавалось "пропихнуть" в Москву, поскольку русские до середины августа надеялись договориться с французами и англичанами. В Москве с 12 августа ежедневно шли заседания военных миссий СССР, Англии и Франции под председательством попеременно маршала Ворошилова, адмирала Дракса и генерала Думенка. Дракс и Думенк постоянно атаковали свои правительства с просьбой дать им хотя бы какие-нибудь полномочия. Последнее заседание состоялось 21 августа и окончилось в семнадцать часов двадцать пять минут. Заключительными словами адмирала Дракса были:
"Я согласен с предложением маршала отложить наши заседания, но перед этим хочу заявить следующее: я считал бы удивительным, если бы ответ на политический вопрос задержался. Объявляю заседание закрытым".
К некоторому облегчению Гитлера, Сталин еще 19 августа все же дал согласие на приезд в Москву Риббентропа. Однако в гости германского министра ждали не раньше 27 августа. А это было исключено! Военная машина, как известно, если уж сдвинулась, то пошла вперед. Остановить ее - значит вывести из строя надолго.
21 августа Гитлер получил от посла Шуленбурга следующее шифрованное сообщение:
"В 11 часов получил согласие Молотова на неофициальный визит доктора Лея. Министр дал понять, что Сталин примет его для дружеской беседы в день приезда".
Гитлер, Гесс и Лей в течение трех часов напряженно размышляли над этой шифровкой, перебирая все доводы и варианты. Гитлер был за срочный вылет Лея в Москву; Гесс и Лей - против. Их аргументы сводились к одному: суета! Русские уже согласны, поскольку их переговоры с Западом зашли в тупик, и все дело лишь в сроках.
- Попроси Сталина принять Риббентропа двадцать третьего. Он не откажет, - советовал Гесс.
- Почему ты так убежден? - негодовал Гитлер, бегая по кабинету. - На что вы меня толкаете? На унижение? На позор?
- На риск, - отвечал Лей. - Большой, но оправданный.
- А если Сталин в последнюю минуту согласится на условия французов и англичан?
- Тогда англичане изобретут новые условия, а французы их поддержат, - отвечал Лей. - Сейчас главное - время. Вы могли бы уже позвонить.
- Почему вы не хотите лететь в Москву? - накинулся на него Гитлер. - Говорите прямо! Отвечайте!
- Потому что это только отняло бы время. - Лей опустил глаза, чтобы не видеть потного, в красных пятнах лица Адольфа.
Гитлер откровенно трусил - глядеть на это было неприятно.
- Адольф, звони, - настаивал Гесс. - Или пошли телеграмму.
- У русских процедура. Сталин еще должен будет созвать Политбюро, а это все - время, время! - повторял Лей.
- Черт! Черт! - ругался Гитлер. - Что ты пишешь? - метнулся он к Гессу, взявшемуся за перо.
- Текст телеграммы.
- Черт! Черт! Черт! Черт!!!
"Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Кризис может разразиться со дня на день. Считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг к другу представляется целесообразным не терять времени. <…> Я был бы рад получить от вас скорый ответ.
Адольф Гитлер".
Телеграмма была послана. Началось ожидание. Гитлер ничего не мог делать. Он орал на секретарей, гонял адъютантов с поручениями, назначал встречи и забывал о них. Морелля он удалил, но Гесса и Лея не отпускал, изводя вопросами, ответов на которые пока не было ни у кого. Гесс ходил за ним и успокаивал как нянька, а Лей в восьмом часу предложил, не раздумывая, сесть в машины и ехать в Берлинскую драму, на "Разбойников".
Гитлер Шиллера терпеть не мог, считал одним из самых "вредоносных" авторов и раскричался было по этому поводу, но Лей уже вызвал по телефону Ингу и выставил ее вперед как боевого слона. В половине восьмого поехали.
Было 21 августа 1939 года.
Берлинский драматический театр был в тот вечер полон обычной публики; фюрера не ждали.