* * *
За утренним чаем Конур-Кульджа строго посмотрел на молодую жену:
- Ладно, хватит плакать из-за этой крепости. Понадобятся белому царю крепости - еще настроит. Кара-Иван сейчас на пути в Омск. Пусть занимается этим с генералом Талызиным. А у меня и своих дел по горло…
- Да, нужно думать о своих делах…
Она вытерла обильно текущие по лицу слезы и снова засияла. Взгляд ага-султана задержался на Есиркегене:
- Ты по-русски хорошо умеешь?
- Умею…
- Мой писарь погиб в Акмолинске. Пока не найду нужного человека, оставайся здесь.
Зейнеп не удержалась:
- Ведь он отстанет от учебы. Пригласи лучше для этого старшего мальчика…
Под старшим мальчиком она подразумевала Жанадила.
- Погубила младшего мальчика, а теперь хочешь и старшего, - проворчал Конур-Кульджа. - Довольно, не влезай в разговор мужчин. Выберешь соседей по совету жены - обязательно угодишь в руки врагов. А Жанадил никуда не денется, найдется и ему работа…
- Хорошо, я останусь, - согласился Есиркеген.
- В таком случае прочти и переведи мне эту бумагу. Она давно уже поступила, но из-за этого кровопийцы Кенесары я так и не ознакомился с ней… Вслух прочитай, а то у меня болят почему-то глаза…
Это был ответ генерала Талызина на письмо Конур-Кульджи, в котором ага-султан просил возместить ему потерю скота, угнанного джигитами Кенесары. Генерал объяснял ему создавшееся положение, пообещал в самое ближайшее время принять соответствующие меры в отношении Кенесары, а по поводу возмещения ущерба приписал всего лишь несколько слов. Он рекомендовал сделать это за счет дополнительного налога.
"Разрешаю восполнить убыток за счет вверенных вам киргизов…" Есиркеген прочитал это и в ожидании посмотрел на Конур-Кульджу.
Конур-Кульджа помрачнел… Если столько генералов с блестящими медными пуговицами не могут обуздать одного Кенесары, то зачем тогда так много требуют от него! Легче всего предложить ввести дополнительные налоги, а вот как осуществить это?
Нынче, когда в Кокчетавском и Каркаралинском уездах стали собирать ясак по уложению тысяча восемьсот двадцать второго года - по одной голове скота от каждой сотни, - то сколько аулов сразу переметнулось к Кенесары. Скот всегда был для казаха дороже жизни, потому что нет у него другого богатства.
* * *
"Да, попробуй вернуть сейчас семнадцать тысяч чистопородных лошадей. Люди обнищали за зиму и все чаще посматривают в сторону степи: не видать ли джигитов Кенесары. Правда, казахов Кара-Откеля благодаря мне освободили от налогов до сорокового года, а за добро следует платить добром. И если они сами не догадаются об этом, придется напомнить. Почему Кенесары мог отобрать у меня лошадей, а я должен церемониться с какой-то чернью? Отберу, вместе с кровавым мясом вырву, если будут сопротивляться. Судьба всех их в моих руках, и пусть знают это.
А потом, разве я не знаю их настроения? В душе каждый из них - мятежник. Вот пусть и пеняют на своего Кенесары за дополнительный налог!
Пока что нужно съездить в Омск и поговорить с глазу на глаз с самим генерал-губернатором Горчаковым. Он, конечно, сразу примет меня. Даже простого черного казаха Боштая Турсынбаева принял князь, когда тот передал ему, что баян-аульские жители хотят переметнуться к Кенесары. И большой отряд направил туда. Горчаков должен пойти мне навстречу, а надеяться на одного Талызина нельзя…"
После чая Конур-Кульджа остался наедине с Есиркегеном и распределил дополнительный налог в семнадцать тысяч лошадей в свою пользу на девять из восемнадцати волостей Акмолинского округа. Это были волости, не вовлеченные пока в мятеж Кенесары. Семь волостей должны были дать каждая по тысяче лошадей, а частично поддерживавшие Кенесары Атбасарская и Кургальджинская волости - по полторы тысячи. В приказе по волостям, тут же написанном Есиркегеном, особо указывалось, что принимать в счет этого чрезвычайного налога следует лишь высокопородных и молодых лошадей.
Разослав приказ по волостям, Конур-Кульджа принялся готовиться к поездке в Омск. Вскоре приехал Жанадил, который был послан переселить аулы старших жен ага-султана - Кайнисы и Аккагаз - на нижнее течение Есиля. Кроме того, Конур-Кульджа срочно вызвал к себе ага-султанов: Каркаралинского округа - Жамантая Тауке-улы, Кокчетавского округа - Зильгару Каратока-улы и Аманкарагайского округа - Чингиса Вали-улы. Он хотел, чтобы все эти влиятельные люди сообща потребовали у генерал-губернатора быстрых и решительных действий против Кенесары. Только войска и пушки могли повлиять теперь на ход событий…
Если же в Омске снова начнут медлить, ага-султан решил начать прямые переговоры с Кенесары. Это, конечно, трудно, но вполне возможно. Вечная вражда все равно останется между ними, но мир был бы сейчас выгоден обоим. Кенесары в своих целях хочет объединить казахов, и, если преклонить перед ним голову, он вынужден будет считаться с этим…
* * *
"Мужи не помирятся, пока не поссорятся. Дай твою руку, тюре, и я буду верно служить твоим предначертаниям!.." Так он скажет, придя к Кенесары со своими туленгутами. А когда появится удобный случай, то вблизи его легче использовать. Той же самой рукой стиснет он горло врага… О всемогущий Аллах, дай ему только дожить до этого светлого дня!
* * *
Однако соседние ага-султаны задерживались. От одного за другим приходили письма: в округах смута и стало опасно выезжать из охраняемых солдатами приказов. К просьбе же его о присылке войск они единодушно присоединились. И еще советовали использовать наступающую зиму для борьбы с мятежниками. Зимой действия конных масс ограничены, к тому же Кенесары наверняка распустит на зиму по домам своих сарбазов и останется с тремя-четырьмя сотнями телохранителей и батыров…
Только получив эти ответы, понял Конур-Кульджа, насколько опасным стал Кенесары, но не испугался, а разъярился… Трусы они, трусы! Но это их не спасет. Насколько он знает Кенесары, тот прикончит их по очереди, каждого в собственной берлоге…
Есиркеген, выполняя все распоряжения ага-султана, внимательно приглядывался к нему. Рассказы о подвигах батыров Кенесары, обрастая легендарными подробностями, передавались из уст в уста, и он не мог пройти равнодушно мимо них. Молодые джигиты давно уже бредили этими подвигами, и многие из них готовы были устремится в войско мятежного султана. На Есиркегена к тому же влиял его дед Масан, в определенной степени симпатизировавший Кенесары. Да и сам Жамантай в последнее время не проявлял себя прямым врагом Кенесары, а предпочитал отмалчиваться. Люди же вокруг, особенно сверстники Есиркегена, открыто хвалили мятежников.
Когда Конур-Кульджа предрек, что Кенесары передушит врагов каждого в своей берлоге, Есиркеген невольно нахмурился. Заметивший это ага-султан с удивлением воззрился на него. Мог ли он знать, что именно из русских школ, в одной из которых учился племянник его младшей жены, и выйдут в будущем как раз самые опасные люди - революционеры, а Есиркеген будет одним из них…
Десять джигитов сопровождали ага-султана в Омск. Хотели выехать до полудня при хорошей погоде, но подул холодный ветер из Сары-Арки, и небо стало заволакивать тяжелыми тучами. К Конур-Кульдже вошел телохранитель:
- Ага-султан, к вам какой-то человек!
- А откуда он?
- Отказывается назваться и желает говорить только с вами…
- Впусти, но оружие отбери!
* * *
С тех пор как убили Чингиса, он стал бояться незнакомых посетителей. Кенесары мог подослать к нему убийцу в любой момент, и теперь каждого, входящего к ага-султану, обыскивали.
Конур-Кульджа ожидающе смотрел на дверь. Вошел бледный худощавый джигит с синими глазами. Есиркеген вздрогнул от неприятного холодного взгляда вошедшего.
- Ассалаумагалейкум! - склонился тот в поклоне.
- Уагалейкумассалям… Говори, зачем пришел!
Это и был Самен, тайный человек Ожара…
Конур-Кульджа понял это, мельком взглянув на пояс джигита. Нож и чакча висели у него слева, а не справа, как обычно. Есиркеген перехватил взгляд ага-султана и удивился.
- А где же сам хозяин? - спросил Конур-Кульджа.
- Сам он в отряде Байтабына и не мог приехать даже на день…
Джигит не стал продолжать и показал глазами на Есиркегена. Но Конур-Кульджа разрешающе махнул рукой:
- Говори, это свой человек, родственник…
- Важное сообщение! - Джигит явно был взволнован. - Кенесары послал против вас два сильных отряда во главе с Агибаем и Байтабыном. Отряд Агибая уже в ущелье Каражар и завтра выступает на Каркаралы. Они хотят угнать табуны ага-султана Жамантая. Кенесары зол на него за то, что колеблется…
- А куда идет отряд Байтабына?
- Я в отряде Агибая… Отряд Байтабына идет позади и будет к рассвету здесь. Кенесары послал его за вашими оставшимися лошадьми.
Конур-Кульджа побагровел.
- Сколько же их?
- Человек по сорок в каждом отряде.
- И всего столько-то! - грозно нахмурился ага-султан. - Совсем обнаглел этот разбойник. Нет, пора показать им, что со мною шутки плохи… Говоришь, они в ущелье Каражар?
- Да, завтра мы идем на Каркаралы, а они - сюда. Немного времени выделяется для отдыха…
Конур-Кульджа кликнул рассыльного и велел вызвать начальника туленгутов Асылгерея.
- Они знают, где пасутся мои лошади? - снова обратился он к Самену.
- Знают все… Мне тот сказал, кто послал.
Есиркеген теперь все понял. Значит, в стане Кенесары есть глаза и уши ага-султана. Но что это за люди, он не решался спросить.
- Где думает Байтабын отыскать моих лошадей? - спросил Конур-Кульджа, все еще не веривший, что мятежники смогли разгадать его хитрость.
- На Есиле, где поворот к Иртышу.
Конур-Кульджа грязно выругался.
- Как все же узнали они про это?
- Тот человек сам не мог вырваться из отряда. У меня к вам есть еще одно дело.
- Можешь говорить! - еще раз разрешил Конур-Кульджа.
- Где-то здесь скрывается в камышах некий Абдувахит, Кенесары велел ему принести вашу голову…
Ага-султан подскочил от испуга:
- Какой Абдувахит?
- Ваш бывший туленгут. - Самен оскаблился. - У него дочь по имени Кумис…
Земля слухом полнится. Есиркеген уже слышал краем уха историю насилия над Кумис. К тому же еще в прошлом году,отправляясь на учебу и проезжая владения Конур-Кульджи, он обратил внимание на красивую дочку туленгута. Есиркеген даже попросил у нее напиться кумысу и долго не хотел уезжать от их юрты. Когда донеслась до него весть об этом насилии, он почувствовал себя так, словно надругались над его сестрой. И вот теперь приходится сидеть рядом с этим насильником и выполнять вдобавок все его приказания!.. Дорого дал бы юноша, чтобы бросить в лицо ага-султану все, что он думает о нем…
Вошел начальник туленгутов ага-султана, высокий черноусый Асылгерей. Конур-Кульджа подробно пересказал все услышанное от Самена и приказал немедленно выступать в ущелье Каражар.
- Самое главное - не пропустить Агибая в сторону Каркаралы и захватить его врасплох на месте! - Ага-султан опустил волосатый кулак на ковер. - А о нашей помощи расскажет Жамантаю вот этот юный джигит, Есиркеген.
Есиркеген молча кивнул.
- Расскажешь ему все, что слышал. - Конур-Кульджа теперь обращался прямо к Есиркегену. - Пусть знает, кто враги его, а кто друзья. И предупреди: если Кенесары взялся за него, то уж не остановится. - Он снова повернулся к Асылгерею: - Засядь с сарбазами на пути к табунам. Окружи отряд Байтабына, и чтобы ни один не ушел живым! Пока я возвращусь, разыщи и посади на цепь Абдувахита. Наказывать буду сам!
- Может быть, отложите на время поездку в Омск, мой султан… - В голосе начальника слышалась неуверенность. - Под вашим водительством мы бы скорее справились с ними…
- Если вы не рискуете сразиться с какой-то полусотней разбойников, то зачем тогда оружие носите! - возмутился Конур-Кульджа, но было хорошо видно, что он до смерти напуган известием о прятавшемся в тугаях Абдувахите.
Препоручив все важные дела Асылгерею, Конур-Кульджа, несмотря на непогоду, в тот же день отправился в Омск. По дороге он дважды в день менял лошадей у таких же, как он сам, богатых соседей и на четвертое утро был уже на месте.
Часто бывал Конур-Кульджа в этом городе, не раз встречался здесь с именитыми царскими сановниками. Два таких случая были особенно ему приятны. Первый произошел в 1829 году, или в год коровы по-казахски, когда праздновали сорокалетие Омской школы военных толмачей. Сам Сперанский, автор положения о сибирских киргизах, присутствовал на торжестве. Первое офицерское звание штабс-капитана присвоено тогда было Конур-Кульдже. Теперь он подполковник…
Второе, что запомнилось ему, было открытие Омского кадетского корпуса в позапрошлом году. Огромное четырехэтажное здание все сияло огнями. Князь Горчаков выделил Конур-Кульджу из всех ага-султанов, дважды прошелся с ним под руку через весь ярко освещенный зал. Другие ага-султаны чуть не лопались от зависти.
Статные, безупречно одетые офицеры кружили в вальсе своих дам. Князь перевел взгляд на группу одетых в одинаковую форму казахских юношей - сыновей всех этих приглашенных биев и султанов.
- Через двадцать пять лет они будут такими же блестящими офицерами! - сказал он. - Все киргизы станут другими…
Конур-Кульджа, хоть и соглашался всегда с начальством, на этот раз не мог скрыть своего сомнения:
- А если казахи не захотят?
Князь посмотрел на него жестким взглядом:
- Что значит не захотят, мой дорогой? - Вы - человек просвещенный и понимаете пользу своего народа. Цивилизацию чаще всего приходится вбивать палками, как делал на Руси великий Петр…
Конур-Кульдже понравился ясный и прямой ответ князя Горчакова. Ему растолковали, что такое цивилизация, и акмолинский ага-султан подумал, что с малых лет служит ей. Во всяком случае, при этой самой цивилизации удобней всего будет ему, Конур-Кульдже. Не надо только быть дураком и ссориться с начальством. А чернь и следует держать в черном теле. Он это хорошо понимал…
Сейчас, подъезжая к Омску, Конур-Кульджа вспомнил старую легенду о Чингисхане. Будто спросил тот однажды у своих приближенных, какое самое высшее наслаждение для человека. "Охота за лисой с беркутом на руке!" - ответил один батыр. "Обнять свою возлюбленную!" - сказал другой. "Править народом с золотого престола!" - решил третий. "Все вы ошибаетесь, - сказал "Потрясатель вселенной". - Самое высокое наслаждение для человека - победить своего врага, отобрать у него все, повести на поводу, как собаку, и на его глазах насладиться его женой и дочерьми!"
Что же, правду сказал великий предок. Но готов ли он, Конур-Кульджа, умереть сразу после того, как наступит на голову Кенесары и подомнет под себя его старшую жену Кунимжан? Ту самую, что отобрал у него Кенесары…