* * *
- Мне не хотелось уподобиться псу, который, отогнав от чашки другого блудного кобеля, начинает лакать чужие помои! - сказал он. - Освободив чужую невесту от султана Абдрашида, не мог же я сам уподобиться ему…
- А почему отпустил ты Рабиа-султан-бегим?
- Из уважения к памяти великого Улугбека!
Хоть и нахмурил брови султан Джаныбек, но в душе одобрил сына.
- Наверно, чем больше стареет человек, тем сильнее опасается, что не успеет отомстить всем своим врагам! - сказал он со вздохом. - Ты правильно поступил, мой сын, а я уже, видимо, поддаюсь этой болезни. Старость не за горами! Ну а ты, пока я жив, можешь позволять себе и благородство. Дай бог сохранить тебе до конца жизни такие высокие чувства!
* * *
Словно застывший черный омут, безмолвна и страшна была ночь. И хоть висели низко над степью черные тучи, не было ни молнии, ни грома. Казалось, все замерло в мире, даже конский храп и сопение всадников не разносились далеко, как обычно, когда воздух в ночной степи чист и легок…
Их было человек пятьдесят - безродных джигитов, тех бедняков из черной кости, которые хоть и имели свою юрту в каком-нибудь из окрестных аулов, но, когда появлялся Орак, седлали темной ночью лошадей и неслышно уходили на несколько дней в его отряд. Чтобы не быть узнанными во время очередного набега на байские и ханские табуны, они надевали на лицо черные повязки мстителей.
Орак-батыр давно уже начал появляться в этих местах - в поймах рек Таласа, Чу, Каратала. Совсем недавно здесь ограбили караван самого Джаныбека. Правда, никто не был убит или уведен в плен, но тридцать верблюдов, груженных посудой и тканями, разбойники отогнали куда-то в степь.
- Если вы казахи, то зачем грабите своего султана?! - спросил у одноглазого предводителя главный караванщик.
- За эту ткань и посуду твой султан по две шкуры сдерет с черной кости, - ответил тот. - А мы уж разделим все это по справедливости. Коль воистину справедлив твой султан, то пусть проверит и убедится!
И действительно, вскоре эти ткани и посуда появились в самых бедных юртах откочевавших аулов, в том числе и юртах рабов-туленгутов. Джаныбек так и не решился отбирать у людей свои товары, розданные разбойниками. Но с Орак-батыром он твердо решил покончить.
- Когда грабил он караваны Абулхаира, нам это было на руку, - сказал султан Джаныбек. - А мне в моем ханстве не нужны разбойники. Черная кость должна знать свое место!
* * *
В один из вечеров султан вызвал Бурундука и приказал ему уничтожить отряд Орак-батыра. По его расчетам, одноглазый батыр должен был сейчас находиться где-то в низовьях Чу.
- Давно уже пора покончить с этим голодранцем, - угрюмо сказал Бурундук.
- Но смотри сделай все тихо, а то люди взбунтуются! - предупредил Джаныбек.
Бурундук лишь молча кивнул головой.
Всего этого не знал Орак-батыр, который ехал впереди своих молчаливых джигитов, время от времени поглядывая на восток, где уже показалась узкая серая полоса, предвещавшая рассвет. Вдруг сзади послышался какой-то шум. Батыр обернулся:
- Что там случилось?
- Рябой Тенге исчез! - ответили ему из тьмы.
- Как это исчез?
- Вчера был, а сегодня нет. Он сказал, что пойдет в лощину за своим стреноженным конем, но так и не вернулся…
Орак придержал коня. Тенге не был бедным или безродным, как другие его джигиты. Но, кажется, этого Тенге чем-то обидел Бурундук, и он пришел в отряд мстителей. Орак-батыр с самого начала сомневался в его верности, помня пословицу: "Ворон ворону глаз не выклюет". Однако Тенге пригнал десятка полтора добрых коней, и сердце батыра дрогнуло.
Непонятное исчезновение Тенге перед самым набегом на султанские табуны насторожило Орака.
Батыр поднял руку:
- Джигиты, надо торопиться. Если Тенге предатель, то нам надо успеть до того, как усилят охрану султанских табунов!
И они вихрем понеслись вперед, не подозревая, что впереди их ждет гибель. Еще несколько дней назад был предупрежден Бурундук об этом нападении мстителей и поджидал. Теперь Тенге передал ему и точное место, куда направляется отряд Орак-батыра. Полторы сотни отборных воинов были с Бурундуком, а на всех степных тропах он приготовил засады.
Широкая лощина между двумя покатыми холмами плавала в молочном предутреннем тумане. В самой низине и на отрогах холмов лениво паслись или лежали группами со своими жеребятами породистые снежно-белые и гнедые кобылицы лучшего султанского табуна. Жеребцы, словно дозорные в войске, стояли каждый у своего косяка. Они всегда первыми чуют приближающуюся опасность, и сейчас кони тревожно прядали ушами, прислушиваясь к ночной степи.
И вдруг они все сразу захрапели, заходили вокруг своих косяков широкими кругами. Кобылицы вскочили, тревожно заржали, стали сбиваться в группы. Туман приподнялся над долиной, и в предрассветной мгле стали видны приближающиеся всадники. Они скакали растянутой линией, охватывая полукругом крайний косяк. На лицах у них были черные повязки-башлыки, и только одного из них можно было сразу узнать - великана Орак-батыра. Вместо башлыка у него через все лицо шла кожаная повязка, закрывающая мертвый глаз.
Но не успели мстители доскакать до султанских коней, как от холмов одновременно с двух сторон вынеслись наперерез им другие всадники.
- Бурундук!.. Бурундук!..
Но и без этого неистового крика, который прокатился из конца в конец лощины, мстители увидели, кто перед ними. Квадратный Бурундук, словно дубовый пень, сидел на своем гнедом коне и размахивал над головой саблей.
- Засада!
- Назад!..
Но было уже поздно. У входа в лощину показался большой отряд, а на холмах появились стрелки с натянутыми луками. Орак-батыр круто осадил коня, минуту помедлил, словно раздумывая, что делать дальше, и показал обнаженной саблей на выход из лощины. Теперь мстители неслись в обратном направлении, и Орак-батыр скакал последним. Не менее сотни джигитов ждали их там, а сзади наседали всадники во главе с самим Бурундуком.
- Вперед, мстители! - страшно закричал Орак-батыр.
Пустив коня в галоп, он обогнал своих воинов и первым врезался в строй султанских джигитов.
Ничего нет страшнее боя в степи, когда две конных лавины сшибаются друг с другом. Ржут ошалевшие от ударов кони, дико кричат люди, в густой пыли вздымаются тяжкие дубины, сверкают сабли, колют куда попало острые пики. Минута-две - и уже валятся под копыта озверевших коней обезглавленные тела, втаптываются в землю раненые, волочатся за уносящимися в степь конями задушенные арканом.
И все же неизвестно чем закончился бы этот неравный бой. Хоть втрое меньше было мстителей, но это были самые закаленные воины. Один лишь Орак-батыр уложил в этом бою не менее десятка султанских джигитов. Возможно, оставшимся в живых мстителям удалось бы уйти в степь, но тут новый мощный клич потряс долину:
- Касым!.. Касым!..
Это на подмогу Бурундуку прибыл молодой султан Касым. Сотня его джигитов решила дело, растоптав конями оставшихся мстителей.
Но сам султан не бросился вперед, а остался ждать исхода битвы на холме. Он решил, что не к лицу будущему хану казахов принимать участие в таком незначительном сражении. К тому же это были не просто разбойники, и Касым это хорошо понимал. Нельзя начинать с того, чтобы ссориться с импрамом - толпой простых людей, от которых так или иначе зависит его слава. Они его будущие подданные, а кровь поданных можно проливать, лишь утвердившись на престоле.
Касым одиноко стоял на холме и даже не смотрел в сторону битвы. А когда посмотрел, то увидел, что лишь один великан с черной повязкой на глазу остался на коне. Как жнец косой работал он огромной саблей, и султанские джигиты боялись приблизиться к нему. Совсем немного оставалось вражеских джигитов между ним и открытой степью. Но в это время Бурундук на своем тяжелом коне отрезал единственный путь спасения. Сейчас они медленно приближались друг к другу - одноглазый батыр и султан Бурундук.
Касым даже не успел разобраться, что произошло. Скрестились сабли и отлетели в разные стороны. Но в тот же миг завертелась в воздухе тяжелая дубина, и оглушенный Бурундук вылетел из седла. А Орак-батыр уже скакал в сторону степи, и ни одного джигита не было видно на его пути. Касым непроизвольно натянул свой лук. Одноглазый батыр находился внизу, в сотне шагов от него, и стрела с каленым наконечником могла навылет пробить батырское сердце. Касым с детства не знал себе равных в стрельбе из крутого казахского лука.
- Да стреляй же… Стреляй, щенок!
Это крикнул вставший на ноги Бурундук. Но Касым опустил лук. Нет, не дрогнула бы его рука, и не пожалел бы он безродного батыра. Но на его глазах этот батыр свалил одним ударом дубины непобедимого Бурундука. А ведь именно Бурундук будет соперником Касыма в борьбе за ханство. И тогда пригодятся еще султану Касыму такие люди, как этот мстительный батыр…
А батыр Орак между тем был уже далеко. Бурундук, ругаясь и проклиная все на свете, устремился было следом с полусотней джигитов, но все было напрасно. Возвратившись, он ничего не сказал своему брату Касыму - только посмотрел на него мутными красными глазами.
Утром убрали трупы и с удивлением обнаружили под черными повязками мстителей знакомые лица. Все это была голытьба, черная кость, безродные туленгуты. Бурундук приказал поджечь жилища виновных и вырезать их семьи. В разные стороны поскакали отряды выполнять его распоряжение. Но кто-то предупреждал заранее родственников погибших, и те поспешно собирали свой скарб и уходили в степь. Целые аулы таких вот безродных людей кочевали уже по всей казахской степи, и беглецам было к кому присоединиться…
К вечеру султан Бурундук кивком подозвал к себе рябого Тенге:
- Эй ты, выродок… Ложись рядом со мной. Авось приспичит одноглазому волку как раз сегодня ночью прирезать тебя в отместку. Вот тут-то и напорется он на мой нож!..
* * *
Изменник лежал с открытыми глазами и дрожал. И когда в светлеющем проеме султанской юрты появилась громадная черная тень, он от ужаса не издал ни одного звука. Как смог проникнуть Орак-батыр в самую середину султанского лагеря - осталось вечной тайной для рябого Тенге. Длинный нож, который всегда носит с собой казахский табунщик, приколол его к кошме. Султан Бурундук только хмыкнул утром, увидя возле себя мертвого Тенге. Видно, подлинным батыром был этот безродный Орак, если не приколол заодно и самого Бурундука. По степным законам только предателя можно убить как собаку…
А сторожившие ночью лагерь джигиты помалкивали и лишь переглядывались.
* * *
Так, в охране границ Моголистана, набегах и стычках, прошло еще три года. Беженцы освоились в долине Чу и Сарысу. В четвертую весну, когда аулы готовились к откочевке на джайляу, султан Джаныбек сказал сыну:
- Не хочешь ли ты вместе с Бурундуком поехать на той в город Джангы к достойному и ученому человеку?
- В такое тревожное время?! - удивился Касым.
- Ты же знаешь, что по древнему закону во время праздничных состязаний прекращаются вражда и войны!
Той, на который приглашены были самые знатные люди из нескольких ханств и эмиратов, устраивал один из самых богатых людей Средней Азии и степи Дешт-и-Кипчак - купец Мухаммед-Хаким аль-Тарази. Ежегодно отправлял он по нескольку громадных торговых караванов в Китай, Монголию, Индию, Тибет, а также в Византию, Москву и даже в Великий Новгород. Со всем светом торговал и имел связи этот человек. И на той не жалел денег - празднества укрепляли его положение и содействовали безопасности караванов.
На этот раз у купца была немаловажная причина для тоя. Все у него было: сундуки, полные золота и драгоценностей, многочисленные отары овец, табуны породистых коней и стада верблюдов. За золото присвоил ему хан Абулхаир титул ишикаты, главы купцов. Одного ему не дал Бог - детей.
И вот наконец полногрудая и пышнотелая токал - младшая жена - родила ему наследника. Правда, как всегда, нашлись злые языки, которые утверждали, что мальчик действительно пошел в род тарази, но похож он, как две капли воды на брата купца - здоровенного Махмуда.
Что бы там ни говорили, а той предстоял настоящий. Было учреждено три великолепных приза для победителей в виде отлитых из чистого золота птиц, каждую из которых нелегко было поднять среднему джигиту. Желающие могли по выбору участвовать в трех видах состязаний: пешем пробеге на шесть фарсахов <В одном фарсахе около шести километров., в верблюжьем - на десять фарсахов и в конном - на двадцать фарсахов. Первый вид был заимствован у румийцев, второй - у арабов, а третий - местный, степной. Кроме того, разыгрывалось много более мелких призов в разного вида скачках и борьбе.
- Если поедешь, то учти, что пеший бег не к лицу султанам! - напутствовал сына Джаныбек. - Зато конные состязания обещают быть интересными. Из Крыма, Ирана, Хорасана приедут наездники, а в тех краях аргамаки быстрее ветра!..
И Джаныбек оказался прав. К началу тоя собрались гости чуть ли не со всего света. В ста громадных белых юртах разместили их на зеленом берегу Таласа. Тысячи людей приходили смотреть, как объезжают слуги невиданной красоты коней перед состязаниями. А пока что враждебно настроенные друг к другу батыры и султаны из разных ханств и эмиратов состязались в великодушии. Их ждали скачки и игры, на которых предстояло помериться удалью без обычного пролития крови…
Воспоминания об этом тое остались потом в песнях и преданиях.
Рассказывают, что первый приз в пешем беге завоевал сухопарый и длинный как жердь египтянин аль-Мульк ибн-Зархум. Ему было уже тридцать пять лет, и всю жизнь он строил мосты. Как и всякий ученый человек, чем-то не понравился он эмирам своей страны, и пришлось ему бежать с торговым караваном в Туркестан. Здесь он тоже прославился своей ученостью, и многие уже косились на него.
- О благородный Мухаммед-Хаким! - обратился он к хозяину праздника. - Вы предупредили, что победитель может просить вместо золотой птицы любую равную по цене вещь. И я, ничтожный, прошу вас дать мне средства на строительство чудесного моста через Сейхундарью. Я не успел построить такой мост через Нил, и теперь моя мечта осуществится. Люди смогут ходить друг к другу, и прекратится тогда вражда между ними. Чем больше мостов построят на земле, тем меньше будет войн!..
Глаза этого человека горели, когда произносил он такие удивительные слова. Но сразу почему-то нахмурились все ханы, эмиры, шейхи и хакимы, приглашенные на той. Купец скользнул взглядом по их лицам и кивнул головой:
- Хорошо, ученый бегун, я держу свое слово. Необходимо только подсчитать расходы на такое строительство!
Счастливый строитель побежал к тому месту, где хотел построить мост, и сел за расчеты на берегу мутной Сейхундарьи. Утром строителя нашли мертвым с переломленным позвоночником.
Второй приз завоевал султан Бурундук на черном высоком верблюде, но и он отказался от золотой птицы.
* * *
- Отдай мне лучше свою последнюю жену, которая родила тебе воистину золотое дитя! - сказал он, верный соленой степной шутке и намекая на порочащие купца слухи.
Каково же было его удивление, когда купец согласился и в тот же вечер отправил в шатер Бурундука свою молодую жену.
Третий приз завоевал пятнадцатилетний Мухаммед-Шейбани на сказочном коне Ахтангере - потомке прославленного абулхаировского Тарланкока.
- Лишь ханам приличествует золотая птица! - сказал он купцу. - А я всего только воин в войске моего здравствующего деда Абулхаира, дай ему Бог множество лет жизни. Тебя же прошу вооружить для меня в счет приза пятьсот нукеров…
Умный купец-сердцевед пристально посмотрел в глаза юноши и согласно кивнул головой:
- Если вы пожелаете, то я готов вооружить для вас тысячу воинов! - сказал он и, словно перед ханом, низко склонил голову.
Все враги Абулхаира поняли в этот момент, что рано еще хоронить Орду - у Абулхаира растет сильный наследник.
К вечеру сговорившиеся между собой беки и султаны решили подослать к Мухаммеду-Шейбани убийцу. Бурундук сразу согласился с этим, но султан Касым вдруг воспротивился.
- Мы все султаны, а не ночные убийцы, - сказал он. - Наследника ханского престола следует убивать в честном бою!
В тот вечер султан Касым предупредил юного Мухаммеда-Шейбани, чтобы тот был осторожен. Курыбай, наемный убийца, которому обещаны были золотые горы, с обнаженным кинжалом ночью незаметно подкрался к самому изголовью Мухаммеда-Шейбани и рухнул, разрубленный им пополам…
Так все три золотые птицы остались у хитрого купца Мухаммеда-Хакима.
* * *
И еще два события произошли на этом тое.
Вместе с сыновьями на празднество приехала в сопровождении вдовствующей невестки Аккозы ханум Рабиа-султан-бегим. Специально для них поставили на возвышении две белоснежные юрты, и уйма народу толпилась невдалеке, всем хотелось рассмотреть пышные наряды женщин и усыпанную драгоценными камнями сбрую.
Как только Мухаммед-Шейбани получил приз и слава его вспыхнула подобно факелу в ночи, честолюбивый султан Суюнчик, на всю жизнь запомнивший уроки везира Бахты-ходжи, стал белее снега от снедавшей его зависти. И тогда мудрая Рабиа-султан-бегим стала объяснять ему, к каким последствиям приводит вражда между родственниками за трон и славу, рассказала мальчику историю убийства своего отца, и взяла слово с любимого сына, который некогда чуть было не приговорил ее к позорной смерти, что не будет он стремиться к ханскому престолу.
- Одна лишь смерть и несчастье ждут правителя! - сказала она. - А чтобы быть счастливым, нужно каждый раз наступать на голову змее зависти, которая подкарауливает человека в самых неожиданных местах. Дашь ей на миг волю, она же и искусает тебя. Раны от ее зубов неизлечимы.
А второе событие и вовсе никто не заметил. Просто сидела Аккозы, вдовствующая невестка хана на мягкой кошме в своей белой юрте, и вдруг широкая тень упала к ее ногам. Сердце ее вздрогнуло, когда она увидела изуродованное лицо вставшего на пороге человека…
- Не бойся… Я Орак…
- Орак… Орак… - повторила она в беспамятстве.
- Да, я жив, но страшнее мертвеца, как видишь…
Все так же стоя на пороге, он тихим, ровным голосом рассказал ей историю своего спасения, а она слушала как во сне.
- Говорят люди, что ты на Коране и хлебе поклялась не выходить больше замуж, и я благодарю тебя за такую память обо мне, - сказал он. - Даже когда черная земля примет мой прах, не забуду я твоей верности. А сейчас я освобождаю тебя от меня и прошу во имя нашей чистой любви не отказываться от дарованных Богом радостей и выйти замуж за достойного человека. Я лишаю твою клятву силы. Для тебя я тот же мертвец, но для своих обидчиков, для всех ханов, султанов, эмиров и прочих богачей с жестокими сердцами я буду жить вечно!
- Подожди! - крикнула Аккозы.
Но он уже исчез. Она выбежала из юрты. Никого не было вокруг.
А на следующее утро поднялась тревога. Знаменитый безымянный батыр по прозвищу "Одноглазый" во главе сорока джигитов угнал огромный табун аргамаков, принадлежавших купцу Мухаммеду-Хакиму аль-Тарази. Оставленная им на степном камне надпись гласила: "В наказание за смерть строителя мостов ибн-Зархума, да возрадуется чистая душа его в райских кущах!"