И если в самом начале она держалась, как подобает разумной женщине – то есть была тиха и предельно незаметна, а если и действовала, то через свого драгоценного супруга, теперь в нее вселился семейный демон бунтарства, и очень скоро вчерашняя рабыня, а ныне жена тетрарха Перии, она возглавила партию, к которой быстро примкнула любящая скандалы Дорида, последняя обнаглела до такой степени, что в открытую оскорбляла не только жен царя, но и его дочерей. Цель тайной организации была любым возможным путем покончить с Иродом, и возвести на трон уже давно заждавшегося Антипатра. Попытались привлечь к тайным сборищам Саломею, которая дружила с Дорис и одно время открыто поддерживала племянника, но, та побоялась идти против брата, и донесла ему о заговоре. Когда же царь явился во главе дворцовой стражи, дабы накрыть заговорщиков, их не оказалось в условленном месте. Скорее всего, предавшую цареубийц Саломею, в свою очередь, предал кто-то доселе неизвестный мне.
Впрочем, ни кто не говорит о том, что, испугавшись иродова гнева, смутьяны не переменили место тайных встреч, где продумывали и расставляли по местам детали будущего покушения. На людях они делали вид, будто бы ненавидят друг друга, женщины отворачивались, скрещивали пальцы или плевали в сторону уходящих, мужчины дошли до более серьезных оскорблений. Но все это было суть обыкновенное лицедейство, и Ирод не поверил происходящему и вскоре созвал собрание друзей и родственников, на котором обвинил жену Фероры, не хочу даже произносить ее имени, в том, что она применив колдовство обольстила Ферору, отвратив его от старшего брата и заставив любить только себя.
Подобное обвинение казалось смехотворным в глазах людей способных организовать убийства и сеющих вражду и смуту. Поэтому Ирод тут же обвинил ее в непочтительном отношении к его дочерям. При этом царь не посчитал нужным обвинить злодейку в главном преступлении – подстрекании к убийству. Но, тут уж нужно знать Ирода и его слабость к своей идумейской родне. Он явно перетрусил обвинять возлюбленную брата в преступлении, за которым, должны последовать арест и казнь, так как боялся утратить навеки расположение своего взбалмошного и более чем недостойного младшего брата.
В довершении речи Ирод предложил Фероре отказаться от жены, на что тот как всегда в своей визгливой манере сообщил высокому собранию, что скорее уж откажется от собственной жизни, нежели от своей любимой. Схватил за руку супругу, и не объясняя больше ничего и не дослушав царя, Ферора выволок ее из зала.
Позже царь будет неоднократно спокойно и рассудительно или гневно с угрозами требовать, чтобы брат развелся с женой, но всякий раз Ферора ответит ему отказом.
Не представляя, что делать дальше, и как уладить миром это дело, Ирод строжайшим образом запретил Дориде, ах, я все-таки упорно называю ее про себя Дорис, а так же Антипатру, посещать дом Фероры, дабы никто уже не мог обвинить их в тайных собраниях и плетениях заговоров. Последнему он выдаст неслыханную сумму в сто талантов, в качестве компенсации, за отказ от общения с родным дядей.
Сам же Ирод не оставит попыток вразумить брата, все еще надеясь, что тот войдет в разум и отличит зерна от плевел. Тот же неизменно отказывался, оскорбляя царя и чуть что убегая прочь, как это он делал в детстве и отрочестве. Так что в один из дней, Ирод не выдержит и в сердцах выгонит обоих из своего дворца, после чего Ферора уедет в Перию, поклявшись не возвращаться ко двору, пока там Ирод. "Одна только смерть, способна отныне примирить нас", – скажет Ферора.
Глава 35
К увещеваниям брата, все еще надеясь развести его с супругой, Ирод прибегал множество раз, активно обращаясь за помощью к друзьям Фероры и уважаемым жителям Иерусалима. А то, являлся к нему в сопровождении небольшой свиты, как частное лицо. Несколько раз еще до бегства Фероры в Перию, где он был назначен тетрархом, Ирод вспоминал и о моей скромной особе, в полудетской надежде, что римляне-де могут все. Увы, это было и остается всеобщим заблуждением. К моменту, когда Ирод всерьез занялся разводом брата, ему было уже шестьдесят восемь, отпущенной богами жизни оставалось всего два года.
Однажды, когда мы в сопровождении нескольких доверенных телохранителей добрались до дома Фероры, оттуда выходил, кутаясь в длинный потертый плащ человек, фигура и походка которого показались мне знакомыми. Впрочем, проживая большую часть жизни в Иудеи и Себастии это было и не удивительно. Занятый обсуждением с царем ремонта одного из залов храма, возможно, я и не обратил бы должного внимания на гостя Фероры, не носи он под старым грязным плащом попрошайки роскошную, выбеленную до боли в глазах одежду, которой он сверкнул, когда пола плаща зацепилась за куст шиповника.
Шиповник – дикая роза. С определенного времени, я начал доверять этому растению. Считаю, что в этих сильных неприхотливый цветах скрыта душа моей несчастной Абаль.
Я схватился за оружие, но стража Ирода оказалась проворнее, незнакомец был тотчас же задержан и приведен к царю.
– Антипатр?! – воскликнул Ирод, сдвинув седые брови к переносице. – Не тебя ли я заклинал, ни под каким видом не приближаться к дому этой женщины?
В ответ Антипатр заблеял что-то невразумительное, шел, мол, задумался и сам не заметил куда попал. Думал, здесь живет кто-то из его дружков, а оказалось…
Словно сто талантов не сумма для этого повесы!
Впрочем, нищенский плащ надетый поверх дорогой одежды говорил сам за себя, обличая престолонаследника в бесстыдной лжи.
– Ступай. С тобой я разберусь дома, – нетерпеливый жест. Антипатр попятился, явно желая еще что-нибудь добавить. Но его уже не слушали.
– Давай быстрее зайдем в дом и узнаем, что оставил там этот хитрец? – озорно заглядывая мне в глаза, предложил Ирод.
Почему непременно "оставил"? как будто бы не мог просто зайти?.. впрочем, Ирод умел удивлять.
В доме нас уже заметили, но царь, отпихивая пытавшихся задержать его на пороге слуг и рабов, летел вперед собственной стражи. Ощущая охотничий азарт и подстегиваемый жгучим любопытством.
И действительно, встречающий нас в атриуме дома Ферора был еще более взъерошен и растерян, нежели обычно. Ворвавшись, мы успели заметить край расшитой накидки, которую любила носить жена тетрарха. Скорее всего, она всего лишь пыталась скрыться с глаз ненавидящего ее царя, но возможен и другой вариант развития событий. Как нечаянно догадался Ирод, Антипатр передал нечто своему дяде, а тот, услышав, о внезапном визите царя, сунул ценность жене.
Хотя, растерянный вид тетрарха мог всего лишь указывать на его смущение. Сказал же Ирод, чтобы Антипатр не переступал порог его дома, а теперь попробуй докажи, что вместе тайные делишки не обделывали.
– Если эта мразь утащила что-нибудь из украшений царицы, которое приволок сюда мой наследничек, мы легко найдем похищенную ценность и тогда я с чистой совести запорю стерву до смерти. – Толкнул меня к лестнице ведущей на второй этаж царь.
– А если не найдем? – Я с сомнением оглядел набитый старым хламом атриум. – Мы ведь даже не знаем, что именно искать. Неужели ты хочешь, чтобы брат имел повод поносить твое имя на рыночных площадях?
– Ты как обычно прав, Квинт. Но только, бог знает, какого труда мне стоит сдержаться.
Мы поговорили несколько минут с Феророй, как хозяин дома он был вынужден оказать нам гостеприимство, но было заметно, насколько несвоевременна эта встреча.
Служанки принесли ароматную воду для омовения. Ирод слегка окунул унизанные перстнями пальцы, потрепав по щечке неуклюже заигрывающую с ним девицу. Ферора мыл руки тщательно, долго оттирая пальцы, словно собирался не садиться за стол в своем доме, а врачевать чью-то рану.
Наконец мы расселись на удобных сигмах на которые для большего удобства были наброшены пухлые подушки с вышитыми на них гроздями винограда.
– Гляди, Ферора, а у тебя вся борода в каком-то порошке, – сощурился Ирод.
– По-рош-ке… ни какого по-рош-ка! Что ты?! Что ты?! Злые духи помутили тебе разум, – затараторил Ферора отчего-то сильно заикаясь, – истинно говорю тебе – злые духи. А это халва. Обычная халва. Вот, смотри, я ем ее, ем ее! Вот! И еще вот! – с этими словами, он принялся засовывать в рот бороду, обсасывая с нее сахар. – Это было необычное зрелище, но, пожалуй, еще больше меня изумили испуганные глаза тетрарха. Не к лицу мне – "Черному пауку" и "тайных дел мастеру" подбирать подобные сравнения, но в этот момент Ферора, как ни кто другой походил на пойманного, за подрезанием чужого кошелька, воришку "базарника".
– Да мне безразлично, хоть бородой, хоть задницей ешь свою халву! Я совсем о другом хотел поговорить. – Оттаял первым Ирод.
Честно говоря, я, убейте, не помню, о чем они в тот день спорили. Да это и не важно. Через неделю, или через месяц, но, как я уже писал, Ирод устал уговаривать не желавшего слушаться младшего брата, и, обозвав его ослом, и македонцем, что за неимением вкуса и чувства прекрасного может только овец трахать, Ирод выгнал и Ферору и его ненаглядную из дворца.
Ферора отправился в Перию, и одновременно с этим Антипатр повез завещание Ирода, в котором значился наследником он, и следующим претендентом юный Ирод. Как выяснилось позже, это совпадение не являлось случайным, а было частью великолепно продуманного плана.
В то время Ирод кинул меня и Николая Дамасского на переговоры о возвращении долга министром арабского царства Силлаем, из-за чего я упустил слух о странной болезни Фероры, приключившуюся с ним сразу же после того, как мы с царем покинули его дом. Возможно, я бы и не вспомнил о несерьезном пищевом отравлении, которое опознал спешно вызванный к приболевшему тетрарху дворцовый лекарь, если бы не опасался, что кто-нибудь воспользуется совпавшим с моментом отравления визитом царя. На лице тетрарха, во всяком случае, после его полного излечения, остались безобразные следы от язв, что могло указывать на сильный яд.
Вообще, вот все говорят, что Ирод был тираном и кровожадным чудовищем. Мол, велел задушить свою жену царицу, казнил их совместных сыновей. Лично я не считаю его таким уж зверем. Что до жены, то Ирод не без основания подозревал ее в измене. А в Иудее неверных жен во все времена забивали на улицах камнями, так что можно сказать, легко отделалась. Что же до сыновей… то тут, и я, что уж греха таить постарался, и Саломея золотую ручку приложила, так что…
Я говорю о другом, вскоре после последнего скандала между братьями и отъезда Фероры в его тетрархию, Ирод впервые серьезно заболел. Его тело покрылось нарывами, которые то и дело лопались, заливая постель кровью и гноем, горло обложило до такой степени, что несчастный с трудом мог произносить слова. Все считали его живым покойником, Антипатру доложили в Рим о смертельной болезни отца. В эту пору, изнемогая от боли, Ирод посылал и посылал за братом, умоляя его явиться попрощаться с ним и получить последние распоряжения – воля умирающего – закон. Но Ферора был верен своей клятве, и отказался посетить страдающего брата.
Глава 36
– … Александр и Аристобул… сейчас… только что… Саломея, за что?!
Я подскочил к царскому ложу, опустившись на колени, потрогал лоб умирающего. Жар. Бред.
– …Александр. Я не избавился от этого отцеубийцы, меня предали, Квинт, предали…
– Кто предал тебя? – Я отыскал глазами кувшин и налил в чашку, по привычке, пригубив ее первым.
В углу зашевелилась тень. Должно быть, служанка… я не стал разглядывать, помогая царю приподнять голову. Он сделал пару судорожных глотков, снова повалившись на подушки.
– О, дети, дети мои! Александр… – из груди Ирода вылетел приглушенный стон, – они предали меня. Сказали будто бы Александр мертв, а он приходил сегодня ко мне с мечом. Он жив – говорю я тебе, как и его мать, которая только что стояла здесь же, где теперь ты. Я давно простил ее измену, ее вероломство, а она нет. Не хочет возвращаться царицей, а я специально после нее ни одну из своих жен не ставил царицей. Для нее паскуды место берег, украшения ее, одно к другому, ждут хозяйку. Может и роздал кое что, Дорида потаскала, но да побрякушки все это, шелуха.
Мариамна – она и без цацек царица, навсегда царица…
– Мариамна мертва. Аристобул с Александром тоже.
Подошедшая служанка подала мне намоченную в ароматной уксусной воде тряпку и я протер Ироду лицо.
– Они мертвы, великий царь. Да усладятся медом их души.
– Медом? – Ирод скрипуче засмеялся, – сказал, медом. Бедная моя Мариамна. Купание в меду, в золотом аду… не пошли ей в прок. Врали египетские свиньи, что красота царицы не пострадает, и будет вечной. Видел бы ты друг Квинт… Старый друг. Я знал, что Саломея солгала мне. Знал, и все равно отдал приказ умертвить мою царицу. Потому что так любил ее, так… невозможно, нечеловечески любил! Человек не может вот так, царь не имеет права. Ради нее я мог сравнять с землей, а затем заново отстроить свое царство. Она была госпожой Иудеей. Я был весь полон ей, я принадлежал ей, а она…
Золотые ткани тонкие, браслеты, ожерелья, диадемы, кольца, перстни. Я ведь не умею сочинять стихов, пишу только воспоминания, возвожу крепости…
Золотая патока, мед, сладкий запах. У нее был сладкий запах при жизни, и после смерти она стала еще слаще…
Я не мог наказать свою собственную сестренку, малышку Саломею, которую поклялся защищать. Хоть она во всем и виновата. Золотом шитое платье, черный покров тайны. Я сам во всем виноват, моя сестра… ш-ш-ш, – Ирод поднес палец к губам и вдруг не удержался и запечатал себе рот звонким шлепком.
Какое-то время я слышал лишь стоны.
– Я мог не слушать. Я царь, а не глупый мул, которого водит за веревку хитрая золотая девочка. А ведь Саломея золотая, сестренка моя неразумная. Я и только я убил Мариамну. Думал, что тогда любовь перестанет проделывать со мной свои штуки и я освобожусь. Как же… Ты помнишь, друг Квинт, в Аскалоне ты уступил мне девушку?
Я напрягся.
– Не помнишь. Ты нашел ее в пустыни, и затем… – Ирод зашелся в скрипучем кашле, и я снова взял тряпку, обтирать ему лицо.
– Помню, великий царь.
– Ее имя было Абаль. И я очень виноват перед тобой, перед ней, перед вами. Я забрал у тебя рабыню, потому что она была хороша, и я подумал, что развлекусь с ней в Аскалоне, но… тогда я был женат на Дориде, на Идумее, и мечтал о госпоже Иудее. Абаль пошла за мной и возлегла тихая, покорная. Только глаза ее были красны. Тогда я думал, что любая женщина может стать моей. Только Абаль была не со мной. Она все время думала о тебе, потому что любила тебя и мечтала, что когда я наиграюсь с ней, ты примешь ее назад. Так же и Мариамна. Она оскорбляла меня своей молчаливой покорностью и постоянно изменяла мне в мыслях. Госпожа Иудея жаждала других любовников, другого мужа. Она плакала о временах Хасмонеев и умирала от отвращения в объятиях простого Идумея. Моя мать была царского рода, мой дед из семьи вождей Идумеи. Но все это ничто в сравнении с ее родом – родом царицы Мариамны, царицы Иудеи.
И я убил Мариамну, задушил свою царицу. Единственную из женщин.
И Абаль – простую рабыню мечтавшую вырваться из моих объятий, чтобы оказаться в твоих. Я не мог перенести такого унижения. Я избавил ее от себя, как она и того желала, но вместо тебя, ее ждали другие. Я справлялся потом о ее жизни, о своей подлости. Узнавал, смаковал, ужасался. Какое-то время я тешил себя мыслью, что отомстил гордячке, но на самом деле я всегда знал, что совершил гнусность. Поэтому, когда мне донесли о твоей связи с Саломеей, и когда я увидел ее счастливое личико, я не посмел… я просто не мог подменить ее радость горем. И даже потом, когда вы были так неосторожны, что… тогда я решил наказать Саломею, наказать всех тех, кто завидовал и ненавидел мою царицу. Но месть моя была особой, месть моя была изысканным блюдом для меня одного.
Помню, как, уже послав лакомство сестре, я сидел в Антонии, забившись в угол рядом с ее гробом. Потирая от удовольствия ладони, а потом, стуча зубами от страха. Вдруг подумалось, что приставленный к царице египтянин соврал, Саломея отравилась и…
Несколько раз я порывался послать гонцов в Хеврон, или даже броситься к ней сам. Но я только плакал, только уговаривал себя, что если сестра отравилась медом, то я уже все равно ничего не смогу поделать.
А потом, я вдруг испугался, что когда Саломея умрет от трупного яда, обвинят меня. Я же в открытую послал ей эти кувшины.
Потом я бросился к саркофагу, и зачерпывая ладонями пил сам…
Я пил мед, и мне казалось, что я открыл тайну жизни. Из золотого омута на меня смотрела царица, и я хотел выпить весь-весь мед, всю-всю смерть, чтобы она снова была живой. Она уже дышала и поднималась навстречу моим мольбам, моим губам! Она… – Ирод заплакал. – Саломея не умерла. Возможно, она и не пригубила меда, сочтя мой подарок подозрительным, а я…
Как видишь, я тоже не помер, а Мариамна, моя царица… не ожила.
Я невольно стиснул зубы, вспоминая мед. В тот день Ирод вдруг ни с того, ни с сего прислал сестре прелестные кувшины с медом… стоп! Что он сказал "Антония" саркофаг, мед…
С трудом сдержал рвотный спазм и поспешил оставить, вновь потерявшего сознание царя, в который раз жалея, что не могу отважиться на честную месть. Не могу, пока рядом со мной Саломея, пока дети… пока…
Глава 37
Я готовился к встрече с престолонаследником, чтобы, наконец, умертвить его, ведь ни для кого не секрет, что его дружба с Саломеей закончилась после ее доноса брату, и теперь ее могла ожидать незавидная участь. Но Ирод неожиданно пошел на поправку, и, встав на ноги, первым делом велел известить об этом брата, похваляясь явиться к нему в Перию, дабы он поглядел, что может бог.
Я уже говорил, что, Ирода вели по жизни очень сильные, могущественные боги, чего нельзя сказать о Фероре. Единственным сокровищем, которого был нежно любящий и вечно прощающие его брат, против которого он во все времена носил камень за пазухой.
Не имея сил тот час по избавлению от хвори, отправиться в гости к младшему брату, Ирод отправил вместо себя Ирода младшего, который в это время ходил у него в милости.
И вот же судьба, едва посольство во главе с юношей Иродом ступило на территорию Перии, и глашатаи побежали перед торжественно одетыми придворными и высоким посланником царя, крича о прибытии Ирода, в доме Фероры произошел странный случай. Вполне здоровый и цветущий до этого тетрарх, я пишу это, по словам прислуги и рабынь, пытанных затем царем, вдруг побледнел и рухнул на пол. Его глаза вытаращились, из горла вырывался хрип. Так что ко времени, когда племянник оказался перед воротами дома своего горячо любимого дядюшки, оттуда уже раздавались жалобные крики и призывы о помощи.
Ферора был при смерти, и лишь вид юного Ирода немного успокоил его, временно вернув душевное спокойствие, так что, он даже позволил рабам уложить себя на кровать, и лекарь, осмотрев его, назначил промывание желудка.