2
Можно сказать, что на самом первом этапе февральских событий наибольшую политическую выгоду получили социалисты-революционеры, или просто эсеры. И не могло быть иначе, поскольку в преимущественно крестьянской стране главным вопросом был и оставался вопрос о земле. А наилучшим образом искали ответ на него именно эсеры. Пока созданное 2 марта 1917 года Временное правительство, тон в котором задавали правые (кадеты и октябристы), спорило о портфелях, пока вновь назначенные министры призывали народ потерпеть до созыва Учредительного собрания, эсеры действовали решительно и напористо. Причём, в двух направлениях - в правительстве, где министром юстиции был назначен единственный социалист (он же - лидер эсеров) Александр Керенский, а чуть позже министром земледелия стал ещё один эсер - Виктор Чернов; и в Советах на местах. Именно в местных Советах главные рычаги власти оказались в руках партии эсеров. С учётом же того, что из царской ссылки вернулись тысячи отбывавших каторгу социалистов-революционеров, и благодаря массовому вступлению в эту партию новых членов, эсеры насчитывали в своих рядах к лету семнадцатого года почти 700 тысяч человек. Ни одна партия не росла так неудержимо и стремительно. Старый, испытанный и проверенный состав оказался размыт бурным притоком новых пришельцев. Это не могло не радовать лидеров, но одновременно и огорчало их, поскольку не всегда возможно было проверить в деле новичков.
Не обошлись без помощи эсеров и разбирательства крестьян с помещиками и их усадьбами.
Так, уже 8 марта 1917 года на имя Председателя Государственной думы Михаила Родзянко пришла срочная телеграмма от кирсановской землевладелицы Тамбовской губернии Марии Рейтерн: "Прошу назначить представителя правительства в Кирсанов Тамбовской губернии. Положение критическое. Солдаты запасного полка без начальства разъезжают по экономиям, требуют вино, деньги, продукты берут, взламывая замки. Прошу вашего срочного содействия". Не успел Родзянко отреагировать на этот сигнал, как на следующий день пришла подобная же телеграмма из того же Кирсановского уезда, но уже на имя Председателя Совета министров князя Львова: "В Тамбовской губернии Кирсановском уезде солдаты грабят имения. У меня в селе Вельможино взяли лошадей и сбрую, отдали мужикам, ограбили управляющего. Довожу до Вашего сведения. Горяинова". 11 марта: "Получил депешу из кирсановского имения моего, что какие-то солдаты разгромили контору, уничтожили все документы. Прошу меры охранения, иначе спасти хозяйство далее нельзя. Член Государственной думы Марков первый". 15 марта: "Господину губернскому комиссару Ю.В. Давыдову от Шацкого уездного комиссара Стахеева.
В Конобееве, имение Воронцова-Дашкова, волостной сход требует увольнения управляющего, сдачи имения конторщику. Агитация ведётся председателем комитета Пржевалинским и находящимся в отпуске военным врачом [фамилия неразборчива]. Телеграфировал в главную квартиру Воронцова. Настроение обострённое, те же требования предъявляются в некоторых других имениях, по ним организуются местные комитеты, работающие самостоятельно, подчиняясь постановлениям уездного комитета. Волостные комитеты в некоторых местах уже действуют самостоятельно, но всё это вносит в уездах анархию. Необходима присылка сознательных агитаторов. Местные авторитетом не пользуются".
И пошло-поехало. Из Петрограда тамбовскому губернскому комиссару Давыдову пришло грозное предписание самолично разбираться в местных делах, не напрягая столичные власти, у которых и других, государственных, дел невпроворот. Пришлось Юрию Давыдову 15 марта слать на места уездным комиссарам указание: "При необходимости в содействии войск для водворения порядка надлежит входить в соглашение с местной военной властью, при недостижении соглашения обращаться не в Петроград, а ко мне для сношения с командующим войсками". Подействовало! Русские силу и строгость любят. Уже спустя два дня Давыдов телеграфировал министру внутренних дел о новых настроениях крестьян: "Наступило полное успокоение, население возвратилось к мирному труду, в гарнизонах порядок. Потрясения ограничились беспорядками в Кирсанове и его уезде, произведёнными солдатами, оставленными в критический момент начальством без руководства и разбежавшимися по уезду. В грабежах имений Маркова, Рейтерн, Горяиновой Кирсановского уезда принимали участие только солдаты, из населения присоединились лишь хулиганы. В остальной части губернии эксцессы ограничились развозкой сена, заготовленного для армии в Шацком уезде, несколькими самовольными порубками. Крестьянство радостно восприняло весть о свободе, рабочие показывают замечательную дисциплинированность. Подробнее донесение почтой". Министру же юстиции Давыдов добавил: "Принятыми мерами разгром имений Кирсановского уезда прекращён, виновных задержано двадцать три, содержатся в тюрьме..."
Впрочем, чиновники на Руси всегда имели такую привычку, как втирать очки вышестоящему начальству. На самом деле, не всё прошло так гладко и не всегда виноватыми в разбое были только солдаты, крестьяне тоже славно поработали. Так, в апреле месяце по всей стране произошло 204 вспышки беспорядков и 51 усадьба оказалась либо захваченной, либо сожжённой (в этот период пострадала, кстати и усадьба великого русского учёного Владимира Вернадского, несмотря даже на его доброе отношение к своим крестьянам), в мае таких вспышек было уже 259, в июне 577, в июле 1122... Другой великий русский – писатель Владимир Короленко был свидетелем многих крестьянских погромов, а впоследствии занимался их расследованием. В своих заметках он, в частности, писал: "Оставаться в деревне стало опасно не только помещикам, вызвавшим в прежнее время недовольство населения, но и людям, известным своей давней работой на пользу того же населения... Порой там, где у близких и соседей не поднималась рука, - приходили другие, менее близкие, и - кровавое дело свершалось. Так была убита в своей скромной усадьбе целая семья Остроградских, мать и две дочери, много лет и учившие, и лечившие своих соседей. Когда помещичьи усадьбы кругом пустели, они оставались, надеясь на то, что их защитит давняя работа и дружеские отношения к местному населению... Но и они погибли...". И это происходило весной 1917-го года!
Чтобы покончить с опасной практикой разорения усадьб, партия эсеров вынуждена была выступить с обращением к крестьянам. Вот что, например, говорилось в Обращении Тамбовского губернского Совета рабочих и солдатских депутатов, бюро по организации крестьянского союза губернии, губернского комитета партии социалистов-революционеров, президиума губернской организации партии социал-демократов к земледельцам губернии от 29 марта 1917 года:
"Граждане земледельцы!
Старое правительство привело страну в тупик. Оно вело народ по пути страданий к гибели. По его вине страдала армия, по его вине наша богатая хлебом страна очутилась лицом к лицу с голодом.
Народ весь как один понял положение и с воодушевлением и жаром сбросил иго самодержавия, разбил оковы и цепи старого рабского строя. Народ добыл себе свободу. Судьба родины в руках самого народа. Но если у народа и армии не будет запасов хлеба, если не удастся устранить надвигающийся голод, то свободной России грозят опасности. Начинается посев хлебов. Пусть ни один плуг, ни одна борона не останутся праздными. Пусть все плуги и сохи глубже врежутся в матушку землю. Пусть побольше упадёт зёрен на пашню. Пусть никто не отказывает в помощи тем, кто не сможет сам засеять свою землю.
Граждане земледельцы! Помните, что с каждого клочка земли надо взять всё, что можно для блага родины, помните, что ваша надежда на всходы хлебов и овощей есть надежда на будущее благо свободной и счастливой России.
Безумные представители старого строя мало думали о посевах и сборах хлебов.
Царские ставленники умели только расточать народное достояние, народную силу. Новая власть пойдёт другой дорогой. Она приложит все усилия и поможет вам обсеменить поля. Много времени упущено, но, насколько сможет, власть постарается снабдить ваши хозяйства необходимыми для него предметами, орудиями и рабочими руками.
Сейте семена. Сейте больше. Сколько бы вы ни собрали урожая, сбыт его обеспечен: новое правительство, состоящее из народных избранников, по установленной справедливой оценке купит ваш хлеб, ваши овощи для армии и страны.
Граждане земледельцы, откликнитесь на призыв родины, залечите раны, нанесённые нашей родине старым правительством, помогите установить порядок. Дайте хлеба армии и городам, работающим на армию! Правда, земли мало в ваших руках, но обождите, она будет, её передадут вам в близком будущем.
Новая власть уже приняла меры к подготовке решения земельного вопроса, а окончательное решение его будет дано народным избранникам, которые соберутся в Учредительном собрании.
Земельные беспорядки, самовольный захват земли, погромы и поджоги экономий не допустимы.
Самоуправством нельзя решать земельной нужды, не допускайте беспорядков, этого требует благо родины.
Братья пахари! Свободная родина зовёт вас на стражу её будущего счастья.
Сомкните же тесные ряды многомиллионной трудовой семьи. Напрягите все ваши силы.
Память павших борцов за свободу, память героев, погибших в боях, голос ваших братьев и сынов из окопов требуют от вас удвоенного труда и порядка.
Граждане земледельцы! Если у вас окажется мало хлеба, этим могут воспользоваться тёмные силы. Они будут говорить, что новое правительство не лучше старого, а вы снова потеряете ту землю, которую вы получите в недалёком будущем и ту свободу, которую мы с таким трудом сейчас завоевали.
Вы, пахари - могучая сила.
От вас зависит спасение родины".
В тот же день Тамбовский губернский комитет партии эсеров обратился с большим обращением к гражданам губернии с обоснованием своей идеологической позиции.
В апреле правительство вынуждено было создавать выборные земельные комитеты, которые должны были примирять враждующие стороны и гасить беспорядки. Но напор крестьянской стихии был таким мощным, что сдержать его уже не могли никакие земельные комитеты. А зачастую именно комитеты вынужденно шли на поводу у крестьян и брали помещичьи земли и имения в свои руки. После этого власти часто арестовывали уже членов этих комитетов.
Наконец, 25 мая в Москве после десятилетнего перерыва триумфально собрался очередной III съезд партии эсеров. Съезд заявил о своей поддержке коалиционного правительства. Делегаты высказались также по самым главным вопросам, стоявшим тогда на повестке дня - о мире и земле. Мир мог наступить только после окончательной победы России и её союзников в войне. А что касалось земли, то эсеры вновь повторили свои старые, но не утратившие актуальности требования: земля должна принадлежать тем, кто её обрабатывает.
3
Горели окрестности Вернадовки. Пылали соседние деревни, особенно ближайшие - Пичаевка и Соседка. Мужики и бабы с детьми собрались на взгорке и молча наблюдали за пожаром. Радости не было ни на одном лице. Сплошная сосредоточенность и мысль. До них уже дошли известия, что после свержения царя во многих помещичьих усадьбах Тамбовской губернии (а значит, и по всей России-матушке) пошли погромы и праздники "красного петуха". Но местные, к радости управляющего Фрола Прокопьевича, то ли были нерешительными, то ли уважительными к своему барину.
Да и то сказать - барин у них какой, не чета всем остальным. Знаменитый во всей России учёный муж. Владимир Иванович Вернадский.
Владимир Иванович в 1885 году, после смерти отца и старшего брата, двадцатидвухлетним вступил во владение участком земли площадью свыше пятисот десятин в Моршанском уезде. Когда-то его отец, инженер-путеец, принимал активное участие в строительстве Сызрано-Вяземской железной дороги. В его честь и станцию так назвали - Вернадовка, и высочайшим указом одарили участком земли поблизости. Недавний студент Петербургского университета, участник студенческих народнических кружков, где только чудо спасло его от ареста вместе с Александром Ульяновым и его соратниками, нашёл отдушину именно прикоснувшись к земле. Уже через несколько лет Владимир Вернадский был избран гласным Моршанского уездного и Тамбовского губернского земского собраний. И с начала 1890-х годов он с головой ушёл в земскую работу.
С тех пор ровно двадцать лет он каждое лето проводил в Вернадовке. Был непосредственным свидетелем голода 1891 года. По его приказу в Моршанском и Кирсановском уездах были созданы столовые для голодающих и собрано для особо нуждающихся сорок пять тысяч рублей. Более шести тысяч тамбовских крестьян спас он тогда от голода. В селе Подъём молодой учёный построил на личные средства школу, которую и содержал до 1917 года. В округе же организовал целую сеть земских школ, создавал кружки грамотности, передвижные библиотеки. Всем своим существом Вернадский осознал тогда, как дорог ему этот народ, и то, что он - неразрывная часть его.
Вот вдали на дороге поднялась к небу пыль. А вскоре и всадник на лошади замаячил.
- Ктой-то скачет, - произнёс один из крестьян, Устин Подберёзкин.
- Вот только с хорошей весточкой али худой? - пробормотал еле слышно его сосед Иван Антипов.
Взгляды всех тут же устремились на всадника. Через какое-то время одна из баб, приложив ладонь ребром ко лбу и вглядываясь в дорогу, сказала:
- Кажись, Фомка Рябой из Пичаевки.
- Он и есть, - кивнул головой Антипов. - Глазастая ты баба, Нюрка.
- А будь иначе, к тебе бы посваталась, - хмыкнула Нюрка под негромкий гогот мужиков и хихиканье баб.
Однако было не до веселья, потому и утихло всё, едва начавшись. Даже Антипов, всегда колкий на язык, не нашёлся, что ответить в этот момент.
Вот и Фомка Рябой приблизился настолько, что потянул поводья на себя, осадив коня.
- Тпр-р-ру!
- Здорово, мужики! - крикнул он.
- Здорово, коли не шутишь, - за всех ответил Устин Подберёзкин.
- Какие уж тут шутки, мужики! Вона, как красный петух по окрестностям гуляет.
- Да уж смотрим. Не ты ли его и запустил? - грозно глянул на Рябого Устин.
- Бог с тобою, - отмахнулся Рябой. - Вот те крест, не моя работа, - перекрестился он и спрыгнул на землю, подходя к толпе. - Но знаю я, кто это сделал. И считаю, что правильно. Попили нашей кровинушки баре при царе, пора и честь знать. Или землю нам отдавай, или сгоришь в геенне огненной. Так рассуждаю, бабы?
Рябой обвёл глазами присутствовавших баб, но те молчали, ещё крепче обняв своих малолеток.
- Али я не прав, мужики? - растерянно произнёс он, теперь уже устремив взгляд на всю толпу сразу.
- Може, конечно, и прав, - раздумчиво протянул Устин Подберёзкин. - Токмо не нам, грешным, судить о том.
- Ежели не нам, так кому же тогда?
- Есть бог, он за нас и рассудит, - поддержал земляка Антипов.
- Чего ж твой бог не рассудил оставить твоих деток маленьких, померших от голодухи, - возразил Рябой.
- На то, знать, была воля божья, - вступила в разговор вместо мужа Иванова жена. - А коли богохульничать сюда прибыл, то иди себе подобру-поздорову, куда шёл.
- Так шёл я, собственно, к вам. Негоже, мужики, отрываться от всего уезда. Вона, как пылает. И ведь никто нам и слова не говорит. Знать, сила наша теперича, а, мужики?
- Мы своего барина жечь не будем! - сказал, как отрезал, Подберёзкин.
- Да, двое моих деток померли в девяносто первом с голодухи. Зато трое других, благодаря барину нашему, Владимиру Ивановичу, вона, какими лбами вымахали, - кивнул чуть назад и наискось Антипов, указывая на двух взрослых сыновей и дочь, стоявших чуть поодаль.
- Да у нас много таких, кого барин от голода спас, - заговорила Нюрка. - Почитай, вся Вернадовка будет, и Подъём весь.
- Да, небось, и у вас, в Пичаевке, таких немало, - добавила Анфиса, жена Антипова.
- И чем это замаслил вас ваш барин, что вы даже супротив всех уездных деревень идёте?
- Тебе того не понять, Рябой, - сказал Подберёзкин. - У тебя, чай, кроме одних портков да одной рубашки и надеть-то нечего. Значит, и терять ничего не потеряешь. А мы люд работный, у нас и в дому сытно, и на теле не худо. Ехал бы ты назад, Фома.
Фома обозлённо смотрел на толпу. Толпа молча смотрела на Фому.
- Холопы вы были, холопами и помрёте, - махнул рукой Рябой, взбираясь на коня. - Я-то уеду, мне чего, но красный петух ведь просто так не успокоится. Эта птица обжористая. Н-но! - ткнул пятками коню в бок Фома и поскакал прочь.
Спустя три дня в московской квартире Вернадского объявился Вернадовский управляющий Фрол Прокопьевич. Со слезами на глазах этот здоровенный бородатый мужик ввалился в кабинет к Владимиру Ивановичу и упал перед ним на колени, бия поклоны.
- Простите, барин Владимир Иванович. Виноват! Велите на смерть плетями меня забить. Не доглядел!
Вернадский не сразу пришёл в себя от неожиданности. Наконец, успокоился, подошёл к управляющему, попытался поднять его за плечи.
- Успокойся, Фрол Прокопьевич. Встань, и расскажи, что случилось.
- Сгорела, сгорела-то ваша усадьба, барин, - поднимаясь и отирая от слёз глаза и продолжая одновременно рыдать, произнёс управляющий. - Не доглядел я, барин. Виноват! Но не наши подожгли, вот вам крест, барин, не наши. Не иначе, как Фомка Рябой постарался. Мужики говорили, что накануне прискакивал он и всё понуждал...
- Ещё раз прошу тебя, голубчик Фрол Прокопьевич, успокойся, сядь, вон, на стул, и расскажи всё по порядку. А то ведь я так ничего и не понял.
После пожара ни разу больше Владимир Иванович Вернадский не посещал своё имение. И только спустя много лет, в августе 1943-го, возвращаясь в Москву из эвакуации, посмотрел он на родные и до боли знакомые ему места из окна вагона. Выйти не удалось - тот поезд на станции Вернадовка не остановился.