– Не думаете ли вы, господа, что, отдавая должное человеколюбивым чувствам его светлости герцога Брауншвейгского, вам все-таки не мешало бы отсрочить свой ответ… хотя бы для того, чтобы позволить герцогской артиллерии оказать нашему городу честь несколькими снарядами?
Человек, так внезапно возвысивший голос, был барон Левендаль.
Нейпперг узнал своего соперника. Кровь ударила ему в лицо; он сделал инстинктивное движение, точно хотел броситься к барону, чтобы вызвать его. Однако граф сдержался: в данный момент он был посланником, ему предстояло выполнить важное поручение; он не принадлежал себе. Одновременно с этим у него мелькнула мысль: если барон Левендаль находится в Вердене, не тут ли и Бланш де Лавелин? Но где можно с ней встретиться? Где повидать ее? Где поговорить с ней? Вдруг у графа возникла смутная надежда, что барон, пожалуй, сам, без своего ведома, невзначай, укажет ему убежище Бланш. Значит, надо было прикидываться бесстрастным, ждать, отыскивать.
Довольно оживленный шепот последовал за речью Левендаля в зале ратуши.
"Куда суется этот откупщик? – перешептывались между собой горожане. – Разве у него есть собственные дома, мастерские, склады товаров в городе? Разве он понесет имущественный ущерб? Раз мы знаем, что вооруженное сопротивление невозможно, как это признано начальником инженерной части, зачем же тогда доводить до кровопролития, устраивать бесполезную бойню народа? И с какой стати подвергать недвижимое имущество действию артиллерийского огня?"
– Наше население благоразумно и боится ужасов осады, – сказал президент, – предложение барона Левендаля было бы поддержано только жалким сбродом. Вдобавок почти вся крикливая голытьба успела покинуть город… Эти бездомные горланы бежали в сторону Тионвиля и там обрели какое-то ничтожество под стать себе, некоего Билло-Варенна, который пошлет их в огонь. Будем надеяться, что этой доблестной рати никогда больше не вернуться в Верден. Господа, намерены ли вы следовать по их стопам? Есть ли у вас охота быть расстрелянными картечью?
– Нет-нет! Не надо бомбардировки! Подпишем сейчас условия капитуляции! – крикнуло двадцать голосов, и самые усердные, вооружившись перьями, обступили президента, требуя, чтобы он дал им поскорее приложить свою руку к проекту капитуляции, составленному заранее, с самого объявления о прибытии австрийского уполномоченного.
Нейпперг молча наблюдал за этим собранием, которое из мирного грозило превратиться в бурное.
Барон Левендаль между тем снова занял свое место поодаль от прочих.
– Сочтем, что я ничего не говорил, – с досадой пробормотал он.
Президент уже взялся за перо и отыскивал глазами место, где ему подобало поставить свое имя на проекте капитуляции, затрагивавшем честь города, когда послышалась вдруг отдаленная ружейная пальба. В то же время барабан на городской площади забил сбор, а под окнами ратуши грянула лихая песня волонтеров.
X
Все вскочили с мест в неописуемом смятении. Те, кто не так перетрусил, подбежали к окнам.
Город казался иллюминированным, словно в праздничный день. На площади горели факелы, и в их красноватых отсветах женщины и дети хлопали в ладоши и водили какой-то фантастический хоровод. Добровольцы Майен-э-Луар запели свою военную песню, давая этим сигнал к веселому пробуждению замершего города.
В этой толпе было мало мужчин; они предпочитали держаться в стороне и, казалось, только взглядами принимали участие в обуявшем толпу воинственном задоре.
– Ну и шум же подняли добровольцы! – вздыхая, сказал Терно.
– Терпение! Герцог Брауншвейгский вскоре освободит нас от них, – произнес Госсен, – если только эти сорвавшиеся с цепи дьяволы не навлекут на нас обстрел!
В тот же момент возник какой-то красноватый свет, и в один из домов, выходивших углом на площадь, попало какое-то пылающее тело, причем в то же время звук сильного взрыва заставил задрожать окна ратуши.
– Вот видите, – крикнул синдик, – вот чему мы подвергаемся из-за этих буянов. Пруссаки осыпают наши дома ядрами! Вот и обстрел, который вы желали. Теперь вы довольны, барон?
Синдик обернулся, отыскивая взглядом Левендаля, но того и след простыл.
Полный нетерпения, стремясь за ним, предполагая, что Левендаль направился к Бланш де Лавелин, Нейпперг тоже захотел уйти и, прощаясь, сказал:
– Теперь мне уже нечего здесь делать, господа! Раз заговорили пушки, то мне остается только молчать. Я возвращаюсь в свою главную квартиру. Мой ответ – это ваши выстрелы.
– Ваше сиятельство, – взмолился председатель собрания, – не уходите… останьтесь! Это недоразумение. Все объяснится… все уладится.
– Не представляю себе как! – улыбаясь, возразил Нейпперг. – Прислушайтесь! Вот заговорили пушки и с ваших валов, отвечая нашим гаубицам. На улицах слышен барабанный бой. Мне кажется, что сюда, в ратушу, идут за подкреплением, чтобы выставить людей на стены и к пушкам!
Действительно, на лестнице ратуши трещал барабан, и слышно было, как по ступенькам шагает большая толпа; из вестибюля доносился стук ружейных прикладов о пол.
– Они осмеливаются явиться сюда! – воскликнул возмущенный синдик. – Господин комендант, поскорее подпишите приказ о прекращении барабанного боя и прикажите добровольцам вернуться обратно в отведенные им квартиры, – прибавил он, обращаясь к Бельмону, начальнику артиллерии.
– Хорошо, – произнес этот малодушный офицер, – я сейчас дам приказ. Через четверть часа в Вердене все будет спокойно…
– Через четверть часа Верден будет объят пламенем, и мы запоем "Марсельезу" под аккомпанемент гранат! – раздался сзади их чей-то громкий голос.
Дверь распахнулась от сильного толчка, Борепэр, сопровождаемый Лефевром и окруженный солдатами 13 полка, равно как и добровольцами Майен-э-Луар, предстал перед перепуганными насмерть горожанами.
Председатель попытался принять авторитетный вид.
– Кто уполномочил вас, полковник, врываться на заседание муниципалитета и граждан, собранных им на совет? – спросил он голосом, которому пытался придать твердость.
– Уверяют, – нисколько не смущаясь, ответил Борепэр, – что вы затеваете здесь подлое предательство и собираетесь сдать город. Правда ли это, граждане? Отвечайте!
– Мы не обязаны вам отчитываться в постановлениях властей, полковник. Благоволите удалиться отсюда вместе со своими людьми и приказать прекратить огонь, который вы начали без согласия комитета обороны! – строго возразил председатель, опираясь на симпатии именитых горожан, собранных им здесь.
Борепэр задумался на минутку, потом, сняв шляпу, произнес с выражением почтения:
– Господа, это правда, я не ждал указаний комитета обороны, чтобы открыть огонь по пруссакам, которые уже подошли к воротам города и собирались войти в них по первому сигналу… сигналу, которого они, казалось, поджидали из города. Я баррикадировал ворота; мой доблестный друг Лефевр, вот этот самый, разместил своих стрелков с обеих сторон ворот по стенам, и неприятель приостановился. В то же время, чтобы помешать им видеть со слишком близкого расстояния, что мы поделываем на укреплениях, я послал им пару ядер, которые заставили несколько отодвинуться взвод австрийцев, слишком спешивших посетить нас… Я только что явился со своими добровольцами, когда меня предупредили о том, что здесь происходит… Должен признаться, что я и не собирался обращаться за указаниями в комитет обороны!
– И были совершенно не правы, полковник! – сказал ему Бельмон.
Борепэр снова надел шляпу и возразил:
– Товарищ, это уж касается меня одного! Если понадобится, я лично сумею ответить за свой образ действий перед представителями нации, которые не замедлят явиться сюда. Я отношусь с большим уважением к коммуне Вердена и ко всем чинам ее муниципалитета, верю, что они тоже патриоты и готовы выполнить свой долг. Я подчинюсь всем их приказаниям, касающимся внутренней службы и полицейских мер, но в том, что касается моего ремесла как солдата и ядер, которые нужно послать пруссакам, тут уж, позвольте мне, товарищи, действовать так, как это покажется мне полезным. Здесь я совершенно равен вам, и нам остается только идти рука об руку, чтобы отразить неприятеля и спасти город!
Эти энергичные слова, сказанные мужественным голосом, произвели впечатление на Бельмона; еще недавно он был младшим офицером, и его производство состоялось несколько слишком быстро; он, наверное, выказал бы во всей этой истории больше порядочности и храбрости, если бы не поддался давлению трусливых главарей города.
– Однако, – замялся Бельмон, – комитет обороны существует. Вы обязаны были спросить его указаний, прежде чем начать сражение…
– Когда враг у ворот города, а городские ратники колеблются, то комитет обороны, будучи спрошен об указаниях, не мог бы приказать командующему войсками ничего другого, как преградить неприятелю дорогу, распределить стрелков по крепостным валам, направить пушки на приближающиеся неприятельские войска и открыть по ним огонь. Я как раз именно и сделал это, товарищ! Да разве на самом деле комитет мог бы приказать мне поступить иначе? Единственное, в чем комитет мог бы упрекнуть меня, – это что я не так быстро открыл огонь, как то было бы желательно. Но у нас был недостаток боеприпасов. Вот их везут. Слышите? Ну, теперь у нас пойдет уж музыка не та!
За словами Борепэра последовал грохот оглушительных залпов, раздавшихся со стороны ворот святого Виктора.
Присутствовавшие задрожали. Большинство из именитых граждан скользнуло за дверь, беспокоясь за судьбу своих жилищ, так как на эту бешеную канонаду пруссаки и австрийцы, наверное, должны были ответить градом снарядов.
"Черт возьми! Вот это человек! – подумал Нейпперг, глядя в открытое лицо Борепэра. – Как отрадно смотреть на него после всех этих позорных трусов и негодяев!"
И, подойдя к Борепэру, он вежливо поклонился и сказал:
– Полковник, я не считаю себя вправе оставить вас в неизвестности относительно своей особы. Я граф Нейпперг, флигель-адъютант генерала Клерфэ.
– Вы в штатском? – недоверчиво сказал Борепэр, глядя на того, кто так странно представился ему.
– Я явился сюда не з качестве парламентера, полковник, а просто для того, чтобы передать верденскому муниципалитету и комитету обороны официальную ноту генералиссимуса.
– Без сомнения, это требование сдать город?
– Да!
– И что вам ответили здесь?
Борепэр бросил грозный взгляд на представителей горожан и муниципалитета; те потупились и отвернулись, причем синдик Госсен шепнул на ухо председателю:
– Если этот агент герцога Брауншвейгского скажет все, то, пожалуй, прохвост Борепэр прикажет своим разбойникам расстрелять нас, бедный господин Терно!
– Я сам опасаюсь этого!
Но Нейпперг удовольствовался уклончивым ответом:
– Я еще не успел выслушать мнение этих господ. Вы позаботились лично ответить генералиссимусу!
Эта откровенность понравилась Борепэру, и он сейчас же сказал Нейппергу:
– В таком случае ваша миссия кончена. Может быть, вы позволите мне проводить вас лично до аванпостов?
– К вашим услугам, полковник!
Борепэр, уходя из зала, в последний раз обратился к главам города:
– Господа, я обещал своим людям лучше похоронить себя вместе с ними на развалинах Вердена, чем сдать город. Надеюсь, что вы согласны со мной?
– Но, полковник, если весь город пожелает капитулировать? Если граждане не пожелают подвергаться бомбардировке, тогда что вы сделаете? Неужели вы пойдете против всего населения и будете продолжать свой губительный огонь? – сказал председатель. – Ну, так как же? Что вы предпримете в этом случае? Мы ждем вашего ответа…
Борепэр задумался на секунду, а потом сказал следующее:
– Если вы, господа, заставите меня сдать город, то скорее, чем обречь себя такому позору и изменить данной присяге, я пущу себе пулю в лоб! Я поклялся защищать Верден до самой смерти! – Он дошел до двери, потом вернулся, с бешенством стукнул кулаком по столу и повторил: – Да, до самой смерти!
Он вышел в сопровождении Нейпперга, оставив собравшихся в страхе и смущении.
– Он покончит с собой? Ей-Богу же, это было бы утешением для всего света, – сказал вполголоса Левендаль, который только что бесшумно вошел в зал совещания.
Его стали расспрашивать о том, что делается в городе.
– Перестрелка идет с обеих сторон, – ответил барон с обычной скептической улыбкой. – Добровольцы бегут сломя голову на укрепления. Среди них есть уже несколько раненых. Ах, эти фанатики из тринадцатого полка! Среди них имеется некто вроде демона в юбке; это, как мне сказали, жена капитана Лефевра, маркитантка, которая носится во все стороны, подает снаряды и патроны, впрягается в пушки, вырывает горящие фитили из прусских гранат, падающих на укрепления. Говорят, она неоднократно подбирала ружья павших стрелков и не уходила с места до тех пор, пока не стреляла из них… совсем, как мужчина! По счастью, не так-то много солдат, похожих на эту амазонку, а то австрийцы никогда не пройдут в город!
– А вы все еще надеетесь на это, барон?
– Более чем когда-либо. Этот обстрел был необходим, я говорил вам это. Жители не были достаточно напуганы. Мой слуга, верный Леонард, подпоил порядочное количество ремесленников, мещан и наговорил им кучу сказок, согласно моим инструкциям, но они все еще не были достаточно убеждены и соглашались на капитуляцию лишь после долгих колебаний. Но завтра все они будут требовать ее!
– Вы возвращаете нам надежду!
– Я уже сказал, что к вам явятся горожане и силой заставят согласиться на капитуляцию. Вы просто уступите силе.
– Да услышит вас небо! Но посол герцога Брауншвейгского вернулся в главную квартиру. Как бы нам снова повидать его? Он взял с собой проект капитуляции.
– Достаточно, чтобы кто-нибудь, вполне надежный, отправился в австрийский лагерь и отнес туда дубликат, сохранившийся у вас, с уверениями, что завтра генералиссимус найдет ворота города открытыми.
– Но кому можно было бы поручить это?
– Мне! – сказал Левендаль.
– О, вы спасаете нас! – воскликнул председатель и от радости даже облобызал барона как вестника ожидаемой победы.
XI
Через несколько минут Левендаль, снабженный копией проекта капитуляции, выходил из здания ратуши. На площади он встретил поджидавшего его Леонарда.
Шепотом, хотя вокруг и не виднелось никого, барон дал ему подробное распоряжение. У Леонарда вырывались жесты крайнего изумления, доказывавшего, что он понимает важность поручения, но смущается и даже несколько боится его. Барону пришлось два раза повторить ему сказанное, а затем он прибавил:
– Вы, кажется, колеблетесь, Леонард. А между тем вам следовало бы знать, что хоть мы и находимся в осажденном городе, но здесь все-таки найдутся и тюрьмы, и жандармы для ареста тех, кто подобно некоторым из моих знакомых подделали государственную печать и выдали сборщикам податей и налогов фальшивые квитанции.
– Увы, я знаю все это! – покорно произнес Леонард.
– А если вы знаете это, то не забывайте, – смягчившимся тоном продолжал Левендаль, – потому что мне очень прискорбно быть вынужденным напомнить вам, преданному слуге, что я спас вас от галер.
– И что вы можете еще отправить меня туда! О, этого я не забуду!
– Значит, вы согласны повиноваться?
– Да! Но подумайте, как серьезно, как ужасно то, что вы требуете от меня!
– Вы преувеличиваете важность этого дела, доверием в котором мне заблагорассудилось почтить вас. Черт возьми, я привык встречать в вас больше послушания и преданности! Вы становитесь неблагодарным, а неблагодарность – отвратительный недостаток, Леонард…
– Я вечно буду признателен вам, – захныкал несчастный, которого Левендаль уличил в присвоении откупных податей при помощи поддельных штемпелей. – Я готов следовать за вами всюду и во всем повиноваться вам, но то, что вы приказываете мне теперь…
– Кажется вам ужасным? Да уж не завелась ли у вас совесть?! – сказал барон насмешливым тоном.
– Я не позволил бы себе находить ужасным то, что вы мне приказываете… Я хотел сказать совсем другое.
– А что именно? Мне было бы очень интересно узнать ваше мнение.
– Это очень опасно… о, разумеется, только для меня одного, – поспешил добавить Леонард, – потому что если меня поймают, то я лучше позволю сжечь меня на медленном огне, чем выдам, что это сделано по вашему приказанию.
– Прежде всего вам даже и не поверил бы никто, – сухо перебил его Левендаль, – а потом если бы вы даже и стали настаивать, что получили приказание от меня, то в доказательство не могли бы привести и тени улик. Наконец – и это должно обнадежить вас – я принял свои меры, чтобы обеспечить вам отступление на тот случай, если вы будете обнаружены.
– В самом деле? – радостно сказал Леонард.
– Моя почтовая карета будет ждать вас около Порт-Нев, на дороге в Ком мерси. В той стороне не сражаются.
– Но как я выйду?
– По поручению комитета обороны. Вот возьмите этот пропуск и явитесь завтра ко мне в лагерь герцога Брауншвейгского. – И с этими словами Левендаль вручил Леонарду пропуск от муниципалитета.
– Слушаю-с! – произнес Леонард более уверенным тоном.
– Постарайтесь не скомпрометировать свою миссию и не допустите, чтобы вас арестовали эти сумасшедшие добровольцы Борепэра. Если вы отдадитесь им, то я не смогу умолчать о ваших прошлых прегрешениях, а тогда уж вам не избежать галер. А возможно, что вас ждет также и немедленная смерть в качестве шпиона.
– Постараюсь! – пробормотал Леонард.
– Хорошо! Вы поняли – теперь ступайте! И я должен получить от вас доклад в лагере эмигрантов!
– Сделаю все что могу. Конечно, то, что вы от меня требуете, не так-то легко сделать, и я боюсь, что почтовая карета будет напрасно ждать меня у Порт-Нев.
– Да полно! В городе, который обстреливают со всех сторон, где повсеместно пылают постройки, немыслим) учинять достаточно строгий надзор. Полагаюсь на вас, Леонард! Если вы измените мне или вас одолеет слабость, то первым же делом, когда я завтра вернусь в Верден, навещу прокурора и потом чиновника, обязанности которого заковывать осужденных на галеры в ожидании отправки первой партии их на Тулон.
После этого Левендаль спокойным шагом направился в Порт-Нев, а Леонард, смущенно раздумывая над выполнением своей миссии, спросил себя:
"Как, не возбуждая ничьего внимания, проникнуть в дом госпожи Блекур? Как напасть посреди ночи на полковника Борепэра… заснувшего, безоружного?"