Ян впился взглядом в лицо жены. Елена похудела, под глазами её залегли круги, на щеках цвёл румянец. Она переменялась в предчувствии родов. Но в её взоре горела не только тревога ожидания новой жизни - что-то новое, матерински-нежное, светилось в них. Она боялась не только за себя, и Ян понял её боль.
- Если ты так говоришь, то я... Я найду её! - сказал он.
Елена вскрикнула, протянула к нему руки, но Ян уже спрыгнул наземь и широким шагом пошёл прочь из сада. Он чувствовал, что должен найти княгиню Ростиславу - иначе ему никогда не видать своей жены.
Миновал почти месяц прежде, чем Ян смог выполнить свою клятву.
Не ведая, где искать княгиню Ростиславу, Ян наудачу отправился в Новгород. Проникнув в него под именем дворского боярина Твердислава - ещё помнилось, кто из новгородских вотчинников поддерживал Ярослава, - Ян поехал не к нему, а навестил на Словенском конце боярина Якова Семёновича, который водил в бои изборский полк, и под начало которого много лет назад встал Ян прежде, чем его приметил княжеский воевода Косма Родионов. Открывшись ему, Ян прожил у боярина Якова несколько дней, пока тот через верных людей выяснял новости.
Сам Мстислав Удалой был ещё в Новгороде, но на торгу уже ходили слухи - он собирается на юг, в Киев или куда подальше. Почему уходит князь Удалой, говорили много и по-разному - одни считали, что его зовут на помощь тамошние князья, другие просто высказывали пожелание, чтоб князь убрался, выполнив свой долг. Его жена и дети были при нём - все, кроме старшей, Ростиславы, которая вскоре по приезде удалилась в небольшое сельцо в Торопецкой волости, пожалованное ей в приданое отцом. Там она жила тихо и мирно, готовясь к зиме принять постриг в каком-то отдалённом монастыре. Услышав об этом, Ян от души порадовался тому, что поторопился.
И вот он подъезжал к княжескому терему, стоявшему чуть в стороне от села, на холме над речушкой. По противоположную сторону от него, через большак, высилась церковка с часовенкой. Берега речки окутывали островки леса. Остальные земли, сколько хватало глаз, занимали покосы и пашни. Хлеба уже убрали.
На Яна поглядывали вопросительно, но без лишнего любопытства и вражды - Ростислава была как-никак княгиней, мало ли, кто едет к ней. Поэтому мимо стражи в воротах он проехал свободно и, спешившись, небрежно бросил повод на руки отроку.
Ростислава была на заднем дворе. Одетая в скромный синий летник, с простым платом на голове, она горстью насыпала толпящимся возле неё курам зерно. Птицы до того осмелели, что прыгали вокруг и вспархивали, требуя ещё корма. Она была так поглощена своим занятием, что заметила Яна, лишь когда он подошёл почти вплотную. Узнав Ярославова дружинника, княгиня покраснела и отпрянула. Миса с зерном, которую она держала в руках, упала, и куры, отталкивая друг друга, полезли клевать даровое угощение.
Ян почтительно поклонился ей в пояс:
- Здрава будь, матушка-княгиня!
- И ты, - помедлив, молодая женщина вздохнула, роняя руки и опуская глаза, - здравствуй... Не ждала гостя!
- Прости, коль в тягость тебе, - честно ответил Ян. - Не своей я волей!
- С какой же вестью прибыл ты? - Ростислава уже вполне справилась с собой, но зато занервничал Ян. То, что он собирался поведать этой статной женщине, сейчас невольно ужасало его. Мог ли он нарушать её покой?
- От князя я, - выговорил он и по враз потухшим глазам княгини понял, что она ждала и боялась его слов. - К тебе...
- И что же, - Ростислава отвернулась, но видно было, как мучительно напряглись её покатые плечи, - велел передать мне твой князь?
- Ничего, - с каким-то облегчением воскликнул Ян. - Не ведает он, что я здесь, к тебе поехал.
Ростислава вскинула на него удивлённый взгляд, и Ян торопливо заговорил. Перескакивая с одного на другое - мешался под её пристальным требовательным взором - он рассказал, как Ярослав несколько дней не находил себе места, как слал вдогон за Мстиславом Удалым людей, умоляя вернуть жену, как потом затих и ушёл в себя, и наконец, как он разлучил своего верного дружинника с его женой только за : то, что та была дружна с Ростиславой и невольно напоминала о ней. Последнее он поведал со слов Елены, которой отчаянно хотел верить - иначе жизнь вовсе теряла смысл. Ростислава слушала, не перебивая и не отводя глаз. Сейчас она больше, чем когда-либо, напоминала Елену в те давние уже годы сватовства. Такая же нежная, несмотря на дородство и чувствующуюся в ней силу, и робкая, несмотря на вызывающе-смелый взгляд. Когда услышала она о печальной судьбе Елены, ждущей дитя в разлуке с мужем, её тёмно-синие глаза затуманились печалью, но в следующий миг княгиня отвела взгляд и покачала головой:
- Прости, князь, но я...
Она впервые за всё время назвала его так, но Ян даже не заметил этого.
- Я не могу, - твёрже ответила Ростислава.
- Но почему?
- Ты говоришь, он тоскует обо мне? - княгиня выпрямилась, расправила плечи. - Обо мне только и говорит... Мне передавал отец, что наш поезд догоняли его люди, просили вернуть меня. Но зачем я ему нужна?.. Опять делить покои с его наложницами? Да они же смеялись надо мною! При князе тихи и взоры низят, а чуть он уйдёт - разве что не били: боялись княжеской крови! - мстительная складка пробороздила её чистый лоб. - Только с Еленой твоей мне и было покойно, а остальные... Катерина эта! Как я ненавидела её! Я и теперь её ненавижу! Увидела бы - убила! - Ростислава заломила руки, не в силах совладать с горькими воспоминаниями. - И ведь никто не знает, как мне было плохо и больно, сколько ночей я не спала, как мучилась от обиды напрасной!.. Я ведь любила его! - Она развернулась к Яну, сжимая кулаки. - С первого взгляда и безумно! Прощала ему всё! Чего только не делала, чтоб он ко мне прикипел - даже к ворожеям ходила, у них совета просила!.. А он... тоскует теперь, - молодая женщина потухла после короткой вспышки, поникла головой. - Утерянного не вернёшь!
- Прости, - только и смог вымолвить Ян на её отповедь.
- Простить? Он душу мою растоптал! - Ростислава покачала головой. - Болит всё внутри, как о нём думаю! Я до сей поры ночи не сплю. Давно бы в монастырь ушла, да смирения нет!
Они стояли рядом и молчали. Ростислава запрокинула голову, чтобы удержать рвущиеся наружу из глаз слёзы. Ян опустил глаза. Если княгиня не простит князя, ему остаётся только одно - выкрасть жену и уехать подальше. В Изборск, а то и Полоцк - далеко, зато власть Ярослава туда не достанет.
Ростислава заговорила первая:
- Думаешь, не понимаю я, чего ты просишь? Заступы у меня для тебя и жены твоей перед Ярославом!.. Елену Романовну мне жаль, хорошая она. А только как мне вернуться, сам посуди! Собакой побитой приползти снова в терем, из которого не чуя ног бежала? Куда, спрашивается, бежала? От кого? Опять те же лица, те же речи... Та же Катерина...
- Катерина в тягости, - выдавил Ян, - рожать ей скоро.
- Уж опросталась небось! - с какой-то бабьей ненавистью воскликнула Ростислава. - Дитём передо мной кичиться стала бы!.. Нет, прости, Ян Родивоныч, не могу! Сил нет!
Подняв уже опустевшую мису, она повернулась и направилась было к заднему крыльцу в терем, но тут Ян посреди двора припал на колено:
- Пощади!.. Проверь его! Я ведь и сам ныне ему плохо верить стал, но не будь так жестока, княгиня!
Ростислава уже поставила ногу на деревянную ступеньку и обернулась через плечо. На миг какая-то новая боль - не за себя, за другого, - исказила её черты, и она тихо вымолвила:
- Ступай-ка в терем, князь! После договорим.
У Яна замирало сердце, когда он возвращался в Переяславль. Отпущенный наконец Ростиславой, летел к городу, как на крыльях. Ничего не страшило - ни холод нежданно нагрянувшей осени, ни лихие люди на дорогах, ни случайности пути. Одна мысль билась внутри - скорее домчать.
Но въезжая в гостеприимно распахнутые ворота детинца, почувствовал тревогу. Не сказавшись князю удрать из собора и потом более месяца не показываться на глаза - вспыльчивый Ярослав мог и не простить такое. Тем более - Елена. Как она?
В ворота княжеского подворья его-таки пропустили, но, видимо, успели доложить о нём Ярославу - князь стоял на крыльце и, прищурив тёмные свои глаза, смотрел, как Ян спешивается. Чувствуя на себе его оценивающий холодный взгляд - так глядят на смердов, наказанных за какую-то провинность, так князь ещё недавно глядел на пленных новгородцев, - Ян поспешно спрыгнул с коня и тут же услышал резкий приказ:
- Взять!
Подошли с боков, заломили руки, торопливо сдирая меч и дорогую дружинничью свиту. Ян было рванулся, но на помощь двум первым подоспели ещё несколько человек. Повиснув на руках, подтащили к крыльцу, пред очи Ярослава, силой поставили на колени. Кто-то сзади торопливо возился с ремнями. Озираясь, Ян совсем близко увидел Василия Любимовича. Князев мечник смотрел на бывшего друга сочувственно, но отстранённо - ты, мол, мне друг, но раз князь приказал...
Ярослав шагнул и встал над ним. Взгляд его отяжелел, но прежде, чем он успел вымолвить хоть слово, Ян воскликнул, не боясь, что вырвется неосторожное слово:
- Погоди меня казнить, княже! У меня весть от княгини!
Ярослав отшатнулся, словно получил пощёчину. Гнев вспыхнул в его взоре, но Ян жадно и требовательно ел его глазами, и он досадливо кивнул головой:
- Отпустить!
Приказ бросились выполнять ещё охотнее - сам мечник Василий протянул Яну отнятый было меч, хлопнул по плечу, оправляя свиту. Ярослав ждал на крыльце и, когда изборец наконец поднял на него глаза, махнул ему рукой, быстро, чуть ли не бегом, устремляясь по ступеням. Оказавшись в покоях одни, князь схватил витязя за грудки:
- Что за весть? Не сносить тебе головы, коль солгал!
Ян и сам понимал, что только это может спасти его от вспыльчивого Ярослава. Князь не мог допустить, чтобы хоть кто-то догадался об обуревающих его чувствах. Ян невольно подошёл слишком близко и теперь должен был оправдаться. Не заставив себя упрашивать, Ян извлёк из калиты, спрятанной под свитой, свёрнутую трубочкой грамотку.
Перед отъездом Ростислава, уже Когда он сидел в седле, вынесла и подала ему это письмеЦо. Она ничего не сказала, вкладывая пергамент ему в ладонь, и Ян не читал написанного. Он мог только догадываться, что было в нём.
Присев на лавку у стены, Ярослав разорвал удерживающую пергамент суровую нитку и углубился в чтение, с великим трудом вспоминая прочно забытую науку. Ян стоял, ждал. По тому, как вдруг напрягся князь, он понял, что было там нечто особенное, не для чужих глаз. Тихо, стараясь, чтобы Ярослав не слышал, он Попятился и вышел вон.
Князь появился не скоро. Пергамента при нём не было - то ли порвал, то ли спалил на свечке, но, увидев ожидающего на пороге Яна, он порывисто шагнул к нему:
- Назавтра готовься - сызнова к ней поедешь! А пока взойди, поведаешь, как она принимала тебя...
Быть гонцом князя - почётно. Ведаешь то, о чём остальные не догадываются. Но Ян покачал головой.
- Нет? - Ярослав даже отступил. - Что ж, не неволю, оставайся при мне... Но проси награду, какую хошь!
Видно, впрямь было что-то особое в письмеце княгини. Ян вздохнул:
- Отпусти жену мою, князь! Да и меня с нею заодно.
- Уезжаешь? Куда?
- Домой. Вели отпустить Елену Романовну - сей же день мы едем!
- Ты что? - до Ярослава, кажется, начало доходить. - Бросаешь меня?.. После всего!..
- Прости, княже, - Ян решил стоять на своём. - Не могу я больше! Да и не хочу!
- Обиделся, да? Иль сманил кто? - Ярослав опять был готов вспылить, но Ян больше не боялся ничего.
- Никто меня не переманивал. Ты сам ведаешь - никогда я тебя ни за что не судил и сейчас не сужу. Но нет у меня больше сил тебе служить.
Ярослав хотел что-то сказать, но Ян уже повернулся и вышел. Он так и не переменил своего решения, и гордый князь не стал настаивать. Через несколько дней Елена вернулась домой, и вскоре Ян вместе с женой пустился в дальнюю дорогу. Торопясь поспеть до распутицы, они за две недели одолели дорогу до Изборска и прибыли в город перед самым Покровом.
Глава 18
Новгородцы не долго оставались без князя - через несколько дней после отъезда Мстислава Удалого они призвали к себе его младшего брата Владимира, который, увезя жену и сыновей в Ригу, сам тихо-мирно сидел во Пскове, благо за участие в походах старшего брата город вроде признал его своим, а бывшие хозяева немцы сильно недолюбливали. Но там, в Ливонии, оставались его земли, его новые подданные, которые не скинут его, собравшись на вече, нужно было только сломить первое сопротивление. Впрочем, старший сын, юный Ярослав, уже почти возрастной, мог и сам княжить. Он присмотрит за тамошними владениями отца - старый Владимиров пестун, боярин Борис Захарьич, не даст юному князю совершить ошибки, которые наделал было его отец.
Пока же Владимир Псковский добросовестно выполнял княжий ряд с Новгородом и даже по первому требованию горожан пошёл войной на Оденпе - когда-то русский погост Медвежью Голову, отнятый немцами несколько лет назад и превращённый в крепость, из которой так удобно было грозить Русской земле.
Осада продолжалась уже несколько недель. Разграбив небольшие поселения чуди, Владимир подошёл к Оденпе так быстро и неожиданно, что засевшие в нём немцы не успели улизнуть. Толкнувшись было в запертые ворота, новгородцы окружили город и расположились под ним, развлекаясь перестрелкой из луков и пращей и отправляясь то и дело в зажитья по окрестностям. На приступ ходили мало и редко - уж больно злы оказались враги на стрельбу и положили много ратников из пращей. Не желая терять людей, постановили брать город измором - начиналась весна, и скоро должны были кончиться в городе съестные припасы.
Рыцари тоже успели подготовиться к осаде - как выяснилось очень скоро, они отправили вглубь Ливонской земли гонца с вестью о нападении на город. Недели через три после начала осады отправившиеся в зажитье ватажники донесли о движущемся к городу войске рыцарей, отягчённом обозом - не иначе как с припасами для осаждённых. Оставив часть новгородских полков под стенами Оденпе, Владимир со своей дружиной и псковским ополчением напал на войско. Рыцари успели перестроиться "свиньёй" и, потеряв совсем немногих, прорвались к городу - но обоз весь достался новгородцам. А жители Оденпе получили на свою голову ещё сотни четыре голодных ртов. Под стенами города осаждающие расположились вольным станом - с нежданно свалившимся на голову обозом они могли держать осаду хоть до нового урожая.
Кроме нескольких сотен немецких рыцарей с пешими воинами в Оденпе жили и чудины, помнившие и знавшие власть новгородской земли. Именно их старейшины дали знать князю Владимиру, что хотят говорить с ним.
На переговоры пришли, кроме воевод и родовитых новгородских бояр, все желающие. Послы - два старых чудина и несколько рыцарей из незнатных - держали речь перед настоящим вечем.
Вести их были радостны для новгородцев - в городе стремительно заканчивались запасы еды. От бескормицы начали дохнуть кони благородных рыцарей. Люди подъедали домашний скот, а зерна оставалось самое большее на неделю-две, да и то если не кормить лошадей. Колодцы пересыхали - весна выдалась сухой, и с начала тепла не выпало ни капли дождя. А ров, из которого вода поступала в колодцы в башнях, был завален трупами. Они разлагались в тепле, испортив без того скудные запасы воды. Уже попадались на улицах больные и умирающие.
Новгородцы слушали молча, насупясь, - большинство помнило голод, устроенный князем Ярославом. Но тогда свой, русский, князь шёл против своих же, а тут немецкие рыцари, иноверцы и враги. И всё же по молчанию толпы князь Владимир догадывался, что его войску есть, что сказать. Он уже привык к неожиданным решениям веча - оно могло решить и вовсе скинуть князя, если не дать ему высказаться.
Дождавшись, пока послы замолчали, Владимир поднялся с лёгкого стольца, вынесенного ему из шатра.
- Что решим, мужи новгородские? - крикнул он.
Вече загудело. Дальние гомонили, ближние чесали затылки.
- А что слышно, не собираются ли рыцари восвояси? - наконец подал голос Иван Иванкович, молодой псковский воевода, посадничий сын. Владимир помнил его ещё по тому злосчастному году, когда изгнало его псковское вече и, вернувшись, приблизил к себе боярича.
- Каб они на свою сторонку коней поворотили, так, может, и пустить их? - Иван с некоторой надеждой поглядел на князя.
Владимир поморщился - позавчера на стене заметил он знакомое лицо и поразился: неужто зять его, знатный рыцарь, барон Дитрих фон Буксгевден, среди осаждённых?
Послы от рыцарей, кажется, поняли русскую речь без перевода.
- Мой господин благородный рыцарь, магистр Вольквин фон Винтерштеттен повелел передать, что ежели король новгородский Вольдемар согласится отпустить их, он вернётся в Ригу и заключит договор о вечном мире, - внятно выговаривая слова, произнёс старший из рыцарей. Его спутники - судя по возрасту, оруженосцы, согласно закивали. Старые чудины помалкивали.
- Есть ли среди союзников магистра Вольквина некий барон Дитрих фон Буксгевден? - вдруг спросил Владимир.
- О да! - лицо рыцаря оживилось. - Благородный комтур Ливонсокого Ордена меченосцев вёл подмогу к осаждённым, когда на его полки напали. Ныне он в крепости...
Вече тем временем шумело, переговариваясь всё громче и яснее. Голоса за продолжение осады сливались с выкриками, требующими прекратить бессмысленное сидение. Ни сражений, ни наград уже которую неделю. Большинство новгородцев и псковичей были простыми мужиками, которым дай только пограбить. Они идут в бой стеной - доказали уже под Липицей, - но терпения им явно Господь недодал.
- Пустить! - орали одни.
- Не, куда крысам деваться! - надсаживались другие. - Они счас юлят, а потом выйдут, да как передавят нас!.. Уморить!
- Уморил один такой, - наваливались на шумевшего. - На бой звать, коль не трусы они! А то пущай платят нам откупные!
- Пущай платят! - закричали с восторгом - в новгородцах победила торговая жилка: хоть так, но своё заполучить!
Крики становились всё громче и требовательнее. С ними ещё спорили те, кто настаивал на бое и на продолжении осады, но их голоса тонули в общем гуле.