Запомнился какой-то праздник. Медленно плыла барка, разукрашенная необычайно пестро и богато, будто дорогая игрушка... На гепастаде, на дамбе мощёной, соединявшей Фарос с берегом александрийским, толпились нарядные люди. Гремела-звенела музыка, арфы, трубы, флейты... Она и Кама бегали, прыгали... Сандалии были новые, в первый раз обутые, ремешки позолоченные, стучались громко в каменные плиты... Золото-коричневые шёлковые платья, золотые ожерелья прыгали на груди... Мочки ушей оттягивались нарядными большими серьгами с подвесками, серьги болтались... Ладошки, пальчики, и шейки были липкие от жаркого пота и от каких-то сладостей... Бегали и прыгали, и увлечённые своим бегом и прыжками уже ничего не замечали вокруг... Потом Вероника, улыбчивая как всегда, взяла их за руки, и поднялись на большой широкий помост, по лесенке деревянной; и сели на широкий трон, устланный коврами. Сидели торжественные... Все кричали, приветствовали молодую царицу и её младших сестёр... Потом запел стройный хор:
- В Египте всё то есть, что только есть в мире:
Богатство, власть, покой, палестра, блеск славы,
Театры, злато, мудрецы...
Двинулась пышная процессия, заблестела, заиграла дорогими разноцветными тканями, одеждами... Пение, танцы на ходу, кривляющиеся комедианты в больших ярких масках... Целый день, с утра до позднего вечера, шумная процессия, роскошная и блистающая, двигалась по городу... Вероника решила повторить грандиозный театральный фестиваль, некогда устроенный Птолемеем II Филадельфом... Толпы актёров изображали сцены из жизни богов. Плясали и пели в причудливых нарядах греки, сирийцы, иудеи, египтяне из Ракотиса и из самых разных областей Египта... На огромных колесницах ехали раззолоченные статуи... В больших клетках везли обезьян и львов... Всем раздавали щедро жареное мясо, орехи, финики и фиги, ореховые сладости, поили щедро вином, разбавленным чистой водой, раздавали маленькие бронзовые сосуды, наполненные сладкими духами и благовониями... Потом закричала Маргарита звонко, детски:
- Куклы!.. Куклы!.. - восторженно...
Большими красивыми куклами, изготовленными самим Героном Александрийским, замечательным мастером, разыгрывали красивую пьесу о красивой смерти... Это была трагедия "Навплий" - о гибели Аякса, младшего сына Оилея... Потом, когда Маргарита подросла, она училась у Герона; тогда движущиеся куклы перестали быть для неё чудом, она прочитала сочинение Герона "Об устройстве автоматов"...
На разных площадках по всему городу играли театральные труппы. Ставили пьесы Мосхиона, Сосифана, Сосифея, Филиска, Феокрита... Актёры в масках, облачённые в женские наряды, читали монологи пышные из Ликофроновой "Александры", усмешливо представляли болтовню кумушек в "Мимиамбах" Герода...
Но более всего занимала и пугала Маргариту страшная история колхидской царевны Медеи, которую предал её муж Ясон, позабыл всё, что она для него сделала, захотел жениться на другой. И тогда она решила убить двоих сыновей, детей её и Ясона, чтобы ему было плохо!.. Но ведь она любила своих детей... Впрочем, никаких детей на площадке не было, актёр в женской одежде размахивал руками, как будто обнимал невидимых детей, и потому было ещё страшнее... Маргарита почувствовала, что Вероника плачет; быстро повернула голову младшая сестра к старшей... Глаза Вероники, большие, тёмно-карие, были полны слёз, слипались стрелками длинные реснички...
Актёр прижимал ладони к груди:
- ...дети, дайте руки,
Я их к губам прижать хочу...
Рука Любимая, вы, волосы, вы, губы,
И ты, лицо, какое у царей
Бывает только... Вы найдёте счастье
Не здесь, увы! Украдено отцом
Оно у нас... О сладкие объятья,
Щека такая нежная и уст
Отрадное дыханье!.. Уходите.
Скорее уходите...
Маргарита снова украдкой глянула на старшую сестру и быстро отвернулась, чтобы не смотреть на её слёзы. Не надо было смотреть!..
Отчаянье Медеи победило, победил гнев. Она ушла в занавес. Там она убивала своих детей, а потом выехала на колеснице и кричала Ясону, что дети мертвы, она их убила!..
С утра до вечера было так много актёров, так много слов громких, торжественно красивых... Маргарита уснула и проснулась ночью в своей спальне. Хармиана спала в соседнем покое. Девочка откинула покрывало, пробежала босиком, в одной рубашке, по коврам мягким... Арсиноя у себя не спала. Её няня сидела у постели девочки. Ярко горела заправленная оливковым маслом лампа, сделанная в виде каменного корабля. Арсиноя, взволнованная впечатлениями шумного яркого дня, не могла уснуть и не позволяла няне тушить свет...
Маргарита увидела, как лицо младшей сестрички, хмурое, печальное, просияло улыбкой...
- Мар!.. - воскликнула Арсиноя.
- Уходи! - властно приказала рабыне Клеопатра. - Уходи! Я буду здесь спать...
Женщина поколебалась, но всё же вышла из комнаты. Маргарита легла против Камы, протянула руку тонкую:
- Кама!..
Тонкая рука протянулась навстречу:
- Мар!..
Они долго не могли заснуть, схватывались за руки тонкие и размахивали сплетением рук...
На табличке из слоновой кости навощённой написали: "Маргарита любит Каму. Кама любит Маргариту". Куда потом пропала эта табличка?..
Арсиноя была странной, замкнутой и доверчивой. Она ничего не понимала в жизни! А Маргарита хотела любить её, и хотела повелевать ею, и хотела показать ей свою силу и свою смелость... Однажды они играли в большой комнате, где обычно одевали Веронику. На низком столике поставлен был кувшин с хиосским вином, а рядом - большой серебряный кубок, украшенный рельефными изображениями скелетов, которые танцевали с большими актёрскими масками в руках костяных, а вокруг вились виноградные гроздья...
- Вот ударь, ударь меня кубком! - пылко приставала Маргарита к младшей сестричке... - Ударь меня! Увидишь, я не заплачу! Увидишь!..
Доверчивая меланхолическая Кама неуверенно отказывалась:
- Нет... нет... Тебе же больно будет... Нет, я не могу...
- Ударь! Ударь! - Маргарита совала ей в руки серебряный кубок со скелетами... После и сама не понимала, зачем ей это понадобилось - чтобы Арсиноя ударила её... Вдруг захотелось испытать боль? Не хватало боли, крови, или этого ощущения своей силы, не хватало для полноты жизни?..
Маргарита бросилась ничком на ковёр красно-тёмно-узорный, завела быстро руку назад, откинула платьице:
- Ну, ударяй! Ну!.. Что есть силы!..
Арсиноя наконец решилась. Держа кубок обеими руками, подняла высоко над головой и что есть силы обрушила на лежащую Маргариту. Удар пришёлся в ягодицу. Сильная боль оказалась неожиданной. Не помня себя от боли Маргарита вскочила, завопила тонко, оттолкнула растерянную Каму и бросилась вон...
Хармиана охала, бранила няньку Арсинои, прикладывала примочку к большому синяку... Вскоре пришла Вероника, ведя за руку Арсиною, та всхлипывала...
- Ты зачем это сделала? - строго спросила старшая сестра, обращаясь к лежащей на животе Маргарите.
Пылко вмешалась Хармиана:
- Великая царица! Чем виновато дитя? Её чуть не искалечили, и она же должна отвечать!..
- Замолчи! - Вероника поморщилась. - Будет справедливо, если ты замолчишь. Я знаю, кто виноват!..
Маргарита повернула голову, лицом к Веронике:
- А я и вправду не знаю, зачем я её попросила! Наверно, я думала, что она не ударит сильно... Или нет... Не знаю!..
Арсиноя всхлипывала.
- Обе вы дурочки! - сказала Вероника. - Мой любимый кубок чуть не сломали о Маргаритину попу! - Она засмеялась, и девочки засмеялись вслед...
И всё-таки Арсиною трудно было так любить, как хотела Маргарита, то есть повелевая. Арсиноя противилась такой любви. Впрочем, подрастали во дворце и два младших братика Клеопатры и Арсинои, - два совсем маленьких Птолемея. Девочки не бывали в том крыле большого дворца и в одном из малых дворцов, где жила со своими сыновьями Татида, последняя жена Птолемея Авлета, мать его сыновей... Но Маргарита помнила, что один раз ей удалось всё же поиграть с братиком; вернее, она играла не с ним, а играла им!.. Она подхватила его под мышки, как её подхватил, когда она падала, мальчик из еврейского квартала. Наверное, маленькому Птолемею стало больно, он завизжал. Маргарита с натугой попыталась покружить его, его ножки заволочились по полу. Няньки его подбежали с кудахтаньем, отняли его...
* * *
Важным человеком в жизни Маргариты всегда, всю жизнь, оставалась Хармиана. Она была по происхождению своему армянка. Её, когда она была совсем малое дитя, похитили разбойники и продали другим разбойникам. А потом её по морю привезли в Александрию. Она была красивая девочка тогда, её купили во дворец. Как она жила до того, как её назначили главной няней царевны Клеопатры-Маргариты, Маргарита не знала и почему-то никогда не спрашивала. Хармиана помнила, что в детстве раннем её звали Хаяной. А Маргарита сначала запомнила Хармиану-Хаяну молодой и красивой. Но никто уже никогда не называл Хармиану: "Хаяна". Лицо у неё было интересное, с округлыми щеками и крупным, с горбинкой, носом, глаза большие, брови густые, чёрная чёлка. Выражение этого лица было такое чудное, вдруг жёсткое и горделивое, с нахмуренными бровями, такое могло быть, наверное, у молодого воина... У какого молодого воина? Почему Клеопатра так подумала? Она воинов видела только издали, а вблизи - только стражников... Разве что Деметрий в одной из комнат в своих покоях изобразил молодого красивого воина. Он сказал, что это великий Александр... Однажды Хармиана ударила наотмашь рабыню, которая вздумала пугать маленькую Маргариту страшной Ламией:
- Спи, царевна, не то страшная Ламия-людоедка придёт и съест тебя!..
Маргарита заревела, сильно испугавшись. Тогда Хармиана вбежала в спальню, отчего-то сразу догадалась, что рабыня пугала девочку, и вот тогда-то ударила рабыню. Хармиана никогда не пугала свою воспитанницу, хотя порою досаждала ей нравоучениями нудноватыми.
Потом, когда Маргарита была уже большой девочкой, Хармиана говаривала, будто отец её, Хармианы, был знатным армянским вельможей при дворе царя Тиграна. На шее, на толстом плетёном шнурке шёлковом, уходящем в ложбинку между смуглых крепких грудей, Хармиана носила монетку с просверлённым отверстием. Несколько раз она показывала эту монетку Маргарите. В первый раз девочка спросила, взглянув на изображение на монете:
- Это и есть твой отец?
Хармиана отвечала, что это царь Тигран. Но потом Маргарита, всякий раз, когда видела монету, спрашивала нарочно: "Так это и есть твой отец?" И Хармиана отвечала ворчливо, но покорно, что нет, это не отец, а царь армянский Тигран.
Царь был безбородый, на голове тиара, похож был на Хармиану.
- Все армяне похожи друг на друга? - спрашивала Маргарита, поддразнивая нарочно свою воспитательницу.
- Армяне красивее сирийцев и иудеев! - отвечала убеждённо Хармиана. - Мало нас и мы и вправду похожи друг на друга...
- Твой отец был тоже безбородый?
Хармиана слышала в голосе девочки озорство, несколько даже и с оттенками жестокости и издёвки. Но она-то знала, что Маргарита на самом деле вовсе не жестока...
- Нет, у моего отца были пышные красивые усы. Волосы он завивал в крупные кудри, смотрел, как орёл, благородно и смело. Одевался в одежду из плотного шелка, застёгнутую на пуговицы. Я была совсем маленькая, но я хорошо помню отца и других родичей, моих дядьёв, наверное; помню завитые бороды душистые, помню, как они ходили осанисто...
Хармиана говорила серьёзно. Лицо девочки также принимало серьёзное выражение:
- А мать ты помнишь? А братьев, сестёр?..
- У матери на голове, на чёрных волосах было длинное жёлтое покрывало, яркое, праздничное... - Кажется, голос Хармианы дрогнул. Или Маргарите почудилось... - Мать кормила меня из своей руки какими-то чёрными сладкими ягодами. Она улыбалась мне. Я помню, как она вкладывала в мой рот сладкие эти ягоды. Тогда мой язык невольно касался её пальцев. Пальцы её были нежные, как у женщины знатной, и чуть-чуть солоноватые. Потом я нечаянно лизнула одно из её колец, это было золотое кольцо... Я даже и помню, где мы жили в одном большом доме... - Хармиана будто увлеклась и будто говорила и не с Маргаритой, а сама себе рассказывала... - Это было в Артаксатах, в большом городе, в царской столице, на реке Араке... Тогда началась война, Рим напал на наше царство... Что говорить о моих братьях и сёстрах? Я полагаю, были у меня братья и сёстры!.. Помню, мы бежали, быстро шли по тропинке узкой в горах... Мать несла меня на руках... Помню и других детей, старше меня; это, должно быть, и были мои братья и сёстры... Потом я лежала без сна на одной большой кошме, у потухшего костра... Кажется, все спали. Рука матери обнимала меня... Потом - крики истошные, вопли женские и детские... Это разбойники подкарауливали беглецов из царской столицы и нападали на беззащитных женщин и детей. Тогда-то и похитили меня... А кому было защитить нас? Наши отцы пали в битве...
Позднее Клеопатра, уже почти взрослая, читала и слышала об этой войне Тиграна, царя Армении, с Лукуллом, полководцем Рима. Артаксаты, город, основанный по совету Ганнибала Артаксом, первым царём Великой Армении, освободившейся от власти Селевкидов, Лукулл называл "армянским Карфагеном" и всё повторял, что и Артаксаты, подобно Ганнибалову Карфагену, должны погибнуть! Но Тигран вступил в союз с Митридатом Понтийским, парфянцем. И Лукулл победил их обоих! Митридат покончил с собой, в триумфальном шествии Лукулла несли напоказ, чтобы видели граждане Рима, драгоценную корону - тиару Митридата. А Тигран в конце концов признал себя вассалом Рима. Но вот в эту вассальную зависимость некогда могучего армянского царя Хармиана ни за что не желала поверить!..
- Да случилось это, случилось! - настаивала Клеопатра, уже почти взрослая. - И ты должна это знать, потому, что он сделался зависимым от Рима, когда ты уже нянчила меня, кроху!..
- Нет, нет!.. - Странно видимо расширялись ноздри Хармианы, вдруг странно и как-то так порывисто вздувалась и опадала полная смуглая шея. Глаза блестели, будто полнились слезами, но нет, она не плакала... - Тигран убил себя!..
- Какое убил?! Это Митридат!.. А Тигран повоевал-повоевал, да и предался Риму. Только и всего. И монета, с которой ты не расстаёшься, а я-то знаю, это римская монета, Вероника тебе подарила эту монету!..
Клеопатра, собственно, так и думала, что это римская монета, и что эту монету подарила Хармиане чуткая Вероника, пожелавшая порадовать няню младшей сестры... Вероника, она всегда хотела, желала радовать всех, делать подарки... Но Клеопатра-Маргарита сама не понимала, зачем дразнит Хармиану... Погордиться перед няней своими познаниями? Зачем? Да не намеревалась она гордиться, хвастаться!.. А что? Зачем?.. В сущности, Клеопатре хотелось проявить упрямство, на самом-то деле бессмысленное; хотелось дразнить, изводить Хармиану, и тоже бессмысленно, бессмысленно... И всё же Клеопатра не ожидала, что произойдёт внезапно такое с Хармианой, что Хармиана затопает ногами на одном месте, так странно, глухо, на ковре, и схватит свою воспитанницу за руку больно, подтащит к себе близко, и выхватит с грудей своих монету на шнурке, и полушёпотом, почти хрипом:
- Смотри!.. Смотри!.. Видела?!..
Клеопатра видела ясно, что монета с изображением Тиграна и вправду не римская. Это была армянская монета, но подарила эту монету действительно Вероника, действительно хотела сделать приятное заботливой няне младшей сестры...
Было больно руке, влажно, горячо, и садняще от ногтей Хармианы... Клеопатра разозлилась на эту свою внезапную растерянность:
- Пусти! - Выдернула руку... - Я вижу... - И выкрикнула: - Да, я не права!.. Прости!.. - Понизила голос досадливо...
Потом они обнялись, и обе плакали, облегчая душу. Хармиана оплакивала многие обстоятельства своей жизни. Клеопатра в своём плаче прощала себе эту бессмысленную издёвку свою над Хармианой... А ещё потом Клеопатра оценивала ситуацию, которая часто, даже и слишком часто, пожалуй, повторялась в их с Хармианой отношениях; то есть сначала она, сама не понимая, зачем, дразнила Хармиану, затем Хармиана теряла свою сдержанность, обыкновенно ей свойственную как опытной дворцовой женщине, и разъярялась, и кидалась яростно на Клеопатру; а затем Клеопатра соглашалась и примирялась с Хармианой, и едва ли не просила прощения, и сама себе была мила, и они кидались друг другу в объятия, и Хармиана порывисто падала на колени и целовала своей воспитаннице руки... И Клеопатре, уже взрослой девочке, приходило на ум, что так возможно ей вести себя и с другими людьми, то есть сначала дразнить, затем даже и просить прощения, это занятно... Однако так думать, это ведь цинизм... А потом, иного можно так разъярить, что ведь не известно, чем это кончится! Отца, к примеру... Она улыбалась насмешливо...
Но маленькой девочкой она своего отца ещё не знала, да и улыбалась чаще всего открыто-радостно... Да ведь и с Тиграном армянским всё было не так просто! Его привезли в Рим и держали под стражей на Капитолийском холме, а народный трибун Клодий помог ему бежать в сирийский Таре. И ещё долго Тигран противился Риму, не так скоро признал себя этим "другом римского народа"... Взрослая Клеопатра приказала выткать в дворцовой мастерской ковёр с изображением Тиграна, сидящего на троне. Ковёр был торжественно подарен Хармиане как дар царицы (да, тогда уже царицы) во время одной из праздничных церемоний во дворце, посвящённых богине Изиде... Но ох как было ещё далеко до этого ковра, до его подарения...