Было ли у Наполеона при этом поспешном возвращении в Париж из победоносного похода в Египет заранее обдуманное намерение низвергнуть правительство и заменить своим личным произволом существующий государственный строй? Ничего подобного! Бонапарт был великим фантазером. Перед ним мелькала возможность перемены режима в виде гипотезы восстановления империи Карлов-вингов, и он подчинял события осуществлению этих утопических затей.
Переворот 18 брюмера был предписан общественным мнением, а исполнен Наполеоном. Директория утратила доверие; Франции же надоело это самовластие неспособных правителей. Страна не отдавала себе ясного отчета в том, что она хочет, но настоятельно хотела чего-то. Если бы Бонапарт не решился на отчаянный шаг, на ту же самую попытку отважились бы Ожеро, Бернадотт или Моро.
Наполеон сгруппировал вокруг себя настоящий главный штаб, блестящий и доблестный. В состав его входили Ланн, Мюрат, Бертье, Мармон, затем законоведы, склонявшие юриспруденцию перед силой, как Камбасерес, и мастера удить рыбку в мутной воде, как Фушэ и Талейран. Оба брата Наполеона, Люсьен и Жозеф, действовали энергично в его пользу, особенно Люсьен, состоявший членом собрания пятисот.
Заговор составился без больших предосторожностей. В нем участвовали все или около того.
18 брюмера (9 ноября) 1799 года в шесть часов утра все генералы и старшие офицеры, созванные Бонапартом, собрались в его доме на улице Победы под предлогом назначенного смотра войск. Тут находились все шестеро адъютантов французской национальной гвардии: Моро, Макдональд, Мюрат, Серюрье, Андреасси, Бертье и осторожный Бернадотт, единственный, явившийся в штатском платье.
Отсутствовал один важный генерал.
Бонапарт с беспокойством заметил это и спросил у Мармона:
– Где же Лефевр? Разве он не желает примкнуть к нам?
Как раз в ту минуту доложили о приходе генерала Лефевра. Этот храбрый супруг маркитантки Сан-Жень пошел далеко. Бывший французский гвардеец, поручик милиции, капитан северной армии у Вердена, Лефевр сделался теперь генералом и командиром 17 военной дивизии, т. е. губернатором Парижа. Будучи капитаном 13 полка легкой пехоты в бою при Жемапе, он затем был произведен в батальонные командиры, потом назначен командиром полубригады и, наконец, бригадным генералом в мозельской армии под начальством своего друга Гоша. 10 января 1794 года его повысили до звания дивизионного командира и передали ему командование бессмертной армией Самбрэ-Мёз после смерти Гоша. Под Флерюсом, под Альтен-кирхеном он вел себя героем. После командования дунайской армией Лефевр сделался кандидатом в директорию, но его кандидатура была отклонена из-за крайне республиканских мнений и военного звания доблестного патриота. Содействие Лефевра в качестве главнокомандующего парижской армией было, пожалуй, необходимее всего для Успеха планов Бонапарта. Между тем он не был уведомлен о намерениях будущего повелителя Франции. В полночь, узнав о том, что происходит передвижение войск, Лефевр вскочил на коня и объехал город. Удивленный при виде кавалерии, готовой без его приказа к выступлению неизвестно куда, он строго потребовал отчета у командира Себастьяна, но тот отослал его к Бонапарту. Таким образом, почтенный Лефевр явился к генералу весьма не в духе.
Увидев его, Бонапарт бросился к нему с распростертыми объятиями.
– Ах, старина Лефевр, – дружески воскликнул он, – как поживаешь? А твоя жена, добрейшая Екатерина? По-прежнему душа нараспашку и бойка на язык, не так ли? Моя супруга жалуется, что редко видит ее.
– Моя жена жива и здорова, благодарю вас, генерал, – весьма холодно произнес Лефевр. – Но в данную минуту речь идет не о ней…
– Послушайте, Лефевр, дорогой товарищ, – перебил его Бонапарт ласково и с добродушным видом, который он умел принять в случае надобности, – вы – один из столпов республики; неужели вы допустите, чтобы она погибла в руках адвокатов? Постойте, вот сабля, которую я носил у пирамид: дарю ее вам в знак моего уважения и доверия.
И Наполеон подал Лефевру, колеблющемуся и польщенному, великолепную саблю с рукояткой, осыпанной драгоценными камнями, палаш Мурада-бея.
– Вы правы, – ответил внезапно успокоившийся Лефевр, – кинем адвокатов в реку! – И он опоясался саблей пирамид.
Переворот 18 брюмера совершился – директория была свергнута.
Вечером этого решительного дня, снова изменившего судьбу Франции, Лефевр, целуя жену, сказал, наполовину вынув из ножен подарок Бонапарта:
– Вот это, Екатерина, турецкая сабля, годная только для парада или на то, чтобы колотить ею плашмя по адвокатским спинам. Мы оставим ее в ножнах. Она будет напоминать нам только о дружбе генерала Бонапарта, такого же выскочки, как мы с тобою, милая женушка!
– Так ты не будешь сражаться этой прекрасной саблей? – спросила Сан-Жень.
– Нет! Чтобы защищать отечество, колотить австрийцев, англичан, пруссаков, повсюду, куда вздумает вести нас Бонапарт, – хоть в тартарары, у меня есть моя сабля Самбрэ-Мёз, которой с меня достаточно!
И, привлекая к себе свою славную жену, которую он любил все так же пылко, как и 10 августа 1792 года, генерал Лефевр запечатлел на ее пухлой щеке долгий поцелуй, откровенный и чистый, как его боевая сабля.